ГЕРЦОГ БЕРРИЙСКИЙ
Свидетели утверждали, что, когда дофину сообщили о смерти короля, он не удержался и вскрикнул, будто от свалившейся на его голову короны: "О Боже, я самый несчастный человек в мире!" Присутствовавшие боялись, как бы он не разразился плачем. Однако 19-летний король, каковым в одночасье стал герцог Беррийский, сумел взять себя в руки. "Видно, так было угодно Господу. Он так решил, -смиренно прошептал Луи-Август. - Мне же не остается ничего другого, - уже более твердым голосом продолжал король, - как защитить религию, которая очень нуждается в этом, удалить от себя мошенников и людей, погрязших в пороках, и облегчить участь народа" [
В этот же день Людовик XVI уехал в Шуази, словно сбегая из пропитанного смрадом смерти Версаля. Казалось, что зловонный запах распадавшейся плоти, распространявшийся из королевских покоев, отравил все вокруг. Последние дни жизни Людовика Возлюбленного стали невыносимым кошмаром для королевской семьи, придворных и дворцовой прислуги именно из-за этого смрада, исходившего от распухшего и почерневшего тела короля. От него не спасали ни настеж раскрытые окна Версальского дворца, ни щедро разливавшаяся в помещениях туалетная вода, ни благовония...
Весь путь Людовика XVI из Версаля до Шуази сопровождался ликующими приветствиями: "Vive Ie Roi" ("Да здравствует король"). Местные крестьяне, разумеется, ничего не знали о намерениях юного короля, но они хотели верить в добрые перемены и потому совершенно искренне приветствовали его.
Людовик XVI родился 23 августа 1754 г. Он был третьим сыном дофина - Луи-Фердинанда и его супруги - Марии-Жозефы Саксонской. Преобладающее влияние отца наложило неизгладимый отпечаток на личность, да и на всю судьбу герцога Беррийского, поэтому есть смысл сказать несколько слов о родителях Людовика XVI.
При дворе Людовика XV, где царил вечный праздник, его сын - Луи Фердинанд - слыл отшельником и даже святошей. "Нелюбимый принц", как называли Луи-Фердинанда версальские куртизаны, был полной противоположностью своему распутному отцу. Он не терпел никакой фривольности, питал отвращение к карточной игре, не любил балов и спектаклей и делал исключение только для музыки. Даже охота - это любимое занятие французских королей - перестала интересовать его после того, как он случайно застрелил на ней своего берейтора. С того трагического дня никто и никогда не видел дофина с ружьем. Все нерастраченные силы души он отдал религии. Дофин отличался глубокой набожностью, слыл знатоком Священного Писания и богословских трудов. Свободное от религии время он проводил за книгами по истории и праву. Крайним напряжением воли Луи-Фердинанд сдерживал неприязнь к фаворитке отца, маркизе Помпадур, которую в своем кругу называл не иначе, как "Maman-Putain" ("Мамаша-Потаскушка"). Он преданно любил мать - королеву Марию Лещинскую, давно оставленную королем ради фаворитки, воцарившейся в Версале на правах хозяйки.
короля Польши. От этого брака у них родились пять сыновей и две дочери. Третьим из сыновей был Луи-Август, герцог Беррийский, ставший в 1761 г., после смерти двух старших братьев, вторым -после отца) - наследником французского престола. С этого времени Луи-Фердинанд уделял сыну особое внимание, сумев оградить его от тлетворного влияния прожигателей жизни, окружавших короля.
Дофин-отец много читал, в частности и модных философов; он даже встретился со знаменитым Монтескье, автором "Духа законов". Но он не одобрял критики просветителями абсолютизма и тем более нападок на религию. Луи-Фердинанд был одержим идеей подчинить политику морали (разумеется, христианской) и в этом находил единомышленников и наставников в лице иезуитов. Им он поручил воспитание и образование своих детей, чем вызвал плохо скрывавшиеся насмешки со стороны вольтерьянствовавших куртизанов. Когда под влиянием "друга философов" герцога Шуазеля Людовик XV в 1764 г. решил изгнать иезуитов из Франции, дофин энергично, но безуспешно пытался воспрепятствовать этому, объединив вокруг себя так называемую партию "святош", приверженцев традиционных ценностей.
