ФРИДРИХ II И БЕНЕДИКТ XIV
Всемирная история не знает второго короля, цели которого были бы так ничтожны!.. Преобразовать государство и стать во главе его — подобное честолюбие было чуждо Фридриху II.
К. Маркс
Однажды, разбирая очередную почту, Вольтер увидел пакет с гербовыми знаками прусского государства. Письмо пришло из Рейнсборга.
«Сударь, я не имею счастья знать вас лично, но мне хорошо известны ваши сочинения. Это — сокровища ума...» Столь лестные строки писал Фридрих, наследный принц Пруссии. Воспитанный на лучших образцах французской литературы, он питал в душе высокие идеалы. Как показала жизнь, орел летал невысоко. Но в годы юности Фридрих горел порывами благородства.
Принца не любил отец, король Фридрих-Вильгельм. Отец никогда не держал в руках книги, гонялся по улицам Берлина за зазевавшимися горожанками, чтобы дать им пинка за «безделье», ругался и дрался, как ефрейтор.
Сын любил философствовать. Излюбленным словечком отца было — «Nicht rasonieren!» (не рассуждать!). Он считал своего сына «растяпой», «размазней», которому больше бы пристало место школьного учителя, чем королевский трон.
Сын единственное утешение свое видел в занятиях изящными искусствами и мечтах о собственной литературной карьере. Напав на сочинения Вольтера, он пришел в неописуемый восторг. Так завязалась переписка. Польщенный Вольтер отвечал самыми любезными письмами, и эпитеты гиперболического свойства соревновались друг с другом в посланиях Фридриха и Вольтера.
Фридриха называли «Северным Соломоном», «Цезарем», «Марком Аврелием», Вольтера — «Французским Аполлоном». «Если когда-нибудь я прибуду во Францию,— писал Фридрих,— первое, что я спрошу: «Где господин Вольтер?» Ни король, ни двор, ни Париж, ни Версаль, ни женщины, пи развлечения — ничто но будет интересовать меня. Только вы».
«Я грежу моим принцем». Впрочем, письма Вольтера и Фридриха состояли не только из одних галантных комплиментов. Ни Вольтер, ни его молодой друг не могли обойтись без философии. В своем первом письме во Францию (8 августа 1736 г.) Фридрих пишет о немецком философе Вольфе, изгнанном из университета в Галле за атеизм. Он посылает сочинение своего соотечественника. Вольтер благодарит за книжку, которая «делает честь разуму», и наставляет принца быть всегда в обществе философов — Ньютона, Лейбница, Бейля, Локка, «душ, столь возвышенных, просвещенных и честных».
Здесь же он пускается в пространные и опасные рассуждения о мироздании. «Мыши, живущие в маленьких норах огромного здания, не знают, вечно ли оно, кто его построил и зачем. Они лишь стараются сохранить свою жизнь, заселить свои норы и избегать зверей-разрушителей. Мы — мыши, и божественный архитектор, построивший вселенную, не сообщил, насколько я знаю, своего секрета никому из нас».
Фридрих выражает крайнее удивление по поводу того, что Франция так мало ценит своего гения, «которому бы мы своими руками построили алтари», что его, автора единственной во Франции эпической поэмы «Генриада», преследуют попы, что он живет в одиночестве.
В 1740 г. умер Вильгельм, отец Фридриха. Последний получил королевский скипетр и вместе с ним долгожданную личную свободу (отец держал его на положении узника). Парк Сирея был по этому случаю иллюминирован. Вольтер, скептик и хитрец, теперь с наивностью ребенка праздновал зарю просвещенной монархии.
Фридрих, уже король, писал по-прежнему дружески, чуть ли не по-приятельски. «Смотрите на меня, прошу вас, как на частного гражданина, философа, чуть-чуть скептического и верного друга. Ради бога, говорите со мной как с человеком и отбросьте все титулы, громкие имена и весь этот внешний декорум».
«Заря, что предвещает земле такой яркий день». Он пишет Фридриху стихами, он славит его, теперь уже со всей искренностью: «Вы самый достойный король, вы клянетесь мне покровительствовать искусствам и любить человечество!» И называет его не «Вашим Величеством», как требовал королевский сан, а «Вашим Человечеством».
Первой мыслью молодого короля (ему тогда минуло 28 лет) было пригласить французского поэта к себе, но только его, а никак не маркизу Дюшатле. (Фридрих не терпел женщин и особенно женщин умных. На этот счет в письмах Вольтера и его друзей есть немало насмешливых намеков.) Маркиза согласилась отпустить своего друга, но только на краткий визит, не долее. 11 сентября 1740 г. Фридрих и Вольтер встретились в замке Мойланд близ города Клева. Фридрих совершал поездку по своим гарнизонам, инспектируя войска, но дорогой подхватил лихорадку и принял Вольтера, лежа в своей солдатской походной постели. Вольтер подивился спартанской скудости обстановки.
Вечером оправившийся король пригласил его на ужин. Говорили о философии, о диалогах Платона, о бессмертии души. И тот и другой высказывали самые дерзкие сомнения в канонических догмах церкви. Фридрих уговаривал Вольтера остаться в Германии. Вольтер отказывался, ссылаясь на сердечные узы, связывающие его с Сиреем.
