ЕКАТЕРИНА II: ФРАНКОФИЛ ИЛИ ФРАНКОФОБ?
В исторической литературе существуют диаметрально противоположные оценки личного отношения Екатерины II к Франции. Константин Грюнвальд, русский историк, живший во Франции, был убежден, что императрица "не любила ни Франции, ни ее политики", несмотря на увлечение идеями французских просветителей [
Есть и еще один взгляд, представляющийся более верным. Он высказан историком французской дипломатии Пьером Рэном, отделявшим неприятие Екатерины II враждебной России политики Людовика XV от ее глубокой привязанности к французской культуре. "С 15 лет, - отмечал профессор П. Рэн, говоря о Екатерине, - она живет в России, овладела ее языком, восприняла православие, но духовной пищей ей служит французская литература... Целиком воспитанная на французской культуре, корреспондентка Вольтера, а позднее Гримма и Дидро, Екатерина не доверяет Франции, и это чувство взаимно" [
Говоря о формировании взглядов императрицы всея Руси, необходимо вспомнить, что в эпоху Просвещения вся Европа жила по нравственно-интеллектуальным стандартам, определявшимся на берегах Сены. Крошечное германское княжество Ангальт-Цербст, подарившее России Екатерину Великую, не было исключением. София-Фредерика-Августа, принцесса Ангальт-Цербстская, которую при участии Фридриха II выдадут замуж за наследника русского престола, будущего Петра III, воспитывалась исключительно на французский манер стараниями мадемуазель Кардель, ее гувернантки, а также учителей-французов - Перо и Лорана. Впоследствии Екатерина особенно часто вспоминала м-ль Кардель, которая, по словам польского историка К. Валишевского, "не только выправляла ее ум и заставляла ее опускать подбородок (считая подбородок ученицы чересчур длинным, а ум - неповоротливым. - П. Ч.); она давала ей читать Расина, Корнеля и Мольера" [
Переселившись в Россию, где из-за скверных отношений с мужем она очень скоро оказалась предоставлена самой себе, Екатерина наряду с частыми амурными историями усиленно занималась самообразованием. Одиночество располагает к чтению, и великая княгиня проглатывала один за другим французские романы, после которых настал черед Монтескье и Вольтера. Из древних авторов она отдавала предпочтение Тациту. И все же Монтескье, пока она не познакомилась с Вольтером, был ее любимым писателем. Екатерину привлекала в Монтескье его манера не столько излагать факты, как Тацит, сколько объяснять их скрытый от непосвященных смысл. Она была во власти его идей о разумном государственном устройстве и, взойдя на престол, попыталась осуществить эти идеи на неблагодатной для них русской почве.
Засев в 1765 г. за составление ставшего знаменитым "Наказа" для Уложенной комиссии, императрица писала знаменитому философу-просветителю Ж. Л. д'Аламберу: "Вы увидите, как в нем для пользы моего государства я ограбила президента Монтескье, не называя его; но, надеюсь, что если он с того света увидит мою работу, то простит мне этот плагиат во имя блага двадцати миллионов людей, которое должно от этого произойти. Он слишком любил человечество, чтобы обидеться на меня. Его книга для меня молитвенник" [
Следующим наиболее серьезным увлечением Екатерины стал Вольтер, "ученицей" которого она себя называла. Впоследствии самодержавная правительница России искренне оплакивала смерть французского философа-безбожника, скончавшегося в мае 1778 г. "Дайте мне сто полных экземпляров произведений моего учителя, - писала летом 1778 г. Екатерина своему постоянному корреспонденту Мельхиору Гримму, - сто тысяч талантов, которые без того потеряются во мраке невежества" [
Здравый смысл, соединенный, что бывает редко, с богатым воображением, позволил Екатерине II быстро понять все значение дружбы или по крайней мере переписки, о которой бы все знали, с тем человеком, к чьему мнению прислушивалась вся просвещенная Европа. Вольтер, а также другие европейские знаменитости - Ж. Л. д' Аламбер, Д. Дидро, М. Гримм - своим авторитетом должны были укрепить ее положение в глазах легитимных монархов и общественного мнения, А она так нуждалась в этом после осуществленного ею переворота и убийства Петра III! Екатерина рассчитывала, и она не ошиблась, что Вольтер прославит ее и ее царствование. Подчеркнутое внимание, лесть и деньги - вот то оружие, перед которым бывают бессильны даже мудрейшие. И Екатерина умело пользовалась этим оружием, очень быстро приобретя надежных и влиятельных союзников в лице французских интеллектуалов, единственным исключением среди которых оказался чуждый какому-либо кокетству Жан-Жак Руссо.
