Приглашаем посетить сайт

Артамонов С.Д.: Вольтер и его время
Карточная игра у королевы

КАРТОЧНАЯ ИГРА У КОРОЛЕВЫ
 

В тот же самый вечер бабушка явилась в Версали, аu jeu de la Reine 1.
 

А. С. Пушкин. «Пиковая дама»
 

В 1743 г. умер девяностолетний кардинал Флери, первый министр короля Людовика XV. Духовник короля, он с 1723 г., вскоре после смерти Филиппа Орлеанского, стал очень влиятельной политической фигурой во Франции. Просветитель и первый биограф Вольтера Кондорсе писал о кардинале: «Флери хотел бы запретить французам не только говорить, но и думать».

К Вольтеру престарелый политик относился, как испытанный царедворец к своим смертельным врагам, то есть мило улыбался при встрече и делал гадости за спиной. Он не хотел ссоры открытой. Для этого он был достаточно умен. (Компрометировать себя враждой с популярным человеком!)

Флери при случае даже рассказывал Вольтеру для его книги «Век Людовика XIV» пикантные анекдоты из жизни двора (кардинал был стар и многое видел на своем веку).

Ненавидя Вольтера, он внешне выглядел чуть ли не его покровителем. Те, кто знал кардинала лучше, и, конечно, сам Вольтер имели представление о цене этого «покровительства». Дважды Вольтер претендовал на академическое кресло, дважды предпочтение отдавалось самым ничтожным лицам. Дирижерской палочкой невидимо водил Флери.

Теперь Флери, не дожив нескольких месяцев до своего девяностолетнего юбилея, скончался. Вскоре еще одно «событие» возвестило для Вольтера наступление благоприятной погоды. У Людовика XV появилась новая фаворитка. И так как король был ленив и дела государства его нисколько не интересовали, и часто важнейшие вопросы решались по разумению очередной королевской фаворитки, то его выбор этой очередной фаворитки был для двадцатичетырехмиллионного населения Франции, а иногда и для всей Европы, первостепенным событием.

Людовик XV случайно встретил супругу некоего Ленормана д' Этиоля, очаровательную, маленькую женщину (чтобы казаться выше, она придумала высокие каблуки), очень веселую и достаточно умную, чтобы тотчас же овладеть вниманием, а потом и волей короля. Мужу очаровательной Антуанетты было предложено на выбор — пожизненное заточение в Бастилии или доходное место. Он избрал последнее, и его жена под именем маркизы Помпадур стала официальной фавориткой Людовика XV.

Маркиза тотчас же вспомнила о своем знакомом господине де Вольтере, которого давно знала и талантами которого когда-то искренне восхищалась. Она не разделяла опасений церкви и епископов, осуждавших деизм Вольтера. Ее забавляла его веселость, а кроме наслаждений, она ничего не хотела знать в жизни. То, что некоторых вельмож шокировал дерзкий тон Вольтера, маркизе было даже приятно. Она (дочь лакея), командовавшая королем, в душе сама презирала знать. Слишком много унижений ей пришлось испытать от знати до того, как племянник ее покровителя, а может быть, и фактического отца (поговаривали и об этом) Ленорман д' Этиоль своим именем прикрыл скудость ее рождения.

Герцог Ришелье, старый товарищ Вольтера по коллежу, оказался лицом, самым доверенным у маркизы Помпадур. Кроме того, д'Аржансон, второй приятель поэта по школьной скамье, получил незадолго до того назначение на пост министра иностранных дел. Словом, для Вольтера настала благоприятная пора.

В апреле 1746 г. он был избран членом Французской Академии наук. В том же году своим почетным членом его избрала и Российская Академия наук в Петербурге за успешную пропаганду научных открытий Ньютона. К протоколу избрания приложил руку великий Ломоносов.

Версаль готовился к торжественной свадьбе дофина с инфантой Марией-Терезией. Вольтер был официально приглашен принять участие в торжествах. Надлежало написать соответствующие увесилительные дивертисменты. Поэт никогда не пренебрегал вниманием двора и на этот раз он, несмотря на недуги, прервал свои труды в Сирее и отправился в Париж. Здесь он получил официальный титул историографа Франции с окладом в 2 тысячи ливров и пост дворянина палаты (так назывались лица, ведавшие королевскими театрами и королевскими развлечениями).

