К. А. Карслян
Искусство игры на часовых стрелках по Стерну
«злоупотребление» этой неизбежной парадоксальностью притягивает к себе наибольшее внимание в силу того, что нарастает многозначность импликаций. Роман «Тристрам Шенди» (1759 – 1767) Лоренса Стерна примечателен оригинальными экспериментами с течением времени. Некоторые из подобных экспериментов Стерна более чем двухсотлетней давности перед пытливым взглядом современного исследователя, в той или иной мере вооруженного новейшими достижениями человеческой мысли, раскрывают мысленные горизонты, которые фактически были недоступны мировосприятию XVIII века.
В некоторых фрагментах из первого романа Стерна мы обнаружили любопытное сходство с основными концепциями специальной теории относительности Эйнштейна, которая была создана в 1905 г.
Данная статья может показаться еще одним аргументом в пользу высказывания Ларри Маккефри, что «Тристрам Шенди» – «совершенно постмодернистское произведение во всех отношениях, кроме даты написания»[1]. Но на самом деле эта попытка выявления эйнштейновских свойств романа служит цели установления хронотопных интертекстуальных связей, существующих между «Тристрамом Шенди» Стерна и романом Джойса «Поминки по Финнегану» (1937).
в начале XX века революционизировало понимание времени в человеческом сознании и разрушило научные стереотипы, которые за 300 лет успели прочно в него войти. Ньютоновскому определению времени и пространства как абсолютных форм существования материи суждено было распрощаться со своей универсальностью в 1905 г. Но к этому вел долгий путь. Неоднозначное отношение к ньютоновской трактовке существовало всегда, даже с момента теоретической разработки механики. Английский философ Локк, творивший практически в то же время, что и Ньютон, попытался сформулировать альтернативу объективному времени, такое его понимание, которое, по большому счету, было связано со свойствами человеческой психики. Локк охарактеризовал это альтернативное восприятие времени как субъективное время, т. е. – это неповторимая «система» измерения времени у каждого человека в силу врожденной и эмпирической неповторимости его психики.
Произведения ни Сервантеса, ни Рабле, ни Свифта, которыми так восхищался Лоренс Стерн, пожалуй, не направляли курс его романа «Тристрам Шенди» в той же степени, как философские работы Локка, в частности его книга «Опыт о человеческом разуме», которая, по словам Стерна, «посвящена истории (и за одно это ее можно порекомендовать каждому) того, что происходит в человеческом уме»[2]. Стерн строил временную плоскость своего романа на основе локковского понятия субъективного, психологического времени. В «Тристраме Шенди» Стерн всячески пытается показать на примере и объяснить механизм субъективного времени, проявляющегося как результат смены идей. Наглядности ради рассмотрим один из подобных многочисленных случаев:
«It is two hours, and ten minutes, – and no more – cried my father, looking at his watch, since Dr. Slop and Obadiah arrived, – and I know not how it happens, Brother Toby, – but to my imagination it seems almost an age»[3]. «– Всего два часа и десять минут – не больше, – воскликнул мой отец, взглянув на свои часы, – как прибыли сюда доктор Слоп и Обадия. – Не знаю, как это случается, брат Тоби, – а только моему воображению кажется, что прошел почти целый век»[4].
Далее идет краткий комментарий дяди Тоби:
«– ’Tis owing entirely, quoth my uncle Toby, to the succession of our ideas» [138]. «– Все это объясняется, – проговорил дядя Тоби, – сменой наших идей» [175].
