«РОССИЯ ПРИ ПЕТРЕ ВЕЛИКОМ»
Самый факт преобразования Московии в Россию был возможен благодаря ее превращению из полуазиатского континентального государства в наиболее могущественную державу на Балтике.
К. Маркс
1757 г. Елизавета, российская императрица, поручила Вольтеру написать историю ее прославленного отца. Имя французского философа хорошо было известно русскому двору, ведь половину своей книги «История Карла XII» он посвятил Петру. Было спрошено мнение Ломоносова, который ответил, что «к сему делу, по правде, господина Вольтера никто не может быть способнее».
подданного, проведшего в ней 18 лет, причем 10 из них в годы правления Петра.
Фридрих никак не сочувствовал интересу Вольтера. Отзывы его дышат ненавистью и злобой. «Я не стану читать историю этих варваров, я хотел бы даже вовсе не знать о том, что они населяют наше полушарие». Вольтер, однако, шел своим путем.
Д'Аржансон, школьный товарищ Вольтера, став министром иностранных дел Франции и желая завязать более дружественные связи с Россией, обратился к автору «Истории Карла XII», где Петру было уделено столько добрых строк, и просил его написать что-либо дочери Петра, царствовавшей тогда Елизавете.
Вольтер немедленно послал ей свою «Генриаду», славя ее стихами как «Северную Семирамиду». («Небо дало мне жить в эти славные времена, когда трон России заняла Северная Семирамида».) Французского посла в Петербурге Вольтер просил передать «Генриаду» Елизавете, а Российской академии наук «Философию Ньютона». «Я уже имею честь быть членом Академий Лондона, Эдинбурга, Берлина, Болоньи, я хотел бы удостоиться той же чести и в Петербурге»,— писал он послу.
Первое издание книги Вольтера «История Российской империи
» (1759). Фронтиспис и титульный лист первого тома.
Вольтер просил разрешения приехать в Россию, чтобы поработать в архивах и написать историю Петра. Канцлер Бестужев, однако, отказал, заявив, что «Историю» должна написать Петербургская академия, а не иностранец. Когда директором Академии был назначен восемнадцатилетний Кирилл Разумовский, брат фаворита, Вольтер снова обратился с той же просьбой. Но и па этот раз последовал отказ.
Что касается Петербургской академии наук, то она отнеслась к Вольтеру с большим пониманием, и 10 мая 1746 г. он получил звание ее почетного члена.
Желание Вольтера сбылось. В начало 1757 г. граф Бестужев-Рюмин, русский посол в Париже, от имени И. И. Шувалова просит его приехать в Россию и писать историю Петра. Вольтер в восторге. «Вы мне делаете предложение, о котором я мечтал тридцать лет». Однако требует гарантий: «Я хотел бы, чтобы господин граф Шувалов соблаговолил заверить меня, что ее величество Императрица желает, чтобы этот памятник был воздвигнут в честь императора, ее отца».
От поездки в Россию Вольтер отказался, вежливо сославшись на здоровье, а приятелю Сидевилю писал 9 февраля 1757 г.: «Не хочу ни короля, ни самодержавия. Сыт по горло. С меня довольно». (Воспоминания о пребывании при дворе прусского короля были еще свежи.)
«Когда я его увидел сорок лет тому назад, ни он, ни я не думали о том, что однажды я стану его историком»,— писал Вольтер Тирио 4 марта 1759 г.
Со стороны русского правительства выбор был необыкновенно удачен. По сути дела был заказан крупному мастеру литературный памятник Петру, и для той поры он, пожалуй, был более значителен, чем сто лот спустя памятник в бронзе, исполненный Фальконе и его ученицей Марией Колло.
Важно было само имя Вольтера, авторитет этого имени, всеобщая известность, которая еще более привлекла внимание мировой общественности к личности Петра. Вольтер не мог знать достаточно хорошо внутреннюю жизнь России, и заключительные строки его книги приглашали «национальных историков» рассказать о том, о чем; не мог рассказать он, иностранец. Он назвал Петра «великим человеком, который научился побеждать врагов России, который дважды выезжал за ее пределы, дабы подать личный пример своему народу, который был основателем и отцом своей империи». Для Вольтера Петр являл собою образец идеального государя, и он ставил его в пример всем коронованным особам Европы. «Они бы сами должны себе сказать: «Если в ледяных просторах древней Скифии человек, опираясь только на собственный гений, совершил столько великих дел, то что же можем сделать мы в наших королевствах, где плоды труда народа, накопленные многими веками, делают наши задачи совсем нетрудными». Такого мнения о Петре придерживалась в те дни вся передовая мыслящая Европа. Известие о его смерти в 1725 г. было воспринято, особенно в научных кругах, о большим сожалением. В ноябре 1725 г. Французская академия поручила своему секретарю Фонтенелю написать похвальное слово Петру I. (Фонтенель встречался с русским царем 19 июня 1717 г. во время его пребывания в Париже.)
