Приглашаем посетить сайт

Артамонов С.Д.: Вольтер и его время
"История Карла XII"

«ИСТОРИЯ КАРЛА XII»
 

Карл XII сделал попытку вторгнуться в Россию; этим он погубил Швецию и воочию показал неприступность России.
 

Ф. Энгельс
 

Еще в Англии Вольтер начал собирать материалы о шведском короле. В 1731 г. он издал свою книгу о нем. Он использовал каждую встречу с людьми, стоявшими когда-то в центре событий и вступившими в тот или иной контакт с Карлом,— с польским королем Станиславом Лещинским, с вдовой герцога Мальборо, с адъютантом Карла Секьером, с лордом Боллингброком. Он изучил записи шведского офицера Адлерфельда, и перед ним довольно четко вырисовалась фигура короля, мученика тщеславной мечты и мучителя своего народа. Под пером Вольтера она обрела зловещие черты. Книга читалась современниками с трепетом душевным. У старшего поколения еще свежи были в памяти описываемые годы.

«История Карла XII» — научный труд и вместе с тем образец великолепной, поистине художественной прозы.

Раскроем ее.

Суровый край. Суровые, крепкие, мужественные люди. Швеция господствует над Балтикой. Ей подчинены все прибалтийские земли. Суров, непреклонен, деспотичен шведский король Карл XI, деспотичен даже у себя дома, с сыном и женой. Когда последняя однажды попыталась вступиться за кого-то из подданных, он резко оборвал ее: «Сударыня, мы брали вас затем, чтобы вы давали нам детей, а не советы». И потом возненавидел и вогнал в гроб.

Его сын (Карл XII), очевидно, мог бы быть личностью выдающейся, если бы жил в другой среде. Но он рос с сознанием, что воля короля превыше всего, что государство, а значит прежде всего люди, по смерти его отца будут принадлежать ему всецело. И он научился не считаться ни с их мнением, ни с их присутствием. Только лицо королевской крови — будь то современник, будь то далекий персонаж истории — могло иметь для него какое-то значение.

Он был упрям. Латынь ему показалась несносной, и он отказался изучать ее, но ему сообщили, что короли польский и датский отлично владеют ею. Тогда он приложил все усилия, чтобы усвоить латынь, и усвоил ее блестяще. Он был самолюбив и с детства пожираем жаждой славы. Прочитав «Историю Александра Великого» (Македонского) Квинта Курция, он заявил: «Я буду таким же!»

— Но он жил только тридцать два года,— ответили ему.

— А разве этого мало для завоевания стольких царств?

Разговор передали королю. Тот возликовал: «Мальчик, кажется, будет стоить больше меня». И волчонок продолжал расти. Увидав однажды библейскую надпись: «Бог дал, бог взял»,— он перечеркнул ее и написал свое: «Бог дал, и сам дьявол у меня не отнимет». Король умер, когда его сыну было пятнадцать лет. Править стала бабка Ядвига-Элеонора Гольштейнская.

Однажды на смотре войск он заявил: «Доколе мы будем слушать приказы бабы?» Государственный советник Пипер, неразлучный потом с ним вплоть до Полтавы, понял, что от него ждут. Королева-регентша была отстранена, короля-юношу короновали. На церемонии коронации он дал первое свое представление. Вырвав из рук архиепископа корону, он надел ее себе на голову, дерзко озирая стоящих вокруг. Присутствующие различно истолковали этот жест: одни увидели шалость своевольного ребенка, вторые — волевой акт смельчака, третьи — более дальновидные — повадки тирана.

Сразу же начались приготовления к войне. 8 мая 1700 г. жители Стокгольма провожали своего короля, сказочно юного и прекрасного, в дальний поход. В воображении самовлюбленного Карла в это время витали образы Александра Македонского и Юлия Цезаря, их лавры терзали его сердце. Он готов был пролить каплю за каплей кровь всех своих бравых солдат, превратить в пепел все города и села мира, чтобы сподобиться судьбе этих знаменитых завоевателей.