Стерн уделяет тщательное внимание субъективному времени не только всех наиболее значительных героев романа «Тристрам Шенди», но и самого автора, повествователя (помимо его роли как героя романа) и читателя. По большому счету, в результате этого столкновения разноплановых пластов времени и возникает знаменитый временной хаос «Тристрама Шенди». Временным парадоксам этого романа посвящено множество исследований (вспомним хотя бы выявленную философом и логиком Бертраном Расселом проблему «бесконечности и парадокса Тристрама Шенди»[5], к которой, через несколько десятилетий, обратились атеист Квентин Смит и теолог Уильям Крейг[6]. Касаясь категории времени в «Тристраме Шенди», интерпретаторы (Троготт, Мэю, Мендилов, Леман и др.) главным образом анализируют оригинальное стерновское восприятие времени в художественном и реальном пространстве, сравнивают его с восприятием у других писателей, исследуют своеобразное отображение, импровизацию, развитие локковского понятия в романе, тем самым, действительно, раскрывая и расширяя ракурс видения произведения. Однако мы попытаемся подойти к проблеме времени с несколько иных позиций. Мы проведем деконструктивный анализ некоторых хронотопных парадоксов романа и на основе его результатов выявим интертекстуальную связь между «Тристрамом Шенди» Стерна и «Поминками по Финнегану» Джойса, пролегающую сквозь некоторые аспекты специальной теории относительности Эйнштейна. По сути дела, наш анализ носит междисциплинарный характер.
Рассмотрим влияние специальной теории относительности Эйнштейна на литературу раннего XX века. Другими словами, – своеобразность модернистского произведения на фоне нового восприятия времени. Специальная теория относительности, представленная Эйнштейном в 1905 г., не только революционизировала классическую физику, но и имела огромное влияние на искусство и художников. Обращаясь к литературе, отметим, что утверждение Эйнштейна о том, что физическое время может замедляться, придало особую значимость попыткам многих модернистских писателей, которые старались воспроизводить опыт человеческого восприятия времени через призму мышления героя – вместо того, чтобы отобразить «объективное» течение времени, как это делалось в традиционном романе. Среди представителей так называемой «временной школы» были такие разноплановые авторы, как Джеймс Джойс, Марсель Пруст, Томас Манн, Уильям Фолкнер, Гертруда Стайн, Вирджиния Вулф и др. Для данного исследования считаем целесообразным сосредоточиться на романе «Поминки по Финнегану» Джеймса Джойса, так как это произведение, на наш взгляд, является наиболее последовательным выразителем достижений новой физики в литературном измерении. Этому аспекту последнего романа Джойса посвящена диссертация Анджея Душенко «Джойс новой науки: новая физика в “Поминках по Финнегану”» (1989). Посредством сопоставления аргументов Душенко, обосновывающих наличие новой физики в «Поминках», и наших аргументов, обосновывающих наличие современного понимания времени и пространства в «Тристраме Шенди» Стерна, мы выявим существующие между этими романами хронотопные интертекстуальные связи.
«сокращение Фитцджеральда». Год спустя голландский физик Хендрик Лоренц придал этой идее точное математическое выражение. Эта формула получила название «преобразования Лоренца». В свою очередь Эйнштейн приспособил эту формулу для своей специальной теории относительности. Выводы Эйнштейна относительно влияния большой скорости на движущееся тело указывали на необходимость основательного пересмотра человеческих представлений о времени и пространстве. Сокращение длины тела по направлению движения происходит относительно одной определенной системы отсчета и не может претендовать на универсальную объективность. Цифры, полученные после измерения, не выражают свойства пространства, – они выражают значения наших подсчетов. Абсолютное измерение пространства не только недоступно человеческой мысли, но и не существует в рамках нашей экспериментальной системы отсчета. Дистанция, длина и объем относительны, и без системы отсчета они бессмысленны для физика. Напомним, что относительность времени и пространства раскрывается при рассмотрении движения элементарных частиц со скоростью, близкой к скорости света.
– за пределами нашего понимания. Опять же имеем дело с конкретной системой отсчета для измерения. Не абсолютна и временная последовательность событий, как это раньше казалось. Два наблюдателя, в зависимости от их систем отсчета, могут воспринять два события в разной последовательности, когда как по восприятию третьего наблюдателя, эти события имели одновременный характер[7]. Итак, согласно новой теории, время и пространство больше не могут считаться независимыми явлениями, – они составляют четырехмерный континуум, состоящий из трех измерений пространства и одного измерения времени.
