Мария Федорова
Шарль Луи Монтескье
http://www.sps.ru/?id=211421
«Кто любит учиться, тот никогда не проводит
время в праздности»
Творчество французского писателя и философа Шарля Луи де Монтескье позволяет в полной мере оценить серьезные изменения, произошедшие в политической философии к началу XVIII столетия. В XVII в. Гоббс превратил разум в геометрическую парадигму мощного централизованного государства, историческим воплощением которого была абсолютная монархия Людовика XIV. Но уже Локк прекрасно понимал, что геометрический разум, блестяще разоблаченный Паскалем, не менее губителен для политической мысли, чем иррационализм. Понятие разума наполняется у него чисто человеческим содержанием, создавая тем самым зародыши для новой интеллектуальной конфигурации политического: разум разумный – автономный, но вместе с тем тесно связанный с естественным законом, – начинает переоценку ценностей. С этого момента в области политического идея свободы занимает столь же важное место, как и идея власти. Речь идет теперь уже не о том, чтобы превратить свободу в антитезу власти, но о том, чтобы под защитой гражданского закона сделать возможным осуществление всех возможностей человеческой природы. В этом пафос политической мысли Монтескье.
Шарль Луи де Монтескье принадлежал старинному роду Секонда, относившемуся к дворянству мантии и насчитывавшему многовековую историю. Предки писателя служили еще при дворе Генриха IV, который и возвел в баронство находившиеся во владении этого рода земли Монтескье. В семье деда философа – Жана-Батиста Гастона де Секонда – было шестеро сыновей, старший из которых унаследовал от отца должность президента парламента в Гийене, а пятеро младших были пострижены в монахи. Однако один из них, Жак, оставил сан, поступил на воинскую службу при принце де Конти, стал капитаном и, вернувшись в Бордо, женился на Мари Франсуазе де Пенель, которая принесла ему в приданое баронский титул и имение Ла Бред близ Бордо. Здесь, в Ла Бред, 18 января 1689 года и родился их сын, названный Шарлем Луи.
Сначала мальчик вместе со своими племянниками воспитывался в родовом имении, затем в десятилетнем возрасте был отправлен в коллеж Жюйи под Парижем, где Шарль Луи проводит пять лет, тщательно изучая древние языки, античную литературу и историю. В 1705 г. он возвращается в Ла Бред, отец настойчиво советует ему заняться изучением права, поскольку его дядя, Жан-Батист де Секонда, барон де Монтескье, бездетный вдовец, намеревается завещать племяннику свою должность президента Бордоского парламента, а также обширные землевладения и титул барона де Монтескье. Будущий философ с энтузиазмом окунается в новые занятия, в 1708 г. получает диплом правоведа и должность адвоката в парламенте Бордо, но продолжает учебу уже в Париже на факультете права и под руководством известных столичных адвокатов.
– дядя будущего мыслителя. По праву старшинства Монтескье становится главой семьи, унаследовав славное имя, значительные землевладения и почитаемую должность.
Первоначально он прилежно выполняет свои обязанности в парламенте, старательно вникая во все детали судопроизводства. Он имеет успех, его речи и выступления на заседаниях парламента пользуются популярностью (одна из них – на открытии судебной сессии 1725 года – о предназначении правосудия ежегодно вплоть до 1789 г. перепечатывалась и раздавалась членам парламента в качестве основополагающего документа), и Монтескье скоро становится одним из самых почитаемых людей в Бордо.
Но вскоре другие интересы захватывают его: судебным заседаниям он предпочитает научные исследования, его увлекает множество предметов, он пишет массу научных рефератов на самые разнообразные темы – о сущности болезней, о причинах эхо, о политике римлян в области религии, о приливах и отливах, о прозрачности тел… В 1716 г. Монтескье становится членом академии наук Бордо и замышляет труд по геологии под амбициозным названием «История прошлого и настоящего земли». Но вместо этого он пишет «Персидские письма» и помышляет об оставлении должности председателя парламента и переселении в столицу.