В 1743 г. Вольтер снова покидает свою «божественную Эмилию», чтобы в течение двух недель делить общество прусского короля в Бранденбурге и Потсдаме.
Французское правительство решило воспользоваться «дружбой» поэта с прусским королем и разведать кое-что, касающееся планов Фридриха в отношении Европы. В частности, министра Мирпуа очень интересовало, сможет ли Пруссия оказать поддержку Франции в борьбе против Австрии и Англии. Чтобы король был откровенен с Вольтером, придумали версию о том, что последний якобы подвергается преследованиям со стороны министра. Вольтер с мальчишеским лукавством поносил Мирпуа в своих письмах к Фридриху. Фридрих тотчас же разгадал маневр двух «дипломатов». Он восторженно принял Вольтера, устроил в его честь блестящие празднества, и пока тот упивался лаской короля и писал мадригалы в честь принцессы Ульрики, сестры его,— отправил французскому министру письма своего «дорогого» гостя, порочащие этого самого министра. Расчет короля был прост: или Мирпуа должен прийти в бешенство от писем Вольтера, тогда последнему будет заказан въезд во Францию и он останется добровольным пленником Пруссии, или министр не рассердится, тогда налицо будет сговор, хитрость. Последнее подтвердилось.
«великим». Д'Аржансон отзывался о нем, как о «неудавшемся великом человеке». В этом отзыве много смысла. Из всех немецких королей Фридрих конечно был самым образованным и самым умным. В этом нет сомнения. Ум его блестящий, сверкающий, но и холодный, как свет бенгальских огней. Затевая войны, он с цинизмом признавался: «... готовность войск к немедленным боевым действиям, большой запас денежных сбережений и живость моего нрава, таковы были основания, по которым я объявил войну Марии-Терезии, королеве венгерской и богемской» — и далее: «Честолюбие, расчет, желание вызвать толки о себе одержали верх; и война была решена».
Фридрих II не питал никаких иллюзий в отношении своего характера и своих нравственных принципов. Однажды он заявил своим обомлевшим гостям во время ужина (среди присутствующих добрая половина состояла из верноподданных пруссаков): «Монархи в общем все мерзавцы. От них портятся и другие».
***
Бенедикт XIV понял свою эпоху, он с достоинством отказался от слишком ужо нелепых претензий римской курии.
Стендаль
В 1745 г. Вольтер послал в Рим к папе Бенедикту XIV свою трагедию, которую написал еще в 1740 г., «Магомет, или Фанатизм» 1
Бенедикт XIV, 254-й папа, уроженец Болоньи, в миру Просперо Ламбертини, очень походил на пап из дома Медичи, любил искусства, писал сам, благоволил к художникам, довольно неодобрительно глядел на слишком усердных служителей церкви, фанатиков и маньяков, вел весьма светский образ жизни, что приводило в смущение его духовных слуг и очень нравилось философам. Мельхиор Гримм отозвался о нем как о самом «непогрешимом» из пап, словом, это был папа в духе скептического XVIII в. Римляне добродушно подсмеивались над его привычкой ходить с тростью.
Бенедикт XIV ответил Вольтеру любезным письмом, награждая его apostolica benedizione (апостолическим благословением), сообщая, что он прочитал bellissima tragedia con sumo piacore (прекраснейшую трагедию с большим удовольствием).
— Его святейшеству не были известны следующие строки автора Магомета: «Самый нелепый из всех деспотизмов, самый унизительный для человеческой природы, самый несообразный и самый зловредный — это деспотизм священников; а из всех жреческих владычеств самое преступное — это, без сомнения, владычество священников христианской церкви».
— Э, да он славный малый и, кажется, знает кое в чем толк,— смеялся Вольтер и друзьям писал, что медаль папы для него важнее двух епископств. Теперь ему не страшны были и козни врагов.
«милости», конечно, не упали с неба. Лукавый Вольтер принял для этого ряд мер. За него хлопотала, по его просьбе, некая мадемуазель Дютиль, приятельница аббата Толиньяка, а тот имел возможность говорить с самим папой. Хлопотал и второй аббат по имени Канийак, тоже вхожий к папе. Хлопотали кардинал Аквавива и министр иностранных дел Франции школьный товарищ Вольтера маркиз д'Аржансон. Кое-что сделал для этого и сам Вольтер: «Новое кокетство мое с папой: я прочитал его книги, составил из них небольшую выборку, переложил в стихи, и папа стал моим покровителем in petto» (в душе. — С. А.), — сообщал он д'Аржансону. Beatissimo Padre (блаженнейшему отцу) он написал изысканное, очень вольное письмо па языке его родной Болоньи.
Примечания.
1 Трагедия впервые была поставлена в провинции, в Лилле и 9 августа 1742 г. в Париже. Через три представления ее сняли с постановки, по распоряжению властей (Парижского парламента). Снова допустили на сцену в 1751 г. В 1823 г. в годы Реставрации запретили.