Как свидетельствует Душенко, Джойс, который в начале 1920 гг. проживал в Париже, судя по всему, был достаточно информирован об экспериментальном подтверждении общей теории относительности в 1919 г. как посредством прессы, так и общения с широким кругом художников, обосновавшихся в столице Франции. Как известно, Париж в начале XX века был Меккой художников, философов и авантюристов. Относительность и выводы, исходящие из нее, во многом определяли интеллектуальную атмосферу того времени. «Дух теории Эйнштейна настолько совпадал с модернистским духом парижского авангарда, что не мог оставаться незамеченным. Радикальное свойство и абстрактный характер новой теории, предчувствие кризиса, сопровождавшее ее создание, а также акцентирование субъективного элемента в новом определении времени привело некоторых художников к заключению, что относительность – это драматическая научная личина стремлений их философии и искусства»[8].
В результате теория относительности, стирая границу, отделяющую прошлое от будущего, способствовала формированию нового отношения ко времени в литературе. Классическая концепция представляла собой линейное развитие. Согласно ньютоновской физике, любое событие, которое уже имело место, уже является частью прошлого и не имеет никакого отношения к другим событиям. Тем не менее, такое линейное развитие не соответствует истинной природе времени, переживаемого человеком. Мысль не знает реальности, «прикованной» к настоящему, к прошлому или к будущему. Происходит совершенно другое – события и переживания прошлого, планы, связанные с будущим, смешиваются, сливаются воедино, составляя единую временную целостность, которая, по сути, близка времени Хроноса в определении Делеза[9]. Теория Эйнштейна утверждает, что такова природа и физического времени. События сосуществуют как части временно-пространственного континуума.
Таким образом, самым результативным способом передачи всей сложности осознания человеком времени для модернистских романистов явилась техника потока сознания. Его сущность, по большому счету, состояла в том, что значимость человеческого существования намного больше в мысленных процессах, чем во внешнем мире (и это совпадает с основным утверждением Локка, что жизнь переживается в уме, в мыслях). Следовательно, целью писателя было воспроизведение бесконечного потока сознания, при этом описание объективной реальности отодвигалось на задний план. Джеймс Джойс считался самым преуспевшим мастером этой техники письма в XX в. Его «Улисс» (1922) – лучший пример проявления такого мастерства. Здесь поток мыслей героев настолько скрупулезно и правдоподобно описан, что стало популярным высказывание о романе как о более реалистичном, нежели сама реальность. В наибольшей степени Джойс экспериментировал со временем в своем последнем романе «Поминки по Финнегану» (1939). Эти эксперименты – в духе нового понимания времени и пространства. Но достоверных свидетельств о том, что, в частности, для «Поминок по Финнегану» Джойс углубленно и систематически изучал новую физику, нет. Отчасти такой подход к «сырому материалу» обусловлен также и ухудшением зрения Джойса в последние годы его жизни, но результат от этого не меняется. Как отмечает Душенко в своей диссертации, метод Джойса заключался в отборе источников, непосредственно касающихся его произведения, и все то, что ему казалось не соответствующим этой цели, не заслуживало внимания. Так же относился Джойс и к основным идеям теории относительности Эйнштейна. Джойс пренебрегал сложнейшими деталями теории, и, вместе с тем, восхищался тем качеством этой революционной теории, которое известно как «Gedankenexperimente» (дословно – мысленные эксперименты).
«Поминок по Финнегану», где наличествует своеобразная, «финнегановская», интерпретация эйнштейновского понимания времени. Для выражения этих представлений Джойс использовал разные способы, – такие, как, например, манипулирование грамматическими возможностями и искажение грамматических правил. «Then’s now with now’s then in tense continuant»[10] или «at this auctual futule preteriting unstant» [143. 07-08] или «Between me rassociations in the postleadeny past and mi disconnections with aplompervious futules» [348. 05-06]. Подобного эффекта Джойс добивается также посредством мутации свойств частей речи: «a time has a tense» [599. 14]. Джойс составляет сложные сказуемые, невзирая на возможные временные координаты действий: «will had been having» [143. 12], «can could» [141. 32] или «willbe isnor was» [236. 28]. Цель Джойса соединить какое-либо мгновение с любым другим, опять-таки пренебрегая временными координатами. Например, «child. . . [that] wouldbewas kidnapped at an age of recent probably, possibly remoter» [595. 34-36], «there's a split in the infinitive from to have to have been to will be» [271. 21-22].