«Как бы ни были мы свободными от ига Религии, мы не должны быть свободными от ига Справедливости»
«Персидские письма» были изданы в 1721 г. Кельне, анонимно. Идея и форма книги – живописание обычаев и нравов страны, увиденной пристрастными глазами потрясенных чужеземцев, – не были оригинальны во времена Монтескье. Внимание просвещенной публики давно уже привлекали описания путешествий де Бернье и де Тавернье, в салонах обсуждались «Наблюдатель» Аддисона, «Серьезные и комичные развлечения» дю Фресни, похождения разгуливающего по европейских дворам царствующих особ «Турецкого шпиона» Марана. Однако смысл «Персидских писем» Монтескье выходит далеко за рамки лукавого ориентализма дю Фресни или Марана. Под прикрытием фривольного авантюрного романа – начинающегося со страданий разлученных влюбленных, продолжающегося в описании всей ярости борющихся страстей и завершающегося кровавой местью, – скрывается памфлет политической и моральной сатиры.
– этому триумфу порядка и видимого благополучия – отмечен общим нарушением равновесия в моральной жизни нации. Возникает неустранимая склонность к фрондированию, к опровержению устоявшихся идей, разрушению привычных рамок. Повсюду Монтескье подмечает бахвальство порока. Сословия, чьим призванием издавна считалось поддержание добродетели и вступление примером христианской жизни, забыли о своем предназначении в пустяшных спорах. Политики сменили дипломатию честности на самый отъявленный макиавеллизм. «Что скажешь ты о стране, где терпят таких людей и позволяют человеку заниматься таким ремеслом, – задается вопросом Узбек, один из героев книги, – где неверность, насилие, измена, вероломство и несправедливость доставляют людям почет; где уважают человека за то, что он похищает дочь у отца, жену у мужа и разрывает самые нежные и священные узы?»
В обществе царит, своего рода скрытая анархия, когда каждый пытается возвыситься на поражении и несчастии другого. Привилегии, бывшие мощными рычагами управления обществом, превратились в пустые вербальные формулировки. Ослабление всех связей – общественных, дружеских, семейных – забвение традиций, поддерживающих общественное и моральное достоинство каждого класса, подводят писателя к весьма пессимистическому выводу, что народ, чьи помыслы направлены лишь на получение удовольствия, лишен каких-либо политических качеств: он сам себе готовит позор деспотического существования. Деспотизм возможен не только в восточных странах. «Большая часть европейских правительств, – пишет он, – монархические, или, вернее, они так называются, ибо я сомневаюсь, существовали ли когда-нибудь, действительно монархические правительства… Эта форма правления насильственная, и она скоро перерождается либо в деспотию, либо в республику…».
Монтескье глазами персиянина Узбека видит в монархии лишь антагонизм сил. Монарх способен удержать власть лишь потому, что на его стороне физическая сила («преимущество бывает обычно на стороне государя, ибо он стоит во главе армии»), благодаря чему подданные не могут оказывать сопротивление и бунтовать, малейшие проявления их недовольства жестоко подавляются. Ужас писателя перед деспотизмом, который установил во Франции Людовик XIV (критике которого посвящено знаменитое письмо XXXVII), заставляет искать средства сохранения гражданской и политической свободы. И здесь впервые Монтескье обращается к истории и установливает, что государства, образованные в Европе после варварского нашествия, были государствами свободными: «Народы эти были свободны и настолько ограничивали власть своих королей, что те были, собственно говоря, лишь вождями или военачальниками». С другой стороны, апеллируя к английскому пониманию свободы, он говорит, что деспотизм представляет собой покушение на изначальный договор, делая деспотическую власть не легитимной.
Итак, уже в этом раннем произведении перед Монтескье встает проблема, которая окажется центральной для всего его творчества: как обеспечить гражданскую и политическую свободу в монархии? Заложена ли изначально в монархическом правлении склонность к деспотизму или она является плодом исторического развития европейских государств? Однако в «Персидских письмах» эта проблема только лишь намечена и еще далека от своего разрешения.
«Ошибочно думать, будто на свете существует человеческая власть, деспотическая во всех отношениях; такой власти никогда не было и не будет; самая большая власть всегда ограничена в каком-либо отношении»
«Персидские письма» принесли Монтескье известность. Он оставляет свое имение и перебирается в Париж, где живет теперь подолгу, возвращаясь в Ла Бред лишь тогда, когда того требуют его материальные интересы. В Париже мыслитель – завсегдатай аристократических салонов и литературных кружков. Так, он посещает салон мадам Деффан, где знакомится с д’Аламбером и библиотекарем кардинала Роанского аббатом Олива. Тесная дружба связывает Монтескье с Гельвецием, он приглашает энциклопедиста к себе в Ла Бред, где знакомит с набросками и планами своих работ; позднее он будет читать ему «О духе законов». Он устанавливает теплые отношения с известными учеными того времени – Мальпетрюи, Реамюром, Мераном. Сбывается его мечта – в 1728 г. он избран членом Французской академии.