Речь Фонтенеля содержала не только похвалу Петру, но и косвенный упрек всем здравствовавшим монархам. Петр прославлялся за то, что смело порвал с устаревшими традициями, отбросил предрассудки, придерживался религиозной терпимости, был чужд религиозному фанатизму, что подчинил церковь государству, что отнял у нее лишние богатства и заставил платить налоги, что уничтожил патриаршество, что верил в науку и технику, двигателей прогресса, словом, сделал то, что не смогли, не умели, не хотели или не смели сделать другие монархи.
Вольтеру надо было как-то объяснить общественному мнению Европы казнь царевича Алексея. Многим это казалось чудовищным со стороны Петра. Вольтер оправдал трагическую необходимость акта. «Петр был более государем, чем отцом. Он принес собственного сына в жертву интересам созидателя и законодателя, интересам своего народа, который без этой несчастной суровости впал бы снова в то состояние, из которого он был извлечен»1.
«великий князь Владимир разделил страну между своими детьми и тем ослабил ее. Уделы князей стали добычей татарских орд». Вольтеру не известно было еще «Слово о полку Игореве», не известно тогда оно было и русским, но автор этой великой поэмы из той далекой эпохи пел о том же. «Рекоста бо братъ брату: «се мое, а то мое же». И начяша князи... сами на себЪ крамолу ковати. А погании съ всЬхъ странъ прихождаху съ победами на землю Рускую».
Вольтер писал, что «Россия является единственным большим христианским государством, в котором религия не возбудила гражданских войн, хотя и вызвала кое-какие волнения».
Замечание важное: Россия, «страна волков и медведей», как презрительно ее именовал Фридрих II, не знала ни инквизиции с ее ужасами, ни ведовских процессов, ни кровопролитных сражений религиозных фанатиков.
—50-х гг. XIX в. в России славянофилы осудили Петра Первого за реформы, за насильственную европеизацию страны, за то, что он нарушил естественный ход се развития и столкнул ее с особого национального пути. Они всячески прославляли стародавнюю допетровскую Русь. Иначе говоря, все то, за что Вольтер прославлял Петра, ими было подвергнуто пересмотру и критике. Пожалуй, первой ласточкой славянофильства, как это ни странно, оказалась Екатерина П. Ее привлекли к допетровским временам события французской революции. Какие примеры дает Запад?! Там казнят королей (Карла I в Англии, Людовика XVI во Франции), там бесчинствует народ, подстрекаемый «философами», там смуты и революции. Нет, нет, не нам идти к этим странам за наукой, не нам перенимать у них дух свободомыслия! Как спокойны в этом отношении православные консервативные старорусские царства! «Признаюсь вам,— говорила она Сенаку де Мейлану, французу, вознамерившемуся написать историю России,— у меня определенное пристрастие ко всему тому, что предшествовало царствам дома Петра I», иначе говоря, если будете писать о России, то не как Вольтер, восхвалявший петровские реформы. И далее: «Я хотела бы, чтобы история писалась не ради восхваления одного царства», то есть как у Вольтера, посвятившего свою историю только эпохе Петра и не оценившего стародавнюю, православную и так не похожую на- буйную и неспокойную Европу Русь. И наконец, совсем уже политически определенно: «Я хотела бы верить, что вы не найдете в России французского духа», а именно французской революционности.
Надо, однако, отдать ей должное. Она много и тщательно читала русские летописи. Ее интерес заметили и однажды на письменный стол императрицы легла аккуратно переписанная рукопись «Слова о полку Игореве», только что тогда найденная стараниями графа А. И. Мусина-Пушкина.
1 Петр I писал сыну: «Я за мое отечество и люди живота своего не жалел и не жалею, то како могу тебя, непотребного, пожалеть?