Он упрямо шел к своей цели; а целью была слава во что бы то пи стало. Он отказался от удобств и комфорта. Домом его стала походная палатка без всяких украшений, одеждой — солдатский мундир, из грубого синего сукна, обувью — высокие сапоги, не снимая которых, он часто засыпал на своей походной кровати или просто на земле. Ни осеннее ненастье, ни зимняя стужа, ни холод, ни жара — ничто не останавливало его. Он отказался от всех радостей и наслаждений. Он не пил вина, ни разу не взглянул на женщину, он не читал книг, не увлекся ни одним видом искусства, и так как не считал окружающих достойными доверительных бесед, то почти ни с кем не говорил. Отдавал только приказы. В конце концов он просто одичал. Понял это и еще более замкнулся в себе теперь уж из чувства стыда, боясь обнаружить перед другими неловкую свою речь, неловкие солдатские манеры.

Его безбородое, женственно округлое лицо с большими синими глазами, с пухлым ртом, с тонко очерченными бровями, лицо, в сущности красивое, приобрело отталкивающее выражение высокомерия и наглой дерзости. Он часто смеялся, но смех его не веселил — металлический, резкий, презрительный смех. На обедах его царило гробовое молчание.

Он был храбр, храбр до дерзости, до мальчишеского озорства. Робел он только перед женщинами, за всю свою жизнь так и не приблизившись ни к одной. Красавица графиня Кёнигсмарк тщетно пыталась добиться у него аудиенции. Он решительно отказывался принять ее. Тогда она стала появляться в тех местах, где он имел обычай прогуливаться. Однажды они встретились на узкой дороге. Графиня улыбаясь вышла из своей кареты. Карл нашел в себе силы поклониться ей, но, не проронив ни слова, повернул свою лошадь обратно и ускакал.

Дела поначалу шли хорошо. Дания сдалась почти без огня. Русские под Нарвой потерпели жестокое поражение. «Они,— пишет Вольтер,— были крепкими, неутомимыми и, пожалуй, столь же храбрыми, что и шведы... по состояли из дикарей, оторванных от своих лесов, одетых в звериные шкуры, вооруженных стрелами или дубинами (ружей было очень мало).

Никто из солдат еще не видел правильной осады города, во всей армии не было ни одного хорошего канонира. Сто пятьдесят пушек, которые могли бы превратить маленький городок Нарву в развалины, едва лишь сделали небольшую брешь в стене».

Этим людям противостояли хорошо вооруженные, обученные, дисциплинированные шведские войска. Они одержали победу легко, взяв много пленных, с которыми обошлись с крайней жестокостью.

царства. И опять ради славы, только ради славы каждый его шаг, каждый жест рассчитан был на анналы мировой истории. Ему приглянулся молодой польский аристократ Станислав Лещинский. Пусть будет он королем польским, а царствующий Август пусть сойдет со сцены. Ничто не останавливало воинственного короля. В Польше разгоралась гражданская война. Лилась кровь, рушились дома, без крова оставались тысячи несчастных, пустели поля. Карл играл в войну. Однажды каприза ради он помчался один, без войск и свиты в Дрезден, где в то время жил смещенный им Август. Тот принял его, как принимают нежеланного, но опасного гостя. Разговор не клеился. Гость говорил о своих грязных солдатских сапогах. Так давно он их не снимал. Август делал вид, что разговор о сапогах его очень занимал.

В лагере Карла были обеспокоены его исчезновением. Но он возвратился так же неожиданно, как и уехал.

— Как вы решились? Одни... в стане врага? Вас могли...

— Не посмеют! — говорил Карл, резко, неприятно смеясь.

Он хотел лишить трона и Петра, царя русского, и тоже отдать этот трон кому-нибудь, лишь бы о нем, о Карле, говорили.

