В ПРУССИИ
Что влекло его в Берлин? Зачем ему было променивать свою независимость на своенравные милости государя ему чужого, не имевшего никакого права его к тому принудить?
А. С. Пушкин
В 1749 г. неожиданно в полном расцвете сил умерла маркиза Дюшатле. Вольтер был неутешен. Когда обойдены были все дорожки сада, по которым ходила маркиза, осмотрен и запечатлен каждый кустик, к которому когда-то прикасалась ее рука, когда были уложены в дорогу вещи, книги, физические приборы,— только тогда вдруг неожиданно остро прорезала мозг страшная мысль: Куда ехать? Он перебирал в уме одну возможность за другой. Не уехать ли в Англию, к лорду Боллингброку? Но старик, по слухам, хворал. Будет ли он рад его приезду? Станислав Лещинский звал его к себе. Когда-то этот польский король получил корону из рук Карла XII. Но победа Петра изменила его судьбу. Пришлось удалиться из Польши.
Лещинский поселился в Лотарингии в качестве правителя этой маленькой страны. (После его смерти в 1766 г. она была присоединена к Франции.) Король был не глупый человек, образован, написал интересный политический трактат «Свободный голос». В Лотарингии его окружали умнейшие люди века, а в школе, которую он открыл для польской молодежи, оказалось немало полезных для Польши людей. К Вольтеру здесь было всегда благосклонное отношение. Но поэт не хотел жить там, где его «божественная Эмилия» повстречала Сен-Ламбера. Этот офицер сыграл роковую роль в жизни двух великих людей Франции — Вольтера и позднее Жан-Жака Руссо. Великие мыслители и великие писатели, они были побеждены в капризном царстве женских сердец этим элегантным красавцем, который к тому же был и поэтом, причем не без таланта и ума. Звал Вольтера и Фридрих II. «Какого рабства, какой невзгоды, каких перемен бояться вам в стране, где ценят вас так же, как на родине, и в доме друга, обладающего благородным сердцем». И Вольтер решился. Предварительно он побывал на аудиенции у Людовика XV и спросил разрешения на отъезд.
— Куда угодно... — ответил холодно король. Позднее он язвил: «Фридрих приобрел себе нового шута и, кажется, в своем духе».
В Потсдаме, в резиденции Фридриха, у недавно отстроенного дворца Сен-Суси, карета Вольтера была окружена придворной челядью. Министры стояли с подобострастными улыбками. В толпе передавалось имя Вольтера. Едва открылась дверца кареты, и король Пруссии уже обнимал желанного гостя. Милости, милости, как из рога изобилия, посыпались на голову французского поэта, покрытую пудреным париком моды времен Регентства. Ему был пожалован высший орден государства, вручен камергерский ключ и назначено ежегодное содержание в размере 24 тысяч ливров.
Фридрих II. Портрет работы Августа Сандоса.
Король был доволен. На его ужинах, где царил вольный дух морального нигилизма и философского скепсиса, теперь присутствовал самый знаменитый человек Европы, самый тонкий насмешник, самый популярный писатель. Фридрих льстил себя мыслью, что центр европейской образованности переместился из Парижа и Лондона к нему в Потсдам, что современные Афины теперь уже не Париж или Лондон, а его Берлин, пока еще маленький городок с узкими улочками и островерхими крышами домов. Фридрих переманил к своему двору уже немало французов. За его столом оттачивал остроты Ламетри, и Фридрих гордо говорил, что имеет при своем дворе «штатного атеиста». Президентом Академии наук Фридрих назначил француза Мопертюи, математика и философа. Здесь же подвизался поэт Арно Бакуляр, который был, однако, немедленно удален, как только появилась звезда первой величины — Вольтер. На ужинах в Сан-Суси бывал итальянец Альгаротти, француз аббат де Прад, рассорившийся с Сорбонной (Фридрих называл его своим «маленьким отлученником»), немец и секретарь короля барон Полниц — предмет насмешек своего государя. В Берлине Вольтер работал над книгой «Век Людовика XIV». Это было грандиозное предприятие. «Не только жизнь Людовика XIV», «не действия одного человека, а дух века» — вот объект изображения. Всесторонне, впервые в исторической науке, он осветил жизнь всего общества, его экономическое состояние, политику, культуру. В сущности Вольтер хотел прославить и свой народ и свою родину, показать блестящую эпоху в ее истории, как она из состояния варварства, дикости нравов выросла до высот цивилизации, до роли культурной наставницы Европы.