Монтескье верит в разум и его способность победить любое социальное зло, в триумф счастья и добра. Рабство исчезнет, когда люди поймут, что экономические законы делают его бесполезным; инквизиция перестанет существовать, когда человек придет к выводу об общественной пользе самых разнообразных верований. Заблуждения существуют, но они естественным образом уйдут в небытие подобно тому, как испорченный плод сам падает с ветки, оставляя дерево здоровым. Природа обладает внутренней способностью к самосовершенствованию. Поэтому человеческая мудрость должна состоять в том, чтобы ничего не торопить, ничего не трогать без надобности и без великой осторожности.
Большую часть своего времени он посвящает научным штудиям. В относящихся к 1725 г. «Рассуждениях о мотивах, которые должны приобщить нас к науке» он пишет: «Торговля, навигация, астрономия, география, медицина, физика вобрали в себя множество выводов тех, кто жил до нас; разве не прекрасно трудиться, чтобы сделать людей, которые придут после нас, счастливее, чем мы сами?» (Факты увлекают и завораживают его. Он то анализирует механизм действия какого-либо органа животного, то рассуждает о естественной истории Земли…
После успеха «Персидских писем» Монтескье не оставляют мечты и о славе моралиста и романиста. Он много читает древних стоиков, Цицерона, Марка Аврелия, составляет план «Общего трактата об обязанностях человека», который так и остался планом. В этот же период он пишет диалог на античные темы «Сулла и Евкрат», в котором пытается вскрыть психологические причины отказа от власти кровавого диктатора Суллы; публикует «Книдский храм», характеризуемый им самим как «поэтическое живописание наслаждения», и «Путешествие в Пафос» (1727).
Неуспех последних двух работ заставил Монтескье всерьез заняться историческими исследованиями. Но этому способствовал и еще один немаловажный фактор – изменения, произошедшие в общественном сознании в первой четверти XVIII века. Прежде всего на смену всеобщей увлеченностью литературой и изящной словесностью приходит жгучий интерес к политическим проблемам. Возникают клубы и общества, занимающие исключительно обсуждением политических вопросов и проблем.
– предназначение и судьба французской монархии. Если дела в обществе обстоят не самым лучшим образом, то, может быть, все дело в политических институтах? – задают себе вопрос мыслящие люди того времени. Никто не ставит под сомнение сам монархический принцип, но всем очевидно, что французская монархия деградирует. Связь французской монархии с деспотическим принципом – идея, прозвучавшая уже в «Персидских письмах», – становится предметом самых оживленных дебатов. Права французского монарха, феодального дворянства, парламентов, происхождение и взаимоотношения между социальными классами внимательно изучаются и дают пищу для самых смелых гипотез.
– «германистов», представленных графом де Буленвилье (1658-1722), и «романистов» в лице аббата Дюбо (1670-1742). Буленвилье считал дворян потомками франков, завоевавших Галлию и по праву завоевания призванных господствовать над потомками побежденных галлов и римлян, а значит, ограничивать власть монарха: абсолютизму французского короля, таким образом, противостоят привилегии дворянства и независимость парламентов. С другой стороны, аббат Дюбо отстаивал точку зрения, согласно которой первые франкские короли были призваны самими галлами и римлянами и соответственно заняли место римских императоров, унаследовав их неограниченные права; привилегированные же классы сформировались позднее и с позволения самого короля; абсолютная и неограниченная монархия, таким образом, получает историческое обоснование и оправдание.
Монтескье решительно не устраивала точка зрения Дюбо (подробной критике он подвергнет ее в книге ХХХ «О духе законов»). Он соглашается с основным тезисом Буленвилье, но считает, что завоевание Галлии франками принесло галло-римскому народу не зависимость, но свободу. По Монтескье, франкское государство было основано не на римском праве, признававшем абсолютную власть правителей, а на правах и обычаях древних германцев. Это государство соответствовало духу франков как свободного народа, в котором правители первоначально избирались и не имели абсолютной власти. Первым королям Франции была неведома абсолютная власть, их авторитет поддерживался в достаточных границах сеньорами, которые образовывали между государем и народом некую посредующую власть, ставящую преграду на пути деспотизма. Но эта изначально умеренная королевская власть с течением времени станет абсолютной властью Карла VII и Людовика XI.