Между тем шли годы. Ни одного дня не проходило без выстрела, без стычек, битв, кровопролитий. Офицер Адлерфельд бесстрастно и точно заносит в свой военный дневник события каждого дня. «Если вы станете читать записи г-на Адлерфельда, то не найдете в них ничего, кроме того, что: в понедельник столько-то тысяч убито на таком-то поле; во вторник целые деревни превращены в пепел, женщины с детьми на руках сгорели в пламени; в среду тысячи бомб обрушились на дома свободного и ни в чем не повинного города, который не смог собрать ста тысяч экю для победителя, проходившего мимо его стен; в четверг пятнадцать или шестнадцать сотен пленных погибло от холода и голода. Таков примерно сюжет четырех томов»,— писал Вольтер.

Вольтер, нарисовав одну-другую картину из жизни шведского короля, неизменно бросал взгляд в сторону огромной, лежащей за лесами и долами Московии. Что-то поделывает там русский царь Петр? А царь Петр не гонялся за славой. Царь Петр рыскал по свету, ища знаний, царь Петр вез к себе на родину ученых, и мастеров, строил флот, строил славный город на Неве, изучал сам ремесла и искусства, и дивно поднималась новая страна, приобщаясь к европейской культуре.

Петр трезво оценивал обстановку, здраво мыслил.

— Шведы долго еще будут нас бить, но в конце концов они сами научат нас их же победить.

В лагерь к Карлу XII прибыл Джон Черчилл герцог Мальборо, знаменитый полководец, ловкий дипломат, хитрый политик, о котором французы сложили песенку («Вот Мальбрук в поход собрался»). Зачем прибыл сюда сей немаловажный персонаж мировой истории? Позондировать почву. Англия, которая в это время была в состоянии войны с Францией из-за Испанского наследства, видя успехи Карла XII, очень боялась его сближения с ее соперницей. И Мальборо потащился в ставку короля. Зоркие глаза старого интригана усмотрели па одном из столов карту России. Будто ненароком, он назвал имя Петра. Глаза Карла загорелись недобрым огнем. Тогда лукавый герцог начал с простодушием ангельским хвалить Петра, распаляя ненависть шведа, терзая его самолюбие.

Лукавому царедворцу все было ясно. Англии ничто не угрожает. Войска Карла XII завязнут в лесах и болотах Московии. И Мальборо отбыл восвояси, не сделав королю никаких предложений, ограничившись светской беседой. По слухам, однако, он дал перед отъездом крупную сумму денег канцлеру Пиперу, чтобы тот не сдерживал воинственного пыла своего государя, направленного в сторону Московии. Вольтер отвергает этот слух. Петр, однако, верил в него, и, когда Пипер после полтавского боя попал в плен к русским, он обошелся с ним круто. Пипер умер в России.

Петр не хотел войны. Он предложил Карлу переговоры, но швед высокомерно ответил: «Об этом мы поговорим в Москве». Петр улыбнулся, когда ему привезли ответ.

— Мой брат Карл персону свою ставит не ниже Александра, но льщу себя надеждой, что во мне никогда не найдет он Дария.

И война началась. Войска Карла пересекли русские земли. Непроходимые лесные чащи, болота значительно поубавили их военное снаряжение, количество их пушек да и число солдат. Предательство Мазепы не принесло Карлу особой пользы.

На страницах книги Вольтера промелькнул на мгновение этот человек, самолюбивый, мстительный, проведший молодость свою бурно и озорно. Вольтер рассказал, между прочим, как по украинской степи мчалась однажды лошадь с привязанным к ее спине обнаженным телом юноши. Это был молодой Мазепа, соблазнивший супругу какого-то шляхтича и подобным образом наказанный им. Романтическая картина, нарисованная Вольтером, поразила Байрона, и он написал поэму «Мазепа», расцветив ее всеми красками своего воображения. Как известно, и в старости Мазепа не переставал грешить. История его с Матреной, дочерью Кочубея, в глубоко психологическом плане раскрыта в поэме Пушкина «Полтава», где девушка получила более благозвучное имя Мария.