Первым из русских историков, кто разгадал и понял побудительные мотивы поведения Екатерины II в отношении Вольтера и других европейских просветителей, был, наверное, Сергей Михайлович Соловьев, который писал:
"Екатерина давно уже сознавала важное значение, приобретенное литературой, то руководительное значение, какое получили литературные вожди и патриарх их Вольтер. Теперь она вступила на престол при таких обстоятельствах, которые заставляли ее внутри и вне искать союзников, приверженцев, оправдателей, хвалителей. Понятно, что, обращаясь на Запад, желая там внушить уважение к себе, доверие к своей силе и прочности своего престола, она не могла не остановиться на Вольтере...
Вольтер, не имевший ни малейших побуждений сожалеть о Петре III, в письмах к Шувалову выражал свое удовольствие относительно перемены 28 июня (переворот в Санкт-Петербурге 28 июня 1762 г. в пользу Екатерины. - П. Ч.), называя Екатерину Семирамидой. Сначала Екатерина и Вольтер обменивались комплиментами, а потом, неизвестно с точностью когда, начинается между ними и непосредственная переписка...
Екатерина приобрела в патриархе философов самого ревностного приверженца, готового защищать ее против всех, против турок и поляков, готового указывать ей самые блестящие цели: едва ли Вольтер не первый стал толковать о том, что Екатерина должна взять Константинополь, освободить его и воссоздать отечество Софокла и Алквивиада, так что Екатерина должна была сдерживать его слишком разыгравшуюся фантазию.
Но кроме желания приобрести таких сильных союзников, кроме желания приобрести высокое место покровительницы европейского просвещения, кроме этих собственно политических целей у Екатерины были и другие побуждения, заставлявшие ее сближаться с самыми видными из философов. Она была дочь своего века; чуткая в сильной степени к высшим интересам человека, она страстно следила за умственным движением столетия и, не сочувствуя здесь всему, преклонялась, однако, вообще пред движением, и, ставши самовластной государыней, хотела применить его результаты к устройству народной жизни [
Многие решения Екатерины II в области внутренней политики и администрации были подсказаны ей в той или иной степени французскими просветителями, и здесь русская императрица не была исключением; ведь на дворе стоял век Просвещения, и политическую моду определяли философы. Дружить с ними было почетно даже для коронованных особ. "Престиж Екатерины в Европе, - отмечал биограф императрицы, - был почти всецело основан на восхищении, которое она внушала Вольтеру; а этого восхищения она сумела добиться и поддерживала его с необыкновенным искусством; при необходимости она даже платила Вольтеру за него. Но этот престиж ей не только помогал во внешней политике; он и внутри ее государства окружил ее имя таким блеском и обаянием, что дал ей возможность потребовать от своих подданных той гигантской работы, которая и создала истинное величие и славу ее царствования" [
С самого начала своего правления Екатерина II обнаружила желание поддерживать постоянную переписку с французскими знаменитостями, которых она поочередно приглашала к себе в Россию. Французский поверенный в делах при русском дворе Беранже сообщал 13 августа 1762 г. шифрованной депешей в Версаль: "Я должен предупредить, что императрица приказала написать г-ну д'Аламберу приглашение обосноваться в России. Она готова выплачивать ему 10 тыс. рублей пенсиона, что соответствует 50 тыс. ливров, дать ему возможность продолжать составление Энциклопедии и опубликовать ее в Петербурге. Взамен она просит лишь обучать математике великого князя П. Ч.)". "Один из моих русских друзей, - продолжал Беранже, - уверяет меня, что г-н д'Аламбер ответил отказом и что аналогичное предложение сделано было г-ну Дидро" [