Однако для Монтескье еще оставались нерешенные вопросы: благодаря какому сочетанию сил монархии долгое время удавалось сохранить свой умеренный характер? Какие политические комбинации способны обуздать верховную власть и породить свободные условия существования для подданных? И какие обстоятельства способствовали превращению выборной королевской власти во власть деспотическую и абсолютную? Углубленное изучение обширного исторического материала приведет его к идее политической свободы, столь ясно и отчетливо прозвучавшей в книге «О духе законов».
Важнейшим шагом на этом пути стало историко-политическое исследование Монтескье «Размышления о причинах величия и падения римлян» (1734 г). Незаурядный талант историка и политического мыслителя проявились в нем в полной мере. Монтескье не просто описывает римскую историю, он ищет причины: ему недостаточно просто создать живописную эпопею, ему нужно вскрыть основания, объяснить события. В противоположность Боссюэ, также пытавшегося выстроить рационалистическую картину истории, направляемой божественным Провидением, Монтескье усматривает в законах человеческой природы главную направляющую силу всех событий.
и развитие. Если один ряд этих причин приходит в упадок, то это влечет за собой общее ухудшение дел и, быть может, крушение всего государства. «Миром управляет не фортуна, – пишет он. Существуют общие причины как морального, так и физического порядка, которые действуют в каждой монархии, возвышают ее, поддерживают или низвергают; все случайности подчинены этим причинам. Если случайно проиграна битва, т. е. частная причина погубила государство, то это значит, что была общая причина, приведшая к тому, что данное государство должно было погибнуть вследствие одной проигранной битвы. Одним словом, все частные причины зависят от некоторого всеобщего начала». Во-вторых, разрушение и распад государства обусловлены самим его величием.
Когда государство достигает наивысшей точки своего развития, его принципы оказываются разбалансированными, и если оно не справится с таким положением дел, то может погибнуть.
«Есть на свете такой народ, непосредственным предметом государственного устройства которого является свобода»
К 1728 г. Монтескье становится знаменитым. Литературная и научная деятельность целиком поглощают его. Он решается наконец продать свою должность председателя бордосского парламента и окончательно поселиться в Париже. Он собирается написать юридический трактат, который бы не был ни историей права, ни комментарием к законам, но в то же время объяснял бы происхождение законов, их юридическую и политическую сущность. С целью сбора материалов для будущей книги в апреле 1728 г. он отправляется в путешествие по Европе.
В Германии и Австрии Монтескье встречается с видными государственными деятелями того времени – графом Вюрмбрадом, бароном Штейном; у него возникает даже мысль перейти на дипломатическую службу, чему благоприятствует его происхождение и положение в обществе, однако его обращения по этому поводу к ряду влиятельных особ во Франции не имели никаких последствий. В Венгрии мыслитель, пораженный огромными размерами земельных владений венгерского дворянства, изучает феодальное право, еще сохранившееся в этой стране. В Италии он очарован древними памятниками искусства, но не забывает и об основной цели своего путешествия – здесь также он встречается с крупнейшими финансистами и государственными деятелями. Посетив Швейцарию и рейнские провинции Германии, Монтескье специально отправляется в Голландию, издавна считавшуюся наиболее свободной в духовном отношении страной, приютившей многих писателей и мыслителей, гонимых за их убеждения.
«Персидских письмах»: все политические режимы имеют свою ценность и значимость, если люди, эти режимы воплощающие, обладают добродетелью, внутренне присущей данному режиму. Но ни одно государственное устройство не способно устоять против испорченности своих подданных, которая влечет за собой испорченность коренного принципа данного государства. Наблюдая во всех странах Европы общую картину коррумпированности правления и склонности правителей к использованию деспотических методов, философ задается вопросом: есть ли на свете народ, счастливо избежавший общей испорченности и коррумпированности принципов своего правления, народ, чьим принципом внутренней жизни выступала бы свобода?
Англия издавна притягивала внимание мыслителя необычайной свободой своих принципов. И вот в октябре 1729 г. вместе с лордом Честерфилдом Монтескье отправляется в Лондон. Исключительные вольности англичан поражают французского аристократа: англичане говорят о своих правителях то, что французы не осмеливаются даже подумать! Общественная безопасность развита в Англии как ни в какой другой стране. Монтескье убежден, что гражданские свободы здесь процветают только потому, что политическая свобода прочно укоренилась во всем строе государства. «Англия теперь – самая свободная страна в мире включая и все республики, – пишет философ в своих путевых заметках. – Я называю ее свободной потому, что государь не имеет власти учинить несправедливость кому бы то ни было вследствие того, что власть его контролируется и ограничивается».