В феврале 1745 г. в Версале была поставлена «Принцесса Наваррская» — опера-балет, которую поэт писал с некоторой долей иронии, как некое эфирное создание для развлечения людей, не утруждающих свой мозг мыслью. Комедия развлекла двор, а на голову ошеломленного автора посыпались неожиданные щедроты.

Жан-Жак Руссо возлагал на нее самые большие свои надежды.

Он был уже не так юн (33 года), прожил жизнь, полную лишений, страданий, нравственных падений и высоких взлетов мысли и чувства. Этот человек с изящно очерченным профилем, лихорадочно горящими глазами, бледным лбом был еще никому не известен. Скоро он станет властителем дум целого поколения. Его бюст будет украшать тенистые аллеи парков, его имя будут произносить мечтательные девушки, среди них какая-нибудь Татьяна Ларина в «глуши забытого селенья» России. Его гневные строки, его терзающее сердце красноречие разбудят дремлющие умы. Он станет вровень с Вольтером, а может быть, и поднимется над ним, но пока он безвестный музыкант и поэт, прибывший недавно в Париж, без систематического образования, без дипломов, без знания обязательного тогда латинского языка, сын женевского часовщика, недавний бродяга, нищий, а теперь смутно ощущавший в себе тот беспокойный недуг, который именуется талантом.

Герцог Ришелье порекомендовал Вольтеру Жан-Жака Руссо в качестве соавтора, Какими судьбами это имя дошло до ушей герцога, никто не знает. И вот Жан-Жак Руссо получает письмо, написанное рукой самого Вольтера: «Вы соединяете в себе, сударь, два таланта, которые до сих пор никогда не принадлежали одному лицу. Это заставляет меня особенно ценить вас. Мне жаль только, что предмет, ради которого должны быть использованы оба ваши таланта, не заслуживает того». Руссо читает это письмо как послание самой судьбы. Вот оно наконец то вожделенное нечто, широкое, безбрежное и ослепительное, что называется «славой!» Вольтер, Рамо и рядом с ним он, Жан-Жак Руссо! Бессонные ночи отданы труду. Руссо отдавал себя всего. Это была его «пробная работа», тот «chef-d'oeuvre», с какими выходили в люди средневековые мастера.

Он просит у Вольтера разрешение несколько изменить либретто —- при этом высказывает в письме самые нежные, самые восторженные свои чувства к великому человеку: «Вот уже пятнадцать лет я работаю, чтобы быть достойным одного вашего взгляда».

Вольтер тронут, хотя подобных писем получал уже немало. Он пишет о своем сочинении со всей искренностью: «Я знаю, что все это очень ничтожно, что это недостойно мыслящего человека, желающего сделать что-то серьезное из такой безделицы». Руссо объят пламенем вдохновения. В своем увлечении он не замечает, как прав Вольтер,— тем более ужасным оказался для него финал его сотрудничества с прославленными людьми.

— Вольтера и Рамо! О Руссо забыли. Устроители празднества не знали, кто он такой. Рамо и Вольтер не придали этому значения, как не придали значения они самому произведению.

Человек, живший в маленькой каморке на одном из бесчисленных чердаков Латинского квартала Парижа, взлетевший было мечтой до небес счастья, рвал Программу королевского празднества. Потом в «Исповеди», самой правдивой книге мира, он расскажет о своих чувствах в эту минуту. Огорчение было настолько сильное, что он заболел.

Вольтер же в это время, не зная, не предполагая, каких страданий стоила его молодому соавтору забывчивость устроителей празднества, не внесших его имя в Программу, улыбался, благодарил, кланялся придворной толпе и, конечно, не удержался от колкой эпиграммы по поводу того, что «балаганный фарс» снискал ему благосклонность двора, почести и всякие блага, между тем как вещи по-настоящему дельные («Генриада», «Заира», «Альзира») не были замечены королем и породили сонм врагов.

В октябре двор всей праздной толпой царедворцев и многочисленной челяди прибыл в Фонтенбло. В этой пестрой толпе довольно рельефно выделялась сухопарая фигура «историографа» Франции и его верной подруги маркизы Дюшатле.