Действительно, Екатерина пригласила д' Аламбера на роль воспитателя своего сына, но философ вежливо отказался, сославшись на крайнюю занятость [
Тесные контакты завязала Екатерина и с Дидро. Желая поддержать издателя Энциклопедии и одновременно произвести впечатление, императрица купила у Дидро его библиотеку за очень высокую цену - 15 тыс. ливров, после чего оставила ее у него в пожизненное пользование и назначила философу еще 1 тыс. франков жалования как хранителю своих книг. Вольтер в очередной раз пришел в восторг от щедрости и благородства "Семирамиды": "Кто бы мог вообразить 50 лет тому назад, что придет время, когда скифы будут так благородно вознаграждать в Париже добродетель, знание, философию, с которыми так недостойно поступают у нас" [
Д' Аламбер рекомендовал Екатерине II еще одного известного корреспондента для переписки - уже упоминавшегося Мельхиора Гримма, популярного в Европе писателя. "Он ученый человек, - писал о Гримме Д. А. Голицын вице-канцлеру 19 января 1764 г., - и в состоянии различие делать в достойных сообщения Ее Императорскому Величеству вещей" [
Следуя существовавшим тогда обычаям и своему неизменному правилу высоко оценивать мудрость и знания, Екатерина II положила Гримму жалование в 1200 руб. в год и 100 руб. единовременно "в награждение" [
Екатерина была требовательна к своим корреспондентам, даже столь именитым, как барон Гримм. Стоило Гримму по каким-то причинам промедлить с ответом на письмо императрицы, как в Париж было направлено строгое предупреждение. "Прошу меня уведомить о причине, по которой г-н Гримм перестал с некоторого времени пересылать свои к Ее Императорскому Величеству ученые сочинения, Обыкновенное награждение, которое ему за оное дается, всегда к нему пересылается. Если есть паче чаяния настоящие обстоятельства, ему в том препятствующие, то прошу меня о том уведомить" [
Постоянной корреспонденткой русской императрицы до самой своей смерти в октябре 1777 г. была госпожа Мари-Терез Роде Жоффрен, хозяйка парижского литературного салона, где собирался цвет интеллектуальной Франции. Тогда принято было считать, что иностранный путешественник ничего не видел во Франции, если он не был представлен мадам Жоффрен. Екатерина дорожила перепиской с влиятельной парижанкой, поверяя ей даже свои сокровенные мысли.
Неудача с приглашением в Россию д'Аламбера не обескуражила Екатерину. Ей удалось заполучить Дидро - он гостил в Петербурге в 1773-1774 гг. и редактировал здесь "планы и уставы" воспитательных учреждений. По просьбе императрицы Дидро занимался также составлением проекта организации в России народного образования. Заодно он осторожно пытался показать Екатерине опасность союза с королем Пруссии и склонить ее к сближению с Францией, в чем, правда, не преуспел. Зато ему удалось спасти более 20 французских офицеров-волонтеров, сражавшихся в рядах польских конфедератов против русских войск и оказавшихся в плену. Императрица милостиво снизошла к просьбе своего друга-философа и отпустила пленных французов на родину [
Дважды - в 1773-1774 и 1776-1777 гг. - гостил в Петербурге и Гримм, до конца жизни Екатерины II остававшийся ее верным приверженцем и исполнителем ее поручений. Одно время Екатерина думала доверить ему воспитание своего побочного, от связи с г. Г. Орловым, сына - Алексея Бобринского, но эта идея не была осуществлена. Гостями императрицы в разные годы были Сенак де Мельян, переводчик Тацита и автор сочинений по истории Франции, изъявивший желание написать на месте историю России в XVIII в. (его сын поступил на русскую службу), Бернарден де Сен-Пьер, известный писатель, принц де Линь, сын знаменитого Бюффона. Сам Бюффон, известный французский естествоиспытатель, наряду с Дидро и Гриммом был избран иностранным членом Петербургской академии наук.