Страницы, посвященные битвам в России, полны драматизма. Петр приказывает стрелять в трусов. «Стреляйте и в меня, если побегу!»

8 июля 1709 г. состоялась знаменитая битва под Полтавой. Вольтер мастерски описал ее. «Царь русский в центре своей армии. У него чин генерал-майора, и он подчиняется генералу Шереметьеву.

Вот он объезжает полки на свое турецком коне, подаренном ему султаном, ободряет солдат и капитанов, каждому обещает награду».

Вот другой лагерь. Здесь шведы и раненный в ногу Карл. «Первые залпы русских подбили двух лошадей с носилками Карла. Он велел запрячь других. Следующий залп разбил носилки и сбросил короля наземь. Шведы смешались, неприятельский огонь усилился, первая линия потеснила вторую, вторая побежала. Передовые части русских, состоящие только из десяти тысяч пехотинцев, разбили всю шведскую армию. Как изменились времена!»

Пушкин переложил эти строки вольтеровской книги в ослепительные стихи. Эти стихи гениальны, ни с чем не сравнимы, но картины взяты у Вольтера. Тот же план, то же противопоставление Карла и Петра и даже турецкий конь под Петром:

Идет. Ему коня подводят.

Почуя роковой огонь,
Дрожит. Глазами косо водит
И мчится в прахе боевом...
Гордясь могущим, седоком...
И се — равнину оглашая
Далече грянуло ура:
Полки увидели Петра...
И перед синими рядами
Своих воинственных дружин,
Несомый верными слугами,
В качалке, бледен, недвижим,
Страдая раной, Карл явился.
 

У Пушкина та же картина:

Пирует Петр. И горд, и ясен,
И славы полон взор его.
И царский пир его прекрасен.

В шатре своем он угощает
Своих вождей, вождей чужих,

И за учителей своих

 

Любуется Вольтер Петром, но сердце его не приемлет жестокости, может быть, даже и объяснимой обстановкой, условиями. Он заключил картину пира Петра многозначительной фразой: «Но этот государь, который обошелся так хорошо со шведскими генералами, приказал колесовать всех казаков, попавших в его руки».

Вольтер противопоставляет Петра Карлу не только в живописной картине Полтавской битвы, он делает это в широком историческом и политическом плане. Первый — созидатель, второй — разрушитель. «Карл имел титул непобедимого. Мгновение отняло его. Народы дали Петру Алексеевичу титул Великого. Потерпев поражение, он все равно не утратил бы этого титула, ибо заслужил его не за военные победы».

История Карла не закончилась разгромом его войск. Вольтер неумолимо последовал за ним в Турцию, проследил каждый его шаг, не поленился тщательно изучить ничтожнейшие дела этого мученика честолюбия, этого фанатика славы, этого самовлюбленного безумца. Вот он в Бендерах, злой и нетерпимый, с ненавистью к Петру, жаждой мести, с глупой, бессмысленной надеждой столкнуть Турцию с Россией.

Идут годы. Он валяется на кровати, вперив пустые глаза, в потолок, не зная, чем себя занять. Вот на мгновение вспыхнула надежда. Неудачный прутский поход Петра обещает долгожданное мщение. Вот-вот, кажется, турки дадут шведскому королю войска и бросят ему в руки русского царя. Но турки предпочли мир. И снова пустота и мучительная тоска бездействия.

более ясно. Тогда он просит денег. Ему дают вдвое больше просимого, но, взяв деньги, он все-таки остается. Его хотят принудить силой покинуть страну. Он запирается со своим маленьким войском в доме. Дом осаждают. Он отстреливается. Ведет бой по всем правилам военного искусства. Результаты плачевны: его друзья, согласившиеся разделить с ним его несчастье, или убиты, или проданы в рабство. Самого его, взяв за руки и за ноги, тащат к визирю. Как напроказивший мальчишка, теперь он улыбается. Для него это забава. И его оставляют в покое, дав ему мизерное содержание. Пусть остается хоть до самой смерти. И снова пустота и безделье. Так длилось пять лет. Вернуться на родину? Нет, разве может он возвратиться с позором, он, мечтавший о славе Александра и Цезаря? Но, наконец, и он не выдержал. Быстры сборы, скор отъезд. Днем и ночью инкогнито мчится он через Германию на север.

