ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ ССЫЛКИ
Нужно любить свою родину, какие бы несправедливости она ни причиняла тебе,
Вольтер Жан-Жаку Руссо,
30 августа 1755 г.
В начале 1729 г. Вольтер вернулся во Францию. Под чужим именем снял каморку у одного парикмахера в предместье Сен-Жермен и пока не показывался на улице. Обратился к министру Морепа с просьбой позволить ему «носить свои цепи в Париже». Разрешение было вскоре получено. Он снял квартиру на улице Траверсьер-Сен-Оноре и погрузился в работу.
Не только литературный труд занимал Вольтера. Мы должны коснуться одной, очень сложной стороны его жизни,— секрета его богатства, его материального благосостояния.
Его неблагожелатели, а их накопилось немало, говорили, что он скуп. Пожалуй, они не очень грешили против истины. Нотариус Аруэ вложил в душу своего сына известное пристрастие к презренному металлу. Но недоброжелатели Вольтера преувеличивали. Он был расчетлив, осмотрителен, но никогда не позволял себе поступаться принципами ради злата.
У его приятеля Тирио однажды похитили крупную сумму денег, принадлежавших Вольтеру. Злые языки заподозрили Тирио во лжи. Может быть, яд сомнения проник и в душу Вольтера, но он заявил, что лучше потерять деньги, чем друга. Когда потом Тирио хотел возвратить ему деньги, Вольтер их не принял. Еще в юные годы Вольтер получил от короля пенсию и тогда пожелал разделить ее с Тирио. Он не брал гонорара от издателей своих сочинений («Пусть это будет поощрением для них!» — говорил он). Вольтер не брал денег с театров, которые ставили его пьесы.
Правда, гонорары в те времена были ничтожны. Какие-то реальные средства к существованию давали королевские пенсии людям искусства, но они были очень непостоянны. Во время отсутствия Вольтера эдиктом короля от 3 декабря 1726 г. у него были аннулированы все пожалованные ему ранее пенсии.
С братом не урегулированы были еще дела отцовского наследства. Вольтер добивался получения своей части, Арман настаивал на выполнении воли отца. Вольтер клял «педантизм и гнусный эгоизм» брата и вел тяжбу. Наконец, решением суда от 1 марта 1730 г. он вступил во владение наследством, то есть обрел право на получение значительной суммы денег в 240 тысяч ливров. Чтобы не трогать капитал, брат обязался ежегодно выплачивать ему ренту в 4250 ливров. На том порешили, и между братьями установился мир — мир без согласия. Они друзьями не стали.
Но Вольтер в Англии увидел силу денег и решил стать капиталистом. Его портфель наполнился деловыми бумагами. Здесь были договоры и счета, векселя и финансовые обязательства всех видов. Вольтер очень чутко улавливал изменение финансовой конъюнктуры. В предвидении выгодной ситуации, в самом точном и скрупулезном анализе всех возможных финансовых ходов он был подобен опытному шахматисту. Ничто не ускользало от его внимания, и малейшее преимущество он тотчас же обращал в блистательную победу. Финансовые тузы Франции немедленно это почувствовали. Одни, одураченные им, возненавидели его, как опасного конкурента, другие, привлеченные им к делу, возымели к нему нечто вроде уважения, как к человеку с финансовой смекалкой.
Братья Пари — крупнейшие финансовые магнаты Европы — уверовали в деловые качества поэта и очень охотно стали привлекать его к некоторым выгодным операциям. Зачем нужно было богатство человеку, который посвятил себя борьбе за справедливость? . .
Сам Вольтер отвечал на это так: «Я столько перевидал нищих и презираемых литераторов, что не хотел умножать их числа». Это была, пожалуй, главная причина его меркантилизма. Он хотел стать независимым. Деньги давали эту независимость, по крайней мере относительную. В силе денег Вольтер убедился, живя в Англии. Для борьбы нужны были свободные руки, их не должны связывать цепи нужды. Так рассуждал Вольтер. Это объяснение допустимо, во всяком случае оно несколько смягчает наше недоумение (самое деликатное слово, которое здесь применимо). Но будем глядеть в глаза правде. Не только это влекло Вольтера к спекуляциям, к дружбе с финансистами. Он был по духу своему буржуа. В этом он недалеко уходил от своего отца. Его страсть к деньгам, к приобретениям, к роскоши наложила свою печать на все его политические убеждения. Он и мысли не допускал о ликвидации частной собственности, об имущественном равенстве людей. Собственность для него священна. И эта личная черта характера сочеталась с той политической программой, с какой выступил Вольтер в лагере просветителей.
О Вольтере-капиталисте не знали. Это была, так сказать, «домашняя» сторона его жизни. В 30-х гг. XIX столетия Пушкин писал: «Несмотря на множество материалов, собранных для истории Вольтера (их целая библиотека), как человек деловой, капиталист и владелец, он еще весьма мало известен».
великой трагической актрисы Франции Адриенны Лекуврёр. Она была давней приятельницей поэта. Он часто бывал у нее на улице Маре. Ее слава, ее триумф на сцене были ослепительны и неожиданны. Она дебютировала в 1717 г. Ей было тогда 25 лет. Ее объявили звездой первой величины.
Теперь ей 38. Ей не находят равных. Только сто лет спустя Рашель сможет заменить ее. Артистка таяла на глазах. Ее голос, и без того недостаточно сильный — тоскующий, с пленительным тембром и необыкновенным богатством оттенков, голос великой трагической актрисы,— становился все более тихим, и, чтобы услышать ее, зрителям «Комеди Франсез» приходилось затаивать дыхание.
Актриса Адриенна Лекуврёр в роли Корнелии
(«Смерть Помпея» Корнеля),
Рисунок Ш. А. Куапеля.
Аббат Ланге, кюре церкви Сен-Сюльпис, запретил хоронить артистку по христианскому обычаю. Архиепископ парижский санкционировал этот запрет. Полицейские власти распорядились, чтобы захоронение было произведено ночью.
Гроб был установлен на дрогах. Было разрешено нанять только двух грузчиков. И — никаких провожатых! Тело артистки было опущено в яму, вырытую где-то около свалки на окраине города (ныне — это южный конец улицы де Бургонь в Париже). Уличные оборванцы ради нескольких су помогли набросать на гроб землю.
Так была погребена одна из замечательных женщин Франции.
Пожалуй, ничто еще — ни двукратное пребывание в Бастилии, ни ссылки, ни нападение де Рогана — не производило на Вольтера такого ужаса, как это кощунственное надругательство над останками актрисы. Он мысленно представлял себе свою собственную кончину (он часто болел и постоянно ждал смерти),
Замолк подавленный ужасом и Вольтер.
С ним это случалось редко. Но через год, как после оцепенения, он заговорил. Он написал поэму, озаглавив ее: «Смерть мадемуазель Лекуврёр». Это были не идиллические ламентации, не сентиментальная грусть об усопшей, а самое страстное политическое выступление, на которое только был способен этот не знающий покоя темперамент.
«Неужели всегда я буду видеть мой народ беспомощным и жалким, не способным защищать то, что любит, отдающим на поругание то, что обожает, видеть французов в вечном плену суеверий!»
Церковники подняли вой. Для них поэма Вольтера была равносильна объявлению войны. Вольтер уже был достаточно опытен и потому немедленно удалился из Парижа. Он скрылся в маленькой деревушке в Нормандии недалеко от Руана. Знакомым, что подальше, было сказано об его отъезде в Англию.