Раскрывая книгу сейчас, дивишься широте охвата. Это действительно картина века, картина жизни Франции и в какой-то степени всей Европы. Стиль лаконичен до предела, достигая иногда афористической емкости. Портреты выразительны. Например: Карл I король английский «слишком упрямый, чтобы отказаться от своих затей, и слишком слабый, чтобы их доводить до конца, хороший муж, добрый отец, порядочный человек, но бессильный перед дурными влияниями, развязал гражданскую войну, потерял трон и на эшафоте голову».
Кромвель. «Поработил Англию с евангелием в одной руке и со шпагой в другой, с набожной маской на лице. Достоинствами великого правителя прикрыл преступления узурпатора» и т. д.
Книга полна антимонархических, эгалитарных выпадов. Вот фразы, взятые с ее страниц: «Ужас перед тиранией их вооружил»; «Свобода вдохнула в них смелость»; «Едва успев освободиться от своих господ, они учредили такой образ правления, который сохраняет, насколько это возможно, равенство — наиболее естественное из человеческих прав».
Вольтер не надеялся опубликовать книгу во Франции и даже писать ее считал более удобным где-нибудь за ее пределами. «Предмет столь деликатен, что касаться его можно только находясь в удалении. История требует истины столь свободной, что писать о Франции можно только вне Франции»,
Идеальный образ просвещенного государя, который Вольтер в своей мечте создал из личности Фридриха, очень потускнел при близком рассмотрении.
дальше дверей его кабинета. О просвещенном гуманизме в делах государственных не могло быть и речи. Воодушевление Вольтера прошло. Нет, это был не тот король, которого можно было бы назвать «Ваше Человечество!».
Фридрих тоже порядком поостыл к своему «камергеру». Последний затеял какие-то дела с саксонским банком (Вольтер не упускал случая приумножить свои богатства). А тут еще ростовщик Гирш, привлеченный Вольтером в качестве финансового посредника, надул своего патрона. Начался процесс. «Плут хочет переплутовать плута»,— смеялся Фридрих.
В делах денежных Вольтер неукоснительно следовал традициям купеческого рода Аруэ. Юный Лессинг, гениальный бедняк, тогда еще никому неведомый в мире, ради заработка исполнявший какие-то канцелярские поручения Вольтера, смотрел на него широко открытыми от удивления глазами. Для него, будущего просветителя Германии, Вольтер навсегда утратил свое обаяние.
Лессинг — спартанец по духу и образу жизни — не мирился со слабостями великих людей. Фридрих II был терний. «Вы были бы совершенством,— писал он однажды Вольтеру,— если бы не были человеком».
Ссора между Вольтером и прусским королем произошла из-за Мопертюи, француза, человека известного на своей родине и во всем мире, совершившего путешествие к северу Лапландии, блестящего автора, но довольно мелочного человека. Мопертюи был президентом Берлинской академии наук и вполне устраивал Фридриха.
но вмешался Вольтер.
Появилась в печати маленькая, но убийственная книжечка «Диатриба доктора Акакия, папского лекаря». В образе доктора Акакия представал в самом милом простодушии президент Берлинской академии. Эразм Роттердамский, написавший «Похвалу глупости», не мог бы сделать лучшего портрета. Книжечка, конечно, немедленно разнеслась по свету. Фридрих II не хотел такой широкой огласки своих домашних дел (президент Академии был чиновником прусского государства). И памфлет Вольтера был брошен в костер перед его окнами.
«просвещенного государя». Орден и камергерский ключ были возвращены обратно, конечно, вместе с галантными стихами. Недавний камергер берлинского королевского двора держал путь в сторону Франции.
Во Франкфурте-на-Майне его ждала племянница г-жа Дени. Здесь же ждали его и самые неожиданные неприятности. Полицейский комиссар потребовал рукописи короля, стихи и эпиграммы, среди которых было немало очень обидных для Людовика XV и других венценосных особ Европы.
Рукописи были в багаже, а багаж отправлен в Гамбург. Пришлось в течение месяца ждать прибытия багажа. Вольтер был на положении пленника. Наконец поэтические упражнения короля были возвращены. Больной, перестрадавший всеми страхами Вольтер пересек, наконец, границу Прусского государства.