Увеселения королей не всегда веселы. И в Фонтенбло иногда коротали время за карточным столом. Маркиза Дюшатле имела честь сидеть за одним карточным столом с королевой. В первый же вечер она проиграла 400 луидоров, все свои наличные деньги (она полагала, что ей их хватит на весь срок пребывания в Фонтенбло). Вольтер из собственных средств ссудил маркизу еще двумястами, но и они немедленно уплыли из рук азартного игрока, каким оказалась всегда увлекающаяся маркиза.

2.

— Остановитесь, мой друг, это уже безумие! — говорил Вольтер. Наконец он решил в качестве стороннего наблюдателя последить за игрой. Сидя рядом с маркизой, он сказал ей по-английски: «Разве вы не видите, что имеете дело с жуликами». Фраза была услышана, понята и соответствующим образом расценена игроками. Вольтер побледнел. Перед ним предстал призрак Бастилии. Немедленно прошел карточный азарт и у маркизы. Потихоньку было приказано заложить карету и «историограф Франции» вместе со своей подругой, которая ради этого титула и вытащила его из мирного Сирея,— ночью покинули Фонтенбло как два заговорщика.

Путь держали в Со, к герцогине Дюмен. Здесь не станут искать, не захотят ссориться с хозяйкой дома. Герцогиня

Дюмен была супругой побочного сына Людовика XIV. Одно время герцога Дюмена даже прочили в короли. Так что это был своего рода «соперник» и «конкурент» Людовика XV. Двор в Со был как бы в оппозиции к официальному двору. Впрочем герцогиня Дюмен уже забыла о притязаниях своего застенчивого супруга на троп Франции и окружила себя артистическим миром, наслаждаясь искусством. К Вольтеру здесь была давняя симпатия.

Прибыли в Со глубокой ночью. Все уже собирались расходиться по своим комнатам, когда в залу вошли Вольтер и его подруга,— бледные, обеспокоенные, с блуждающими глазами, ожидая с минуты на минуту роковой погони.

для своих рукописей и целыми днями штудировала Ньютона. Вольтер тоже днем не показывался на глаза. Он побаивался погони, поэтому выбрал себе самый отдаленный уголок во дворце. Окна были завешены даже днем. Вольтер работал при свечах. За это время (чуть больше месяца) были написаны философские повести «Задиг» и «Видение Бабука».

К концу декабря все успокоилось. О словечке «жулики», очевидно, забыли приближенные королевы, и Вольтер вместе с маркизой осмелился показаться в Версале. Придворные ставили «Блудного сына». Роли были распределены среди самых высокопоставленных лиц. Маркиза Помпадур принимала в спектакле самое деятельное участие. Маленькая роль была дана и самому автору.

Вольтер чувствовал себя неважно, но участие в увеселениях придворных принял и при этом написал мадригал, обращенный к Людовику XV и его фаворитке. Все было бы хорошо, если бы приближенные королевы и особенно четыре дочери короля (самые некрасивые и самые скучные девы во всем королевстве) не открыли глаза Людовику XV на то обстоятельство, касающееся его престижа, что неприлично ставить вместе и притом публично имя короля и имя его фаворитки. После долгих размышлений король согласился, что это действительно не совсем удобно.

Королю было лень гневаться, но он не хотел больше видеть Вольтера.

Маркиза Дюшатле наконец поняла, что для ее милого философа лучше держаться подальше от королей.

«... в 1744 и 1745 гг. я был придворным... это печальная правда. Я был таковым; я исправился в 1746 и раскаялся в 1747-м».

«Пожалейте беднягу, который стал королевским шутом в 50 лет... Я мечусь между Парижем и Версалем, сочиняю стихи в портшезе, мне нужно восхвалять короля высокоторжественно, супругу наследного принца утонченно, королевское семейство умилительно, ублажать весь двор и не вызвать раздражения в городе» (31 января 1745 г.).

Примечания.

1 Au jeu do la Reine (франц.) — на карточную игру у королевы.

2 Трудно постичь, как складываются у поэтов сюжеты их произведений, однако вымысел всегда идет от реальных фактов. Пушкин, конечно, знал об этом эпизоде и перенес его на страницы повести «Пиковая дама» — и азарт маркизы Дюшатле, которая под пером Пушкина превратилась в русскую графиню, venus moscovite, и jeu do la Reine (карточная игра у королевы), и многие другие детали из быта французского двора времен Людовика XV