Итак, перед Монтескье два типа умеренной монархии:
монархии. Он прекрасно понимает, что народы имеют то правление, которое наилучшим образом подходит их истории, нравам и другим условиям. Но сочетание двух важнейших для него принципов – аристократизма и политической свободы – еще является для него проблемой.
«Принципы свои я вывел не из предрассудков, а из самой природы вещей»
В августе 1731 г. Монтескье возвращается из Англии в свое имение Ла Бред. Теперь он лишь изредка наведывается в Париж, проводя все свое время в обширной библиотеке Ла Бред за рукописью книги, которая станет главным трудом его жизни, – «О духе законов». Он не питает иллюзий на счет того, как будет воспринято сочинение, работе над которым он посвятил почти двадцать лет»: «Мою книгу будут больше читать, нежели одобрять». Тем не менее реакция на книгу, вышедшую в свет в 1848 г., его удивила: его восхваляли как оригинального автора (за новизну замысла, необычайно широкую эрудицию, прекрасный стиль), но поистине революционные принципы, призванные провести коренной переворот в политической науке, реформаторские социальные идеи обходились молчанием. Монтескье все время повторял: «Они меня не понимают».
Между тем книга имела немалый успех, издание следовало за изданием; в 1849 г. она дважды переиздается во Франции, ее переводят и печатают в Англии. Французские светские власти отнеслись к работе Монтескье достаточно спокойно, однако власти церковные грозили осуждением и включением книги в индекс запрещенных книг. Чтобы отвести удар и защитить свое детище, в 1750 г. философ пишет «Защиту «О духе законов»», и просит знакомых высокопоставленных священнослужителей распространить ее в Риме и по возможности довести до папы. Однако план нарушают два обстоятельства. С одной стороны, не совсем удачный перевод сочинения Монтескье на итальянский язык, делающий излишний акцент на рационалистическом, детерминистском и научном объяснении закона. С другой – выступление профессора Ла Бомеля, протестанта, превозносившего творение мыслителя за необычайную смелость в религиозной сфере. В результате книга все-таки была осуждена католической церковью, хотя и с оговорками.
новым переводом и в конечном итоге одобряет его. Выходят и первые работы последователей и учеников великого мыслителя; парижский парламент в августе 1751 г. составляет документ, опираясь на текст книги; отдельные выводы используются и либерально настроенным англичанином лордом Батом в его речи во время парламентских дискуссий, что позволило ему выйти победителем в жарких дебатах.
и друзей.
Но главный труд его жизни – книга «О духе законов» – вызывала и по сей день вызывает самые оживленные споры, рождает самые неоднозначные интерпретации. В чем же ее значение для людей, живущих два с половиной столетия спустя выхода ее в свет?
Во-первых, Монтескье дает совершенно новое для своего времени понимание политической науки. С Гоббсом, Спинозой, Локком его объединяет одна цель – построение новой политической науки. Но в отличие от своих предшественников он строит науку не об обществе вообще, но обо всех конкретных исторических обществах. В «Защите» он напишет, что предметом его исследования являются «законы, привычки и различные обычаи всех народов земли». Монтескье занимается не теорией сущности общества, встраиванием абстрактных и идеальных моделей его происхождения и эволюции, но анализом исторически-конкретных обществ всех народов. «Я начал с изучения людей, – говорит Монтескье в Предисловии к книге, – и нашел, что все бесконечное разнообразие их законов и нравов не вызвано единственно произволом их фантазии. Я установил общие начала и увидел, что все частные случаи как бы сами собой подчиняются им, что история каждого народа вытекает из них как следствие и всякий частный закон связан с другим законом или зависит от другого, более общего закона».
здесь состоит в том, что необходимость, управляющая человеческим обществом, не является трансцендентной, внешней по отношению к историческому порядку. Поэтому науку о человеческом обществе следует освободить от всех притязаний теологии и морали, пытающихся навязать ей свои законы. Он не отрицает значения ни теологии, ни морали, утверждая только, что в теологии нужно быть теологом, а в политике – политиком. И если Монтескье рассуждает о добродетели, то речь у него идет о политической добродетели, трактуемой как «любовь к отечеству и равенству», а не о добродетели религиозной или моральной. Каждая из областей человеческой деятельности имеет, таким образом, свои законы и обладает автономией.