В 70-е годы Екатерина заинтересовалась экономической литературой и проштудировала сочинения Н. Бодо, А. Р. Ж. Тюрго, Ж. Казо, Ж. Неккера, Ф. Галиани. Она была знакома с проектами Ш. -А. де Калонна и живо следила за происходившими во Франции спорами о свободной торговле хлебом. В этих спорах принимал участие ее учитель - Вольтер. В 1776 г., когда во Франции был издан трактат Ж. А. де Кондорсе о хлебной торговле, в котором развивались принципы свободной торговли хлебом, автор был избран почетным членом Петербургской академии наук. Одной из важнейших обязанностей русских дипломатов в Париже было обеспечение императрицы книжными новинками, причем исключительно серьезного содержания.
Тема "Екатерина II и французские просветители" столь обширна, что составляет предмет самостоятельного обобщающего исследования [
против России, действуя через своих давних и надежных союзников - Швецию, Польшу и Турцию. Уже в царствование Екатерины II дипломатия герцога Шуазеля, министра иностранных дел Людовика XV, спровоцировала нападение Порты на Россию в самое неблагоприятное для Петербурга время, в 1768 г., когда императрица была поглощена польскими делами. В разгар русско-турецкой войны, в которой на стороне Порты принимали участие французские волонтеры и военные советники, в частности в генеральских и полковничьих званиях, версальская дипломатия помогла королю Швеции Густаву III осуществить в августе 1772 г. государственный переворот, имевший антирусскую направленность. А когда в самой России разгорелось пламя пугачевского восстания, та же французская дипломатия заняла весьма двусмысленную позицию в отношении Лжепетра III. У Екатерины была информация о якобы имевших место попытках установления контактов между французами и Пугачевым, а также об участии нескольких французских офицеров в боевых действиях на стороне мятежников [
Но у нее были и сугубо личные мотивы неприязненно относиться к французскому "кузену". Екатерина не могла забыть, как в середине июня 1762 г., накануне решающей схватки за престол, она конфиденциально обратилась за финансовой помощью к барону де Бретейлю, французскому посланнику в Петербурге, и натолкнулась на вежливый отказ. Екатерина связала его не столько с личной позицией Бретейля, сколько с последовательно антироссийской политикой короля Франции. Ее недоверие к Людовику XV еще более возросло после того, как он отказался признать за ней императорский титул.
Дело в том, что начиная с Петра Великого российские самодержцы настойчиво добивались от Франции признания за ними императорского титула. Эта борьба продолжалась почти четверть века. Лишь в 1745 г. Людовик XV согласился признать императорский титул за своей обожательницей Елизаветой Петровной, но в апреле 1762 г., после ее смерти, неожиданно выяснилось, что Христианнейший король признал этот титул лично за Елизаветой, а вовсе не за ее преемниками. Сначала в надлежащем титуловании было отказано Петру III, а затем и Екатерине II.
для самолюбия Екатерины проблема была разрешена. Герцог д"Эгильон, сменивший Шуазеля на посту главы французской дипломатии, сумел-таки склонить Людовика XV к признанию за петербургской самодержицей императорского титула, но с оговоркой, что титул этот будет проставляться в документах не по-французски, а по-латыни. Екатерина согласилась на предложенный ей компромисс, но не изменила крайне отрицательного отношения к Людовику XV [
И политически, и психологически Екатерина II и Людовик XV были антиподами и уже по этой причине не могли не только симпатизировать друг другу, но даже найти элементарного взаимопонимания, что пагубно сказывалось на и без того сложных официальных отношениях между Россией и Францией [