Приглашаем посетить сайт

Артамонов С.Д.: Вольтер и его время
Сирей

СИРЕЙ
 

Я встретил в 1733 г. одну юную даму. Она мыслила примерно так же, как и я, и мы решили удалиться в деревню, чтобы там вдали от шума света предаться деятельности ума. Это была госпожа Дюшатле.
 

Вольтер
 

В тяжелую для себя пору Вольтер неожиданно обрел родственную душу, подругу, доброго гения, который будет оберегать его мятежный творческий покой. Это была маркиза Дюшатле, одна из оригинальных женщин XVIII столетия.

На одном из вечеров у д'Эгберра маркиза, войдя в залу, увидела поразившего ее человека. Еще довольно молод, элегантен и удивительно худ. Глаза так умны, что, кажется, умнее и быть нельзя, «бархатные и нежности невыразимой». Улыбка лукавая, смех заразительный, лицо подвижное, меняющееся каждую минуту.

Около этого человека кружок гостей с видом самым увлеченным. Он что-то говорит, и, видимо, рассказ его занимателен.

— Кто это?

— Как, вы не знаете? Это же Вольтер.

— Вольтер? Боже мой, я знаю его с детства.

Так состоялось их первое знакомство.

Вольтер впервые встретил женщину, которая самое высшее наслаждение находила в работе ума. Интенсивная деятельность интеллекта составляла для нее основное содержание жизни. Она могла часами говорить о философии, неистово спорить о математических формулах Ньютона, погружаться мыслью в исторические дали, пытаясь разгадать логическую связь времен (строгий ум маркизы не мирился с сумбуром и хаосом исторических событий, противился идее «случайности» в истории), наблюдать в подзорную трубу небо, нисколько не пугаясь бесконечности миров. Она знала латынь, любила точные науки, особенно математику, переводила сочинения Ньютона, снабжая их алгебраическими комментариями.

Артамонов С.Д.: Вольтер и его время Сирей

Маркиза Дюшатле.
С современной гравюры.

Эмилия Дюшатле занималась и философией. В XVIII в. особенно много говорили о том, каким должно быть человеческое счастье. Раньше полагали (так, по крайней мере, учила церковь), что человек должен бежать от счастья на земле. Г-жа Дюшатле написала «Трактат о счастье». И эта женщина, обладавшая строгим логическим мышлением и неистовым сердцем, одновременно деспотическая и нежная к тем, кого любила, и непреклонно холодная к тем, кого имела основание презирать или ненавидеть, обрела себе кумира в Вольтере. Отныне он ее мир, ее «всё».

Ей было двадцать восемь лет, когда она его встретила (ему —сорок). У нее была семья — двое детей и муж, несколько сумрачный, малообщительный, но довольно покладистый человек. Он предоставил жене полную свободу, не питая к ней особой страсти, не вмешивался в хозяйство и в дела жены, желая только одного, чтобы его избавили от каких бы то ни было забот и предоставили ему распоряжаться собой, как он хочет. Такие отношения между супругами в дворянских семьях Франции той поры были совсем не редкостью. Проявлять особую влюбленность в жену считалось даже признаком дурного тона. Влюбленный супруг становился мишенью для насмешек. Вольтер сделал на эту тему одну из веселых своих комедий «Господин с Зеленого мыса» (она шла у нас одно время в Москве).

Портрет, написанный художницей Луар, рисует нам милое, очень женственное лицо с тонко очерченными бровями и живым взглядом. Маркиза Дюшатле и ее покладистый супруг исхлопотали у двора разрешение на жительство в их поместье Сирей г-на Аруэ де Вольтера.

Они дали министру хранителю печати торжественное обещание предостерегать его от всяких опрометчивых шагов и за это добились согласия министра не трогать его, оставить его в покое под их ответственность.

Дом в Сирее нужно было благоустроить. Как и большинство дворянских деревенских особняков, называвшихся замками, он давно уже не ремонтировался. Не во всех рамах были стекла, не во всех окнах были рамы, пришли в негодность печи, протекала крыша. Владельцам до этого не было дела, они жили в Париже, в деревню наведывались редко. Обновление дома потребовало больших затрат, Вольтер от себя дал 40 тысяч ливров.

В конце концов устроились хорошо, с комфортом и даже с роскошью. Гостей, посещавших Сирей, приводили в восторг великолепные фарфоровые ванны. Была отстроена просторная терраса.

В доме были и сцена, и театральная вала. Декорациями служили ковры и гобелены, развешанные между колонн. Они же отделяли к сцены от кулис. Обитатели Сирея особенно нуждались в сцене. Пьесы, которые писал Вольтер, разучивали и ставили здесь же. Здесь же проходили и представления театра марионеток. Свои комнаты Вольтер обставил с особой роскошью. Он любил роскошь Это была его слабость.

дня строго соблюдался! Вольтер и его ученая подруга не могли попусту тратить время.

В 10-—11 часов утра собирались к завтраку. Ели немного и недолго. Обедали в четыре. Жизнь начиналась с ужина, с 9-ти часов, когда все собирались в столовой и проводили вместе весь вечер, до полуночи. Вот несколько зарисовок, какие сделала одна гостившая в Сирее дама.

«Вчера за ужином Вольтер был восхитительно весел, он рассказывал истории, которые можно слушать только из его уст. Он рассказал анекдоты о Буало, их нигде не найдешь...»

«Вчера после ужина была очаровательная сцена: Вольтер дулся по случаю того, что госпожа не разрешила ему выпить стакан рейнского вина, он не захотел читать нам «Жанну» («Орлеанская девственница».— С. А.), как обещал, и был в самом дурном настроении, Вольтер и милый ребенок, и мудрый философ».

над волей своего друга, но любила его бесконечно, и его жизнь, его покой, его труд для нее были превыше всего. Иногда ездили в Париж, но всегда на короткое время. Много и плодотворно трудились. Между Вольтером и маркизой было нечто вроде соревнования. Иногда она работала всю ночь и наутро была настолько возбуждена, что для успокоения опускала руки в холодную воду. Только после такой процедуры она могла уснуть. Вольтер работал только днем. За это время написано очень много. Когда выходили в свет «опасные» его сочинения, Вольтер отъезжал за границу и выжидал. Маркиза и ее супруг в это время готовили почву для его возвращения.

Он вообще никогда не отчаивался и носил в себе постоянный, незатухающий огонь оптимизма. Но теперь было что-то большее, какое-то безотчетное ликование сердца. Иногда он даже спохватывался и, будто стыдился переполнявшего его довольства жизнью. «Странно, как это мы можем быть счастливыми вдали друг от друга»,— писал он, будто извиняясь, своему приятелю Тирио.

В Сирее всегда гости, но они не нарушают заведенного порядка жизни. Атмосфера интенсивной духовной деятельности остается неизменной и немедленно захватывает всех вновь прибывших.