Посредством языковых приемов Джойс старается выразить суть времени, своеобразность и абстрактность его нового определения, субъективную природу его восприятия, неточную последовательность событий, зависящих от систем отсчета, от равноценных, но не совпадающих результатов наблюдений разных наблюдателей. Описание временного аспекта событий в «Поминках по Финнегану» осуществляется с учетом наблюдений по всем возможным системам отсчета. Это – своего рода стремление к гармонизации противоположностей через их мнимую коллизию. Освоение нового, более глубокого понимания времени служило стремлению Джойса осуществить совершенный мимесис (Джойс как-то раз уверял в одном знаменитом интервью, что «если вся Вселенная когда-нибудь рухнет, и уцелеют лишь “Поминки по Финегану”, то можно будет по ним востановить всю Вселенную»).
«Тристрама Шенди» Лоренса Стерна, где, более чем за 170 лет до издания «Поминок по Финнегану» и более чем за 140 лет до появления эйнштейновской теории, уже делается попытка выразить понимание времени, которое, судя по всему, ближе к новой физике XX века, чем к классической, современной автору. Рассмотрим следующий фрагмент:
Chapter XXIII
«I have a strong propensity in me to begin this chapter very nonsensically, and I will not balk my fancy.―Accordingly I set off thus:
» [52]
«Я чувствую сильную склонность начать эту главу самым нелепым образом и не намерен ставить препятствий своей фантазии. Вот почему приступаю я так:
Если бы в человеческую грудь вправлено было стекло…» [82]
«Тристрама Шенди». Игра со временем и пространством приводит к парадоксальности этих основных форм существования материи: глава, очевидно, уже начата, пока автор еще изъявляет желание начать ее и, тем самым, она начата именно в том же духе, в котором он и намеревался, и все это происходит одновременно. Прошлое, настоящее, будущее смешались, утратилась пространственная ориентация. Если даже поместить это предложение без изменений в конец предыдущей главы, абсурдность осталась бы, так как речь идет именно об «этой главе». Судя по всему, хаос времени и пространства, несомненно, осознан автором: подобные манипуляции со временем входят в основной «арсенал» излюбленных приемов Стерна, «вооружение» для «разгромления» традиционных представлений. В результате как ньютоновское, так и обыденное представления о времени искажены языковыми средствами. Стерн, как видим, относился к языку более «лингвистически», чем какой-либо другой писатель его эпохи. «Стерн проявляет недоверие к языку как к средству коммуникации, но, в то же время, восхищается его магической силой»[11].
Подобная ситуация возникает и в следующем отрывке из стерновского романа:
«– In short, there is no end of it; – for my own part, I declare I have been at it these six weeks, making all the speed I possibly could, – am not yet born… [26] Короче говоря, этому нет конца; – что касается меня, то довожу до вашего сведения, что я занят этим уже шесть недель и выбиваюсь из сил, – а все еще не родился» [52].
Своеобразный дубликат вышеанализируемого хронотопного парадокса из «Тристрама Шенди» можно обнаружить в «Поминках по Финнегану». Приведем соответствующий отрывок из анализа Душенко. В начале статьи мы рассматривали воспроизведение эйнштейновских экспериментов исключительно со временем в «Поминках по Финнегану», теперь же рассмотрим лингвистическое отображение пространственно-временного континуума в романе в духе новой физики: «for the space of the time being» [109. 22], «thenabouts» [69. 24], «whenabouts» [555. 03]. Время и пространство взаимосвязаны. Вопросы «Where are we at all? … and whenabouts in the name of space?» [558. 33] остаются без ответов.
