REQUIEM AETERNAM...
Из Парижа
Господин Вольтер, который от своей болезни много принимал опия и через то пришел в некоторый род бесчувствия, наконец дорого заплатил за свою неосторожность. Сей остроумный муж, которого смерть в Ведомостях прежних годов преждевременно объявлена была многократно, наконец, в прошлую субботу, по полудни в 12 часу, умер здесь в самом деле. Тело его бальзамировано.
«Московские ведомости», 23 июня 1778 г.
Requiem aeternam...— «Вечный покой...» — этими словами начинается заупокойная месса в католическом богослужении. Лишить умершего этой мессы — значило в те дни предать проклятию его тело, значило совершить страшную в глазах живых посмертную казнь. Бездыханное тело, которому уже все равно во вселенной, лишенное этих торжественно мрачных слов «requiem aeternam...»,— закапывалось где-нибудь в оскверненном месте чужими, равнодушными служителями закона — без последних знаков уважения К личности умершего, без последнего «прости». И живые страшились этой посмертной казни, и церковь, могучая, всесильная страхом и суеверием людским, пользовалась этим неотразимым средством подавления человеческих душ. У живых она отнимала жизнь, у мертвых — честь. Так она мстила тем, кто выступал против нее. Теперь она мстила Вольтеру.
Вольтер был мертв,— она мстила его праху.
Ему много пришлось скитаться при жизни, не нашло покоя и его тело.
Когда-то он построил себе гробницу в Фернее, но везти туда тело философа из Парижа было далеко, длительно по транспортным возможностям тех времен и опасно: правительство боялось народных манифестаций.
Племянник Вольтера, сын его сестры, аббат Миньо обратился к Терсаку, кюре церкви Сен-Сюльпис. Тот категорически отказался дать разрешение на погребение. Терсак собственными ушами слышал последнюю фразу Вольтера о Христе.
— Но ведь когда-то аббат Готье отпустил грехи Вольтеру,— робко возражал Миньо.
Действительно, таковой акт был совершен однажды названным аббатом. Довод этот, однако, не подействовал на Терсака.
— Но ведь по каноническому закону отказывают в погребении только отлученным от церкви,— настаивал
Миньо.
Терсак был непреклонен.
Тогда Миньо появился в Приемной министра Парижского департамента Амело. Последний после долгих колебаний стал советоваться с тем же Терсаком.
Кюре сослался на специальное распоряжение архиепископа. Амело развел руками: он уже ничего сделать не мог.
Обратились к главному прокурору. Тот раскрыл юридическую сторону дела, она была неутешительна для истцов.
— Если вы обратитесь в суд, я вас не поддержу,—заявил прокурор.
Стала известна фраза короля (он был осведомлен о мытарствах родственников Вольтера).
— Пусть священники действуют как знают.
Однако дело грозило сделаться скандальным. Чтобы избежать шума, Терсак в конце концов согласился отпустить тело философа из Парижа. Требовалось его официальное распоряжение, он таковое выдал за собственноручной подписью:
«Действуя на основании куриальных законов, согласен с тем, чтобы тело г-на де Вольтера было увезено без официальных церемоний».
Аббат Миньо решил увезти тело своего знаменитого дяди к себе в аббатство Селльер. Нужно было торопиться, чтобы предупредить вмешательство церковных властей. Ночью в страшной спешке врачи вскрыли и бальзамировали тело. Вскрыли череп. Мозг, как отметили хирурги, оказался в великолепном состоянии, «большой и хорошо сформированный». Маркиз де ля Виллет оставил у себя сердце Вольтера. Наследники маркиза впоследствии (в 1864 г.) передадут его в дар государству. Ныне оно хранится в Национальной библиотеке в Париже.
После вскрытия тело укутали в халат, на голову надели ночной колпак и поместили покойника в углу кареты, привязав его так, чтобы создавалось впечатление, что это заснувший пассажир. Так вывезли Вольтера из Парижа ночью, тайно. Лошадей гнали во всю прыть. Рядом с покойником сидел слуга (с ним потом стало дурно от страха и запаха хлороформа). Остальные были в другой карете. Шампань проехали спокойно. В полдень 1 июня прибыли в аббатство. Миньо все еще не пришел в себя от страха перед неминуемой погоней или каким-либо дорожным происшествием.
Тело внесли в нижнее помещение аббатства. Оставили его в том же положении «сидя». Озираясь по сторонам, Миньо запер двери залы и ключ положил к себе в карман. Он все еще боялся.
Местным священникам была показана копия отпущения грехов Вольтеру, подписанная когда-то аббатом Готье, и записка Терсака. Этого для них было достаточно.
Наконец, тело было убрано, внесено в церковь. Были зажжены свечи. На другой день состоялась церемония похорон. Пели Requiem. Тело было погребено в углу церкви, за хорами.
Фридрих II, узнав о смерти Вольтера, заказал заупокойную мессу по усопшем, делая это, конечно, в пику парижским властям. Екатерина II купила библиотеку скончавшегося философа. Секретарь философа Ваньер, аккуратнейший человек, привез ее в Петербург и привел в идеальный порядок.
Екатерина II. С рисунка Девейли.
«Особенно позаботьтесь о том, чтобы там были мои письма». Страшно боялась их опубликования. «Помешайте г-же Дени передать издателям мои письма к ее дяде, прошу вас очень серьезно»,— писала она в октябре 1778 г. тому же Гримму.
«ничто из этих писем не было напечатано в типографии сеньора Фигаро».
Бомарше с улыбкой отвечал Гримму: «Я торговец, я купил и продаю. Разве я пошел бы на такую глупость — покупать за 100 000 экю сочинения Вольтера, печатающиеся вот уже сорок лет во всей Европе».
Екатерина гневалась, ругательски ругала Бомарше («Этот негодяй», «Этот господин способен на все»), называла издание «фигароизированный Вольтер», но ничего поделать не смогла. Когда том, содержащий ее письма, вышел из печати, она просила Гримма скупить все экземпляры и сжечь. Но это сделать было невозможно.
Интерес к Письмам, конечно, был огромен, как и к самой личности еще здравствовавшей тогда императрицы.