В-третьих, Монтескье принадлежит совершенно новое определение понятия закона, представляющего собой не что иное, как «необходимые отношения, вытекающие из природы вещей». В отличие от всей предшествующей традиции (за исключением, пожалуй, лишь Спинозы, впервые высказавшегося за универсальное единство всего сущего) французский философ заявляет о принципиальном единстве формы закона как для физического мира, так и для мира истории и политики. Закон есть необходимое отношение, и эта формула верна как для законов божественной сущности, так и для материального мира, и для человеческого общества.
делает его одним из самых оригинальных философов западноевропейской политической традиции. В рамках его динамичной концепции общества и его политической сферы само понятие свободы утрачивает свои метафизические, абстрактные и безличные черты, характерные для понятия свободы в естественно-правовой теории XVII века. Свобода для него – не просто независимость человека в той или иной сфере: она имеет прочное основание, и таким основанием выступает право: «свобода есть право делать все, что дозволено законами». Поэтому право, сфера действия позитивного закона, призвано создавать свободу и защищать ее.
Эта политическая свобода устанавливается в обществе двояким отношением: по Монтескье, можно говорить о политической свободе «в ее отношении к государственному строю» и «в ее отношении к гражданину». Он вновь и вновь возвращается к той же проблеме, что стояла перед ним уже в 20-е годы: как совместить монархическое единоличное правление с политической свободой? Именно монархическое, ибо хотя республика с помощью главного своего принципа – добродетели – и осуществляет полное слияние частного и гражданского существования каждого отдельного человека, историческое время ее уже прошло. Ведь республика, особенно республика демократическая для французского просветителя тесно связана с античным типом государственного устройства, современным же государствам с их значительной территорией и многочисленным населением, государствам, пронизанным духом коммерции, более подходит монархическое правление. Именно торговлю рассматривает Монтескье в качестве одного из важнейших факторов, требующих политической свободы, ибо «если народ порабощен, люди работают более для того, чтобы сохранять, чем для того, чтобы приобретать; если народ свободен, они работают более для того, чтобы приобретать, чем для того, чтобы сохранять».
«власть законодательная и исполнительная соединены в одном лице или учреждении», а также «если судебная власть не отделена от власти законодательной и исполнительной». И во-вторых, условием политической свободы выступает равновесие социальных сил: государство свободно, когда в нем одна сила или власть сдерживает другую. При монархии, принципом которой для мыслителя выступает честь, т. е. «предрассудки каждого лица и каждого положения», контр-силами, противостоящими всевластию государя, являются прежде всего дворянство и духовенство. По традиции, по праву и по своему положению они – основной источник сопротивлению деспотически тенденциям, заложенным в единоличном правлении. Кроме того важнейшую роль играют и парламенты, состоящие из независимых магистратов, а также города и провинции с их привилегиями и вольностями, дарованными королем. Без этих «промежуточных звеньев» монархия оборачивается деспотизмом и тиранией.
Что же касается политической свободы гражданина, то Монтескье в полном соответствии с классической либеральной традицией определяет ее как «душевное спокойствие, основанное на убеждении в своей безопасности», «когда один гражданин может не бояться другого гражданина» (Там же). И здесь на первый план выступают опять-таки правовые гарантии независимости индивида в частной сфере: «В государстве, которое обладает в этом отношении самыми лучшими законами, человек, которого суд приговорил повесить на следующий день, будет более свободным, чем паша в Турции».
Таким образом, политическая философия Шарля Луи Монтескье закладывает основы аристократического либерализма, составляющим главную тенденцию в развитии французской классической либеральной мысли вплоть до середины XIX столетия. Монтескье – страстный противник деспотизма и всевластия, в какой бы форме они не выступали; начиная с самых ранних своих работ, он напряженно ищет принципы свободного государства и свободы личности в рамках этого государства. Но он остается философом-моралистом, теснейшим образом связанным с ценностями традиции, которой всецело принадлежит. Он – дворянин, и верит в честь и достоинство своего класса; он – магистрат и в силу этого связан с определенными привилегиями высшего чиновничества. Именно поэтому он развивает идею «промежуточных звеньев» в политической и социальной иерархии общества, испытывая горькое разочарование от того, что и дворянство, и парламенты во Франции XVIII века утратили свое изначальное политическое предназначение, открыв простор для развития абсолютистских тенденций монархического правления. Однако, оставаясь преданным моральным и политическим добродетелям аристократии, Монтескье сумел поставить высокие аристократические принципы чести и человеческого достоинства на службу великой идее – идее свободы человека и гражданина.