«необычное» восприятие хронотопа, позволяет сопоставить тексты Стерна и Джойса и констатировать сходство представлений обоих писателей о времени и пространстве. Такое интертекстуальное родство между этими текстами можно назвать хронотопной интертекстуальностью, установленной через третий (научный) текст, через призму специальной теории относительности Эйнштейна. В силу использования языковых возможностей выражения реальности, системы отсчета времени как у Стерна, так и у Джойса бесчисленны. А результаты отсчета каждого гипотетического наблюдателя, как и доказывается в эйнштейновской теории, равноценны в противоречии. Оба романиста подчеркивают относительный характер пространства и времени, всячески отвергая их абсолютность. Все же стоит заметить два весьма любопытных обстоятельства, которые, фактически, и придают интеллектуальный шарм игре на часовых стрелках по Стерну. Во-первых, если для передачи эффекта относительности хронотопа Джойс прибегает к колоссальным грамматическим искажениям, то Стерн достигает этого же эффекта не выходя за рамки языковых правил, если не учитывать фрагменты, подобные нижеследующей синтагматической единице. Здесь скорее имеем дело с грамматической противоречивостью, оправданной двумя разными повествовательными слоями, нежели с грубой искаженностью правил:
«– a cow broke in (to-morrow morning) to my uncle Toby’s fortifications…» [170] «– корова вторглась (на другой день утром) в укрепления дяди Тоби…» [211]
Или же тот факт, что “Предисловие автора” появляется после двадцати глав третьего тома и к тому же через год после выхода в свет первых двух томов романа:
«No, I’ll not say a word about it, – here it is;— —in publishing it,— —I have appealed to the world,— —and to the world I leave it;— —it must speak for itself [140] «Нет, я ни слова не скажу о ней – вот вам она!— —Издавая ее— —я обращаюсь к свету— —и свету ее завещаю: – пусть она сама говорит за себя» [178]
«Поминках по Финнегану», так и в «Тристраме Шенди» делались попытки избегать однозначного, одностороннего, абсолютного измерения течения времени, необходимо отметить следующее обстоятельство: хронотопные эксперименты в джойсовском тексте подразумевают ссылку на эйнштейновскую теорию, тогда как стерновский текст, независимо от претензий самого автора, в некоторой степени, предвосхищает ее. Хотя поводом и стимулом к раздумиям о сущности времени для Стерна является «Опыт о человеческом разуме» Локка, но велика и доля его собственной интуиции.
Итак, что же дает установление наличия хронотопной интертекстуальности, связывающей романы «Поминки по Финнегану» и «Тристрам Шенди»? Для начала прорезюмируем тот аспект новой физики, который отображен в литературных текстах. Если, говоря на языке физики, абсолютного, единственно верного, фиксирования времени события, происходящего в определенный момент, не существует в силу несовпадения равносильных данных, полученных из разных, бесчисленных систем отсчетов, – то гуманитарный язык в узких границах временных форм выражения практически всей безграничности времени позволяет, на основе выводов рассмотренных выше литературных текстов, установить такое гипотетическое явление как относительная абсолютность времени, т. е. – абсолютная сумма всех относительных или субъективных наблюдений. И если в физике определение относительной абсолютности исключается в виду бесчисленности результатов, которые могли бы получить предполагаемые наблюдатели, то грамматика допускает такую возможность. Возможность выражения относительной абсолютности – сумма всех возможных относительных, субъективных наблюдений и измерений течения времени, в совокупности всевозможных глагольных форм прошлого, настоящего и будущего времени. В свою очередь, относительная абсолютность, если рассматривать субъективные наблюдения как субъективные точки зрения, как голоса, придает романам «Поминки по Финнегану» и «Тристрам Шенди» своеобразную полифоничность, которую мы назовем микроскопической полифонией. Специфика микроскопической полифонии состоит в наличии относительной абсолютности времени минимум в рамках одной фразы или предложения в целом литературном тексте, как и это было показано нами в сопоставительном анализе двух произведений.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Postmodern Fiction: A Bio-Bibliographical Guide. Ed. Larry McCaffery. – Westport, 1986. – P. XV.
– М., 1968. – С. 91.
[3] Sterne L. Tristram Shandy. An authoritative text; the author on the novel; criticism. Ed. by Howard Anderson. – NY, L., 1980. – P. 137. Далее цитаты по этому изданию с указанием страницы в тексте статьи.
…, с. 174. Далее цитаты по этому изданию с указанием страницы в тексте статьи.
[5] Bertrand R. The Principles of Mathematics. – L., 1937. – P. 358 – 359.
– Oxford, 1993. – P. 87 – 88.
– NY, 1948. – P. 296.
[8] Duszenko А. The Joyce of science: new physics in Finnegans Wake. – Southern Illinois, 1989.