«СВЕТСКИЙ ЧЕЛОВЕК»
Некто. Господин Вольтер, вы помирились с Богом?
Вольтер. Мы с ним кланяемся, но ее разговариваем.
Из анекдотов о Вольтере
Только что с большим успехом прошла в театре трагедия Вольтера «Альзира». От похвал, восторгов зрителей автор был на седьмом небе. Но в конце года произошли самые неожиданные для него события. Его сатирическая шутка «Светский человек», которую он написал, нисколько не думая о последствиях и в сущности не придавая ей никакого значения, вызвала в Париже необыкновенный ажиотаж.
Враг Вольтера аббат Дефонтен показал стихи аббату Кутюрье, а тот был вхож к первому министру кардиналу Флери. В парижских гостиных заговорили о том, как негодует и грозится кардинал Флери.
Сатирическая поэма состояла из нескольких десятков стихов и в наши дни показалась бы совершенно безобидной. Как и всюду у Вольтера (да только ли у него? Таков уж был век), здесь царила философия. Последняя сводилась к оправданию прогресса. Цивилизация лучше дикости — вот, в сущности, главный тезис маленького стихотворного экспромта.
Что цивилизация лучше дикости, что дворец лучше хижины — это открытие вряд ли могло показаться сенсационным для 25 тысяч дворянских семей Франции, понимавших, что такое роскошь. Да и служители церкви не отказывали себе в благах цивилизации. Сенсационным показалось другое, а именно непочтительный отзыв о райской жизни наших прародителей Адама и Евы и слишком вольное обращение с этими священными именами.
Вольтер в поэме, смеясь, спрашивал «доброго папашу и лакомку» Адама, что делал он в садах Эдема.
— Ласкал мадам Еву?
— Но она была грязна, со спутанными волосами, с длинными ногтями. Фи!
А как живет светский человек теперь? Он окружен комфортом и роскошью, в его распоряжении изысканный стол, тонкие вина, шелк и парча, картины и мрамор. И вы называете это «проклятым веком»?
Так, смеясь, издеваясь, философствовал Вольтер во славу прогресса. Он поделился поэтической новинкой со своими друзьями и многочисленными корреспондентами, а эти последние с широкой публикой. Словом, Париж заговорил о сатирической поэме Вольтера. «Я держу своих детей взаперти,— писал он Фридриху,— но иногда они выбегают на улицу. «Светский человек» оказался проворнее других».
«стыдно преследовать человека, которого так ценят иностранные принцы», она жаловалась на «придворных ханжей», ожесточающих, как ей казалось, первого министра кардинала Флери и канцлера Дагесо. С этими последними говорил Даржанталь, и через него они сообщали маркизе, что Вольтера нужно было бы арестовать и ранее, и, если это не было сделано, то только исключительно из уважения к дому маркиза Дюшатле, что теперь, однако, правительство будет вынуждено просить маркиза не оказывать гостеприимства автору кощунственных сочинений.
И Вольтер живет в Голландии под чужим именем тихо, ничем не выдавая себя, не встречаясь ни с кем. Все, вероятно, обошлось бы, но на его беду он повстречал там поэта и своего недруга Жан-Батиста Руссо. «А, мы скрываемся от властей!» — и последовал фейерверк скверных острот на тему о том, что Вольтер приехал в Голландию, чтобы учить ее жителей безбожию. Газеты немедленно подняли шум, и вся Европа узнала, где скрывается великий возмутитель спокойствия.
Страсти, однако, постепенно затихли. Осторожный и расчетливый Флери почел за лучшее не трогать знаменитость. Дагесо, министр хранитель печати, передал герцогу Ришелье, что никаких карательных санкций к поэту применено не будет. Маркиза подала сигнал отбоя. И Вольтер неохотно отправился в обратный путь. «Писатель должен жить в свободной стране».
Вольтер, видя, что его шутка была воспринята серьезно (о ней заговорили и философы), написал в том же 1736 г. две сатиро-философские поэмы «Защита Светского человека» и «Об образе жизни. Критикам Светского человека».
«Вчера, к моей досаде, мне пришлось оказаться за одним столом с неким святошей.
— О, я вижу по вашему лицу, что вы скоро будете отапливать собой кухню Люцифера,— заявил он мне.
— Это почему же?
— За ваши штучки. В одной рифмованной сказке вы говорите такое об Адаме и Еве! К тому же хвалите роскошь и сообщаете (о, святотатство!), что нашим блаженным праотцам в райских садах жилось не так уж сладко. Нет, мой сын, вашу музу поджарят. Это уж обязательно.
Святой отец при этом блаженно щурился, потягивая из бокала тончайшее вино.
— Позвольте, святой отец, что это вы пьете? Откуда это вино, этот нектар?
— От господа.
— Но над ним трудились люди. А этот кофе? Этот фарфор? Это высокой чеканки серебро? Все прошло через руки людей. Мой отец, не будьте простачком и не называйте нищету добродетелью».
Далее Вольтер заговорил уже серьезно о том, как нужно относиться к роскоши. Со времени христианства роскошь официально предавалась осуждению. Было немало правительственных распоряжений против роскоши. Полагали, что стремление к роскоши развращает людей и ведет государство к гибели.
«В Англии, во Франции по сотням каналов течет богатство. Вкус к роскоши проник во все слои общества: бедняк живет за счет тщеславия богачей, и труд, оплаченный праздностью, открывает постепенно дорогу к изобилию».
Кёльские издатели полного собрания сочинений Вольтера (Бомарше, Кондорсе) снабдили «Светского человека» нижеследующей ремаркой: «Всякое большое общество основано на праве собственности, оно не может процветать без того, чтобы отдельные личности, его составляющие, не увеличивали продукцию земли и ремесел, в равной мере и без того, чтобы они не рассчитывали на свободное пользование тем, что они приобрели. Без этого права люди могут обойтись лишь в том случае, если будут сведены к пользованию только предметами первой необходимости». Этот взгляд на вещи сохранился и в современной буржуазной мысли, полагающей, что залог прогресса—в праве собственности.
«Первый, кто, огородив клочок земли, осмелился сказать: «Эта земля принадлежит мне», и нашел людей, которые были настолько простодушны, чтобы поверить этому, был истинным основателем гражданского общества. Сколько преступлений, сколько войн, сколько бедствий и ужасов отвратил бы от человеческого рода тот, кто, вырвав столбы и засыпав рвы, служившие границами, воскликнул бы, обращаясь к людям: «Берегитесь слушать этого обманщика! Вы погибли, если забудете, что плод принадлежит всем, а земля никому» («Об основах и причинах неравенства среди людей»).
Вольтер, осмеивая проповеди христианского аскетизма, смирения и самоограничения, насквозь лживые и лицемерные, не пытался, однако, затушевать нравственную порочность имущественного неравенства, как это делают в наши дни апологеты капитализма.