СМЕРТЬ ЛЮДОВИКА XIV
В глазах Людовика XIV, Генриха IV, Людовика XVIII во Франции было только два рода людей: благородные, которыми нужно было управлять посредством чести и вознаграждать голубой лентой, и чернь, которой в торжественных случаях бросают груды колбас и окороков, но которую нужно безжалостно вешать и убивать, как только она вздумает возвысить голос.
Стендаль
Утром 1 сентября 1715 г. в своем Версальском дворце после двадцатитрехдневной болезни скончался Людовик XIV, прожив 77 лет и процарствовав из них 72 года, 3 месяца и 18 дней.
Народ уже привык к мысли о возможной, и, вероятно, скорой кончине короля. Король был стар. К тому же последнюю неделю во всех церквах Франции служили молебны об избавлении короля от болезни. В толпе шептали, что у короля почернела нога и антонов огонь подбирается к сердцу. Однако теперь, когда весть о его смерти облетела страну и в первую очередь Париж,— оцепенение охватило всех. Каждый понимал, что закончился какой-то важный этап в жизни общества и начался новый. Что-то он сулит?
Личность короля наложила глубокий след на всю жизнь людей. Вежливый и холодный, всегда на людях, до последних дней строго исполнявший все предписания дворцового этикета, отходивший ко сну и встававший с постели в парадной спальне, как на сцене, в окружении придворных, он и умер так же парадно, театрально, как и жил, перед толпой дворцовой челяди.
За день до смерти, придя в сознание после долгого забытья, он сказал г-же де Ментенон, своей супруге:
— Вы плачете, мадам? Я ведь ухожу к великому Сюзерену. Он над всеми королями...
Но на земле он считал себя богом. Каждое его слово, жест, взгляд становились событием. В течение сорока пяти лет каждый день в особую книгу записывались ничтожные колебания его могучего здоровья (протокол вскрытия тела засвидетельствовал великолепное состояние его сердца). Маркиз Данжо, его адъютант, с наивностью ребенка и подобострастием придворного занес на страницы своего дневника все мелочи дворцового быта за последние тридцать лет жизни Людовика XIV, и это составило 19 томов печатного текста.
Людовик XIV был бы, видимо, недурным человеком, когда бы не воспитание, полученное им под наблюдением кардинала Мазарини, и не ложное представление о непогрешимости своих решений. В быту он никак не выглядел извергом, подобно Людовику XI. «Трудно поверить,— язвительно писал знавший его Сен-Симон,— он родился добрым и справедливым». Людовик XIV окончательно утвердил во Франции абсолютизм, сосредоточил в едином центре все бразды правления, он же обозначил и его политические пороки, открыв шлюзы для правительственных злоупотреблений, приведших его к окончательному краху в конце XVIII в. «Людовик XIV, запомним это, стал с помощью Мазарини продолжателем Ришелье, продолжавшего в свою очередь дело Екатерины Медичи,— вот три величайших гения абсолютизма в нашей стране»,— писал впоследствии Бальзак. Людовику XIV принадлежит печально-знаменитая фраза: «Государство — это я». В этой фразе идея абсолютной власти выражена с афористической емкостью. Но король преувеличивал свою роль. Один из его царедворцев, умный и наблюдательный Сен-Симон, писал о нем: «Он царствовал только в кругу второстепенных вопросов, для более важных у него не хватало сил, но и в незначительных делах им управляли другие». Он был тщеславен, уже при жизни его назвали «великим», кто-то сказал, что «он — солнце», и словечко подхватили, оно нравилось королям, оно тешило национальное самолюбие французских историков. Его называли «бессмертным»: льстецы в глаза — имея в виду его «вечную славу», те же льстецы, по за глаза — намекая на его долголетнюю жизнь. Никто не помнил, когда король начал царствовать (72 года на троне!).
И вот теперь он скончался.
Народ... ликовал. Шутки и смех раздавались у гроба короля-солнца, сатирические куплеты сопровождали погребальный кортеж из Версаля в Сеп-Дени, усыпальницу французских королей.