Луи-Фердинанд был строгим отцом и требовательным воспитателем. Здесь он находил полную поддержку у супруги. Дважды в неделю - по средам и субботам - родители устраивали детям своеобразные экзамены, которые служили испытанием и для тщательно подбиравшихся учителей. Когда в августе 1765 г. дофин-отец занемог и был прикован к постели, то и тогда он продолжал строго экзаменовать детей. Однажды, это случилось 2 ноября 1765 г., Людовик XV пожелал взять герцога Беррийского на королевскую охоту - самую пышную из всех, которые устраивались в течение года. Луи-Фердинанд в ответ на просьбу короля отпустить внука с ним сказал, что это невозможно, так как Берри в этом случае пропустит урок. Король недовольно заметил: "Когда вы наказываете ваших детей, то больше всех страдаю именно я". И напрасны были просьбы королевы, дофины и принцессы Аделаиды пойти навстречу желанию деда-короля. Дофин не уступил. В этот день, как обычно, Берри занимался латынью. А он так любил охоту! [
"превыше всего знать страх Божий и любовь к религии". 13 марта 1767 г. от туберкулеза же умерла и его жена - Мария-Жозефа. 11-летний герцог Беррийский, ставший после смерти отца прямым наследником престола, едва не последовал за своими родителями. У него подозревали вспышку туберкулеза, погубившего не только отца и мать, но и старшего брата. Однако все обошлось. Дофин оправился от болезни и продолжил занятия с учителями.
К 14 годам он уже хорошо знал латынь, читал по-итальянски, переводил с английского и без ошибок писал на французском. Благодаря урокам аббата Нолле, Луи-Август имел некоторое представление о физике. Любимым же предметом у него была история. Круг чтения дофина - Светоний, Тацит, кардинал де Рец, Ла Брюйер, "Политическое завещание" кардинала Ришелье...
Повзрослев, дофин приобрел привычку к продолжительным пешим прогулкам по полям, где он любил беседовать к крестьянами. Однажды его даже видели за плугом, а проделанная им борозда получила одобрение опытного землепашца.
весной 1769 г. 25-летней мадам дю Барри, полностью овладевшей сердцем и разумом 60-летнего сластолюбца, король и вовсе потерял интерес к внуку-дофину, перепоручив его воспитание герцогу де Ла Вогюйону, который, надо сказать, не докучал своему воспитаннику.
Получив определенную свободу, дофин пользовался ею по своему усмотрению, отдалившись, насколько это было возможно в его положении, от разгульно-праздной жизни двора. Он явно тяготел к одиночеству. И потом он так любил быть на открытом воздухе, любил движение, свободу... Ему было легче находить общий язык со случайно встреченными во время пеших прогулок крестьянами, нежели с хорошо знакомыми придворными.
Его дед - "Papa-Roi", как он называл короля, - вызывал у него противоречивые чувства - восхищение, любовь, страх и даже стыд. Достойный сын своего отца-"святоши", Луи-Август стыдился демонстративной связи деда с мадам дю Барри и всеми возможными способами избегал общения с новой хозяйкой Версаля. В ее присутствии он терялся и имел вид страдальца. При всяком удобном случае дофин исчезал из поля зрения короля, его фаворитки и придворных, отдавая все свободное время двум своим увлечениям - охоте и слесарному делу. Достигнув 15 лет, Берри пребывал в полном одиночестве. У него не было друзей. Об этом не позаботились ни родители, ни воспитатели. Он был одинок в собственной, отнюдь не дружной после смерти родителей семье. Неуклюжесть и необщительность делала дофина чужим и при галантном версальском дворе. К тому же его болезненность в детские годы приучила всех к мысли, что он не жилец на этом свете; так стоит ли дарить вниманием того, кто вряд ли доживет до наследования короны? Тем более что "Papa-Roi" отличался отменным здоровьем и не подавал надежд на окончание своего затянувшегося царствования.
При дворе косо смотрели на поведение "одинокого принца", но старались не ограничивать его свободы. Над семьей покойного дофина Луи-Фердинанда, словно рок, висела смертельная болезнь - туберкулез. Поэтому доктора рекомендовали наследнику престола больше бывать на свежем воздухе. Режим, установленный по советам врачей для Луи-Августа, пошел ему на пользу. Своим цветущим видом 16-летний дофин выгодно отличался от двух младших братьев. Из худосочного мальчика он неожиданно для всех превратился в крупного, склонного к полноте флегматичного юношу, наделенного недюжинной физической силой и вместе с тем крайне застенчивого, как это иногда бывает со здоровяками.