Ничего хорошего не принесло Швеции его возвращение. Впрочем, он не пожелал вернуться в Стокгольм. Только с лаврами героя», только с победами он мог бы это сделать. Новые поборы, новые налоги. Страна истощена вконец. В деревнях остались только старики и дети. Швецию терзают враги со всех сторон. Теперь бы только обороняться, а Карл задумал завоевательный поход в Норвегию. Дивятся шведы, но не смеют перечить. Они помнят ответ Карла, когда сенат вздумал роптать на его долгое отсутствие. «Вам нужен король, так вот вам мой представитель — мой сапог. Пусть он. председательствует в сенате». И он выслал в сенат свой солдатский сапог. И нация молчала, когда нужно было его судить как тягчайшего государственного преступника. Такова система деспотизма.

В Норвегии при подготовке к осаде одной из крепостей морозным декабрьским вечером 1718 г. Карл XII вышел осматривать траншеи. Он был чем-то недоволен и сделал выговор французскому инженеру Мегре. Неожиданно неприятельская пушка выстрелила картечью. Осколок попал ему в правый висок. Он упал замертво с тяжелым вздохом, инстинктивно схватившись за рукоятку шпаги. Лицо было обезображено, левый глаз запал вглубь черепа, правый выскочил наружу. Инженер Мегре, человек «своеобразный и бесстрастный», как пишет Вольтер, холодной остротой заключил трагикомическую историю шведского короля: «Пьеса окончена, господа, пойдемте ужинать».

Швеция облегченно вздохнула. Последовали мирные договоры со всеми, на кого шел вчера войной их безумный король. Наследование престола было отменено. Наученные горьким опытом шведы не хотели больше рисковать. Королевский пост стал выборным.

Пушкин в своей поэме «Полтава» указал на те же черты характера Карла XII, что и Вольтер. Он осудил «воинственного бродягу», ослепленного «беглым счастием побед». Эпитет «беглый» очень точно передает мысль Вольтера об эфемерности славы шведского короля, противопоставленной им крепкой славе Петра-созидателя.

Он мальчик бойкий и отважный;
Два-три сраженья разыграть,
Конечно, может он с успехом,
К врагу на ужин прискакать,

Как полк, вертеться он судьбу
Принудить хочет барабаном;
Он слеп, упрям, нетерпелив,


Он силы новые врага
Успехом прошлым только мерит...
 

***

Личность Карла XII никогда бы не привлекла внимание Вольтера. К подобным типам он питал крайнюю антипатию. Он не стал бы без особой нужды ворошить старые архивы, восстанавливать в памяти картины народных бедствий, ужасов войны, преступлений против человечности, то есть вспоминать то, что нужно было скорее забыть. Но шведский король ему был нужен как наглядный урок. Может быть, прочтя его книги, короли избавятся от безумной страсти завоеваний, может быть, пароды поймут, какую страшную опасность таит в себе бесконтрольная власть одного человека? «Так опасен один-единственный человек, когда он абсолютный монарх в сильном государстве»,— заявляет Вольтер, указывая па своего мрачного героя.

Но ведь и во Франции правил абсолютный монарх. Если Карл XII ушел из жизни, то ого французский собрат Людовик XV был еще молод, жил в полном здравии и осуществлял ту бесконтрольную власть единой личности, против которой настраивал своих читателей Вольтер. Книга с историческим сюжетом, книга научная, философская, художественная, как бы мы ее назвали сейчас,— тогда была политическим выступлением против сложившихся форм государственной власти, звала к слому этих форм, а это уже имеет прямое отношение к революции, совершившейся позднее.

не всегда лестно отзывался в книге Вольтер.