Через тридцать шесть лет Вольтер напишет книгу «Век Людовика XIV», лучший свой исторический труд. Но тогда, двадцатилетний, он только наблюдал.
В чьих руках будет теперь государство? Этот вопрос волновал французов еще при покойном короле. Ответ терялся в запутанном, до сих пор не разгаданном клубке мрачных и загадочных событий.
Еще при жизни короля единственный сын Людовика XIV неожиданно скончался. Через год скончался принц Бургундский (внук короля) и его жена. Вслед за ними умер их старший сын, еще мальчик. Последний внук короля, Филипп Анжуйский, правил в Испании и отказался от французской короны. Герцог Беррийский, зять герцога Орлеанского, также умер, как полагали тогда, от яда, подобно своему отцу, брату, племяннику.
Претендовать на престол мог теперь только совсем еще ребенок последний сын Бургундских. Не будь этого мальчика, трон могли оспаривать совсем уж далекие от него герцог Орлеанский, племянник короля, и герцог дю Мен, побочный сын короля. Но младший сын герцога Бургундского, правнук Людовика XIV, остался в живых, он вошел потом в историю под именем Людовика XV.
Кто был повинен в гибели стольких людей? В народе высказывались самые различные догадки — подозревали отравление. Больше всех подозрений вызывал герцог Орлеанский. Говорили: oн прокладывает себе дорогу к трону, в их семье такие приемы но новы: первая жена его отца Генриетта Английская была найдена в своей постели мертвой, она была отравлена. К тому же герцог Орлеанский занимается химией. Он держит в своем доме химическую лабораторию и т. д.
Трудно сейчас что-нибудь сказать по поводу всех этих смертей 1. В те времена медицина не всегда могла отличить естественную смерть от насильственной, и часто скоропостижную кончину приписывали яду. Однако худая слава сопровождала в народе имя герцога Орлеанского. Он нисколько этим не смущался, не скрывал своего образа жизни. Шумные празднества и оргии проходили самым скандальным образом в его дворце. Невеселой славой пользовался и наставник герцога — кардинал Дюбуа. Словом, все говорило против герцога.
Народ встречал его криками недовольства и даже придворные сторонились его. Говорили, что Людовик XIV привлечет его к суду. Но ничего этого не случилось. «Мой племянник — фанфарон от преступлений, не больше»,— сказал король.
Умирая, он призвал его к себе.
«Я поручаю вам дофина. Я уверен, что вы воспитаете его надлежащим образом и сделаете все для облегчения жизни его подданных».
Король был на сцене и должен был играть свою роль, даже умирая.
По смерти короля было вскрыто его завещание. Король утверждал особый контрольный орган, Регентский совет. Это не обескуражило герцога. Он вернул Парижскому парламенту некоторые права, отобранные у него Людовиком XIV, и завещание покойного короля было оставлено без последствий. Так он обеспечил себе неограниченную власть на время младенчества нового короля.
расточительные, хмелем и буйством страстей охватили страну.
Во дворце принца Вандомского, куда возвратился хозяин, сосланный когда-то покойным королем, возобновились знаменитые ужины с насмешками над всем и вся. Здесь собираются эпикурейцы и либертены XVII в. доживающие свои дни в XVIII2. Старейший из них — поэт Шольё. Он ослеп, но по-прежнему весел и нечестив. Здесь Сюлли и Комартен, аббат де Бюсси, шевалье д'Эди и де Ко, Куртэн, Ла Фар, герцог Аренберг, президент Гено и среди них молодой Аруэ, вернувшийся из Сент-Анжа в Париж вместе с Комартеном. Аруэ охотно злословит по адресу ханжей и попов, блещет остротами и поэтическими экспромтами.
В народе между тем ходили сатирические куплеты, которыми Франция была всегда богата. Некоторые из них доходили до ушей регента. Общественное мнение для последнего никогда ничего не значило. Он смело бравировал пороками. Но кое-какие вещи все-таки считал не подлежащими оглашению. А менаду тем по рукам ходили стихи, написанные мастерски, в которых прозрачно намекалось на его, Филиппа Орлеанского, имя. И 4 мая 1716 г. последовал приказ властей выслать молодого Аруэ в Сюлли-на-Луаре, «где имеются родственники названного, пример и наставления которых могут умерить живость его характера».