В то время как физическое здоровье наследника больше не внушало опасений, растущее беспокойство у воспитателей стала вызывать слабохарактерность будущего короля, обнаружившаяся еще в детские годы. С ней безуспешно пытались бороться родители, а после их смерти - гувернеры и учителя. Герцог де Ла Вогюйон, хорошо знавший характер воспитанника, постоянно предостерегал его от нерешительности, выдававшей слабость, столь опасную для будущего монарха. Он не уставал напоминать, что однажды Луи-Августу предстоит возложить на себя тяжкое бремя ответственности за судьбу страны, что король и только король должен принимать решения, что ни один министр, даже самый одаренный, не может его в этом заменить, что министры - лишь исполнители королевских решений, в лучшем случае - советники, обязанные говорить правду своему господину.
и слабости, его убеждения и сомнения, которыми Луи-Август, как истинный христианин, постоянно делился с духовником. В начале 1770 г., незадолго до женитьбы дофина, аббат Сольдини адресовал повзрослевшему ученику последнее наставление. Он напоминал ему о его долге будущего короля: прежде всего служить Господу; быть предельно скромным и воздержанным в личной и публичной (дворцовой) жизни; избегать чтения "дурных книг" - легкомысленных романов и сомнительных философских сочинений; не допускать фаворитизма и бесконтрольности министров; не обременять подданных непомерными налогами и искоренять несправедливость во всех ее формах [
Если сопоставить эти наставления с первыми словами, произнесенными Луи-Августом в качестве нового короля Франции, то станет ясно: внушения аббата Сольдини не пропали даром. Они отвечали собственным убеждениям Людовика XVI, но, увы, он не был способен претворить их в жизнь, в значительной степени из-за недостатка воли и энергии. Слабохарактерность Луи-Августа, как, впрочем, и его добродушие, были написаны у него на лице, в его близоруких, навыкате глазах, выдававших нерешительность и даже застенчивость. Когда-то, еще в 1765 г., английский писатель Хорас Уолпол, побывавший во Франции и представленный королевской семье, заметил по поводу 10-летнего Луи-Августа: "Болезненный вид и слабые глаза" [
Бракосочетание Луи-Августа и Марии Антуанетты Габсбургской, младшей дочери императрицы Марии Терезии, состоялось в мае 1770 г. Брак был устроен ради укрепления франко-австрийского союза, оформившегося еще в 1756 г. Дофин был очарован той, кого, не спрашивая его согласия, избрали ему в супруги. Однако уже в первую брачную ночь обнаружилась недееспособность Луи-Августа, объяснявшаяся незначительным врожденным дефектом. Отчаянные попытки дофина отстоять свое мужское достоинство неизменно терпели фиаско, постепенно повергая его в состояние затяжной и опасной депрессии. В конечном счете он вынужден был признать свою несостоятельность и поневоле отдалиться от искренне любимой им супруги, об унизительно-тяжелом состоянии которой можно только догадываться. Между тем любой хирург одним движением скальпеля мог бы сделать его полноценным мужчиной, но потребовалось долгих семь лет, прежде чем Луи-Август, к тому времени уже ставший королем Франции, решился на хирургическое вмешательство. Эти семь упущенных лет самым неблагоприятным образом отразились на характере Людовика XVI, закрепив в нем комплекс неполноценности. Потерпев поражение на супружеском ложе, он все больше стал замыкаться в себе, отдавая свое свободное время и не растраченные силы охоте и слесарно-кузнечному делу.
"Не знай мы этих интимных подробностей, нам прежде всего был бы непонятен духовный настрой Людовика XVI, - отмечал Стефан Цвейг, признанный мастер литературных историко-психологических портретов. - так и в жизни государственного деятеля этому человеку с заторможенными реакциями недостает сил для творческих действий. Он не умеет показать себя с выгодной стороны, не может проявить свою волю, настоять на своем. Неуклюже и робко, как бы тайно сконфуженный, он избегает всякого общества, в особенности общения с женщинами, ибо этот по существу порядочный, прямой человек знает, что его несчастье известно каждому в Версале, и потому ироническая усмешка посвященного пугает его до полусмерти. Иногда, собрав все свои силы, он пытается показать свою значительность, создать иллюзию мужественности... Но все это так топорно, так примитивно, что никто не верит ему. И никогда не удается ему свободное, естественное поведение человека, обладающего чувством собственного достоинства, поведение, полное величия. И вызвано это тем, что в спальне он не мужчина, поэтому-то перед другими ему не удается показать себя королем.
То обстоятельство, что при всем этом его личные склонности являются склонностями настоящего мужчины (охота, тяжелый физический труд - во внутренних покоях дворца у него хорошо оборудованная кузница, токарный станок короля можно увидеть и нынче), ни в коей мере не противоречат клинической картине, напротив, подтверждает ее. Ибо как раз тот, кто не является мужчиной, непроизвольно любит представляться мужественным, тот, кто вынужден скрывать свою слабость, охотно козыряет перед людьми видимостью силы...
Все это, - продолжал Стефан Цвейг, - оставалось бы личным несчастьем, трагедией, подобной той, которые и ныне изо дня в день разыгрываются за закрытыми дверями. Однако в данном случае роковые следствия подобных супружеских мук выходят за границы личной жизни. Ибо здесь муж и жена - король и королева, они неизбежно находятся в искажающем фокусе всеобщего внимания. То, что другим удается скрыть, здесь вызывает пересуды и сплетни. Насмешливый, язвительный французский двор, естественно, не довольствуется соболезнующей констатацией несчастья, он непрерывно вынюхивает все подробности, он должен знать, как вознаграждает себя Мария Антуанетта за несостоятельность супруга. Придворные видят очаровательную юную женщину, самоуверенную кокетку, темпераментное существо, в котором играет молодая кровь, и знают, какому жалкому колпаку досталась эта восхитительная возлюбленная; всю праздную придворную сволочь отныне интересует один лишь вопрос - с кем она обманывает супруга? Именно потому, что по существу-то и говорить не о чем, честь королевы оказывается предметом фривольных сплетен...
в народе. А когда начинается революционная пропаганда, якобинцам-журналистам не долго приходится искать аргументы, чтобы представить Марию Антуанетту как воплощение разврата, чтобы показать ее бесстыдной преступницей. Прокурору же достаточно опустить руку в этот ящик Пандоры, до краев наполненный галантной клеветой, - и вот они, эти основания, необходимые для того, чтобы сунуть голову королевы под нож гильотины" [
Семейная драма королевской семьи вырастала в серьезную политико-династическую проблему. Со временем добродетельный Людовик XVI стал объектом насмешек, а "Австриячка", как скоро начали презрительно называть в обществе Марию Антуанетту, приобрела незаслуженную репутацию грязной развратницы, и вместе с тем опасно покачнулся престиж королевской семьи и королевской власти. Со всей очевидностью вставал и вопрос престолонаследия. За отсутствием у короля потомства права наследования переходили к его брату, графу Прованскому, а поскольку тот также оказался бездетным, то шансы получить корону приобретал самый младший брат, граф д'Артуа и его наследники. Все это осложняло и без того натянутые отношения внутри королевской фамилии.
Неожиданная помощь пришла из Вены, откуда Мария Терезия давно с нараставшей тревогой наблюдала за драмой любимой дочери. В апреле 1777 г. императрица отправила во Францию сына, императора Иосифа II, которому среди прочих заданий поручила убедить Людовика XVI решиться на пустяковую операцию, а заодно повлиять на сестру-королеву, отдалившуюся по понятным причинам от супруга. Поездка Иосифа II под именем графа Фалькенштейна во Францию была весьма успешной. Император сумел-уговорить шурина довериться хирургу, а сестре посоветовал быть терпимее и внимательнее к мужу.
"Чудо свершилось", - докладывал Марии Терезии ее посол при версальском дворе граф Мерси в двадцатых числах августа 1777 г. "Людовик XVI наконец-то свершил "великое дело", - удовлетворенно констатировал Иосиф II [
Так или иначе, но мужская репутация Людовика XVI в обществе с его отцовством была восстановлена. Однако непопулярность Марии Антуанетты, присущие королеве легкомысленное высокомерие и безразличие к мнению бомонда стараниями мстительной "придворной сволочи" со временем перейдет в едва ли не всеобщую ненависть. Впрочем, все это относилось к более позднему времени, а тогда, в мае 1774 г., восшествие на престол Людовика XVI было воспринято в обществе с радостью и надеждой, выражением которых стало добавление к имени короля лестного эпитета "Желанный" (Louis XVI le Desire) [