Большой опасности в молодом Аруэ власти тогда не видели, объясняя его сатирические выпады молодостью и живостью характера. Итак, Аруэ снова в ссылке, и снова, как и год назад,— в великолепном феодальном замке Сюлли, с глубоким прошлым, с романтической славой. Отец устроил сына к своему клиенту герцогу Сюлли. Последнему около пятидесяти лет. Он и его супруга знали Аруэ-сына еще мальчиком. К тому же они интересуются литературой, а юный Аруэ пишет такие изящные стихи, полные ума и блеска, так много обещает в будущем.
Аруэ. Здесь бывал не раз Генрих IV, Сохранилась спальня короля.
Генрих IV, убитый сто лет до того на одной из узких улиц Парижа фанатиком Равальяком,— убитый мерзко, предательски, из-за угла, ножом в живот,— вошел в пантеон мучеников веротерпимости ценою этой своей гибели. II замок, в котором теперь пребывал молодой Аруэ, парк, окружающий замок, мнится, хранили в себе что-то от короля — философа, друга и собеседника великого Монтеня. Вольтер не впадал в аффектацию. Правда, как мы увидим потом, он отдавал дань чувствительности своего века, но всегда за патетическим возгласом мы слышим приглушенный вольтеровский смешок. И сейчас не воображение поэта, а мысль политика, философа владела им. Генрих IV провозгласил принцип терпимости в годы сумрачной власти католической церкви, кликушества, религиозного изуверства, братоубийственной войны.
Замок с виду был довольно мрачен. Окруженный водой, он казался неприступным, недаром здесь в годы Фронды спасались Анна Австрийская и ее подросток сын, король Людовик XIV.
В наши дни, во время второй мировой войны, на замок упало несколько бомб. Он сильно пострадал. Ныне восстановительные работы закончены, и многочисленные туристы снова заполняют и парк, и широкую залу, где некогда Вольтер устраивал театральные представления.
Хозяин гордился историческим прошлым замка. Для Аруэ все здесь дышало историей. Он продолжал свою работу над «Генриадой», трагедией «Эдип» и между делом писал мадригалы для дам, читал свои стихи посетителям замка. В большой и блестящей толпе гостей был и его давний знакомый аббат Куртэн, с которым он встречался еще у Шольё. Аруэ весело шутил над дородностью Куртона и заодно над собственной тощей фигурой. Славил красоту здешних мест, тенистые аллеи.
«вечной любви». Только весной удалось ему вернуться в столицу.
«живостью» его характера. Но он любил Париж, город своего детства. Любил его шум, его суетливую жизнь и бурную, быстро меняющую свои привязанности, легко переходящую от гнева к шутке, от крика к веселой песенке — парижскую толпу, У Пушкина есть признание: «Я люблю шум и толпу — как и Вольтер»,
Примечания
1 Сен-Симон писал по этому поводу в своих «Мемуарах»: «Перо отказывается касаться этих потрясающих тайн».
2 Слова «либертен» и «эпикуреец» имели в XVII и XVIII вв. особый смысл и связывались с религиозным свободомыслием. Либертен (от лат. libertinus — освобожденный) — человек, свободный от религиозных предрассудков. Эпикуреец — последователь Эпикура, греческого философа-материалиста (341—270 гг. до и. э.), призывавшего людей освободиться от гнета ложных страхов перед смертью и загробными страданиями и радоваться всем радостям, какие дают человеку жизнь, телесное здоровье и душевное равновесие. Эпикур в сущности подрывал веру в богов. К. Маркс и Ф. Энгельс называли его величайшим просветителем древности. Христианская церковь, проповедуя аскетизм, резко осуждала Эпикура и его последователей, отсюда пошло извращенное толкование его философии, как призыва к безудержному чувственному наслаждению, и,Слова «либертен» и «эпикуреец» приобрели отрицательную окраску.