Вторая жизнь Вольтера
Ю. Г. Фридштейн
"второй жизни Вольтера", я имею в виду его жизнь в России. В России, куда он так и не приехал, и тем не менее, его незримое присутствие в ней, его влияние на умы - фантастичны, подобной судьбы не знал в России ни один иностранный писатель. Парадоксально - Вольтер отнюдь не принадлежит к кругу авторов, книги которых мы бы постоянно читали и перечитывали. Его поэмы достаточно тяжеловесны, и неслучайно Пушкин, начавший переводить "Орлеанскую девственницу", не продвинулся далее первых 25 строк (любопытно суждение в этой связи Валерия Яковлевича Брюсова, несомненно, вполне точное: "В иных случаях... Пушкин только делал пробу, только усваивал себе манеру чужого произведения. Так до нас дошло начало перевода "Pucelle" Вольтера. Нельзя же думать, что Пушкин намеревался перевести всю эту огромную - и достаточно скучную, - поэму! Испробовав, как язык "Орлеанки" звучит по-русски, Пушкин не продолжал перевода".). На сегодняшний день последний "вариант" перевода поэмы принадлежит Георгию Иванову, Георгию Адамовичу и Николаю Гумилеву. Он опубликован впервые в 1924 году под редакцией М. Л. Лозинского, с включением пушкинского "начала". Больше за этот труд не брался никто: время ушло, и то, вокруг чего некогда скрещивались копья и полыхали страсти, - просто-напросто пережило свой век. Еще более печальна судьба "Генриады": ее "русские варианты" остались в XVIII - начале XIX столетий (переводы Я. Б. Княжнина, князя А. И. Голицына, И. И. Сирякова). Драматургия Вольтера, столь популярная некогда на русской сцене (в его трагедиях блистали супруги Каратыгины, Екатерина Семенова (даже и в бытность свою княгиней Гагариной) и Алексей Яковлев, Павел Мочалов и Иван Дмитревский, а в "Старой записной книжке" П. А. Вяземского сохранилось свидетельство об исполнении Зинаидой Волконской, на домашних вечерах, партии Танкреда (мужской!) из оперы Дж. Верди, написанной по одной из самых знаменитых трагедий Вольтера), тоже ныне принадлежит истории театра. И вряд ли кому-то сегодня придет в голову взяться за постановку "Заиры" или "Семирамиды". Даже вольтеровские комедии "Блудный сын", "Шотландка" не волнуют воображения современных режиссеров, не только в России, но и во Франции. Между тем, как трагедии его предшественников Корнеля и Расина, комедии Мольера не сходят со сцены. Я уж не говорю о Шекспире, и по сей день остающемся одним из самых "репертуарных" драматургов в театрах всего мира.
Вряд ли кто-то станет сегодня перечитывать и исторические сочинения Вольтера, посвященные французским Людовикам, эпохе правления шведского короля Карла XII, тем более - императорам Священной Римской империи. И даже его знаменитая "История Российской империи при Петре Великом", о работе над которой сохранилось столько интереснейших свидетельств в переписке современников - И. И. Шувалова, М. В. Ломоносова, Екатерины II, с которой связано было столько любопытных сюжетов: от вполне серьезных, до анекдотических, курьезных, даже "криминальных", - и она осталась в прошлом. Философские повести - больше "растасканные на цитаты", нежели известные как целостные произведения, с сюжетом и "моралью", да некоторые стихи, впрочем, вольно или невольно, но далеко уведенные современными переводчиками от подлинника, - вот, пожалуй, все, что действительно осталось. Да и еще, разумеется, письма. Письма, о которых князь Вяземский говорил: "Они занимают не последнее место в авторской деятельности и славе его; они пережили многие его трагедии и другие произведения". К сожалению, большая часть переписки Вольтера, в том числе его уникальная по "жанру" стихотворная переписка с русскими вельможами князем А. М. Белосельским-Белозерским, графом Андреем Петровичем Шуваловым - изысканно-куртуазная, одновременно и философская, и вполне легкомысленная, - пока не известна русскому читателю.
Что же было тогда в этом странном старце, несомненно, пророке, и немножко юродивом, не чуждом светской суеты, любящим внимание и ласку венценосных особ - и в то же время всегда остававшимся неизменным "возмутителем спокойствия", недаром ведь его дружба и с Екатериной II, и с Фридрихом II закончилась одинаково: полным разрывом, ибо оба монарха почувствовали - и не случайно! - что затеяли опасную игру, и что "наставник" их не столь благостен, как кажется, и что есть в его речах, внешне столь упоительно-умильных, в его одах, столь восторженно-красноречивых, что-то подрывающее устои?.. Что же было в нем такое особое, что делало равнодушие в отношении к нему невозможным, что заставляло либо курить ему фимиам и поклоняться, либо предавать его анафеме и проклинать? А называется это нечто - вольтерьянство. И именно оно, внутренне присущее ему свободомыслие, внутренняя независимость, неподвластность никакому суду, ни мирскому, ни небесному - его, если угодно, внутренняя свобода, - именно это его уникальное свойство, свойство и писателя, и философа, и поэта, и историка, но в первую очередь - человека, Личности, - именно оно оказалось столь притягательным (притягательным - неважно, со знаком "плюс" или "минус") и навсегда, во все времена - современным. И слова грибоедовской Графини-бабушки: "Ах! окаянный вольтерьянец!" - как ни странно, предельно точно все определяют. Ибо Вольтер и сам был прежде всего - не драматургом, не историком, не поэтом, а именно "окаянным вольтерьянцем". И само это словечко "вольтерьянство" стало символом, отличительным знаком, пережив на много столетий и Вольтера, и его эпоху, и его современников, и его почитателей, и его гонителей. Такое и в самом деле случается нечасто.
"русского Вольтера" - это история русского вольтерьянства (и анти-вольтерьянства тоже), история, полная фантастически увлекательных сюжетов; почти неправдопо-добных - но все же фактов; история, в которой на равных участвуют монархи и церковнослужители, аристократы и простолюдины, знаменитые писатели и актеры, декабристы, масоны и светские красавицы, военные и штатские, издатели и переводчики, крепостные и их хозяева; люди, составлявшие славу и гордость России - и люди совершенно безвестные, подчас даже безымянные. "От императрицы - до ямщика": вот диапазон, диапазон, не выдуманный, но реально существовавший, русского вольтерьянства.
В истории этой есть сюжеты, как мы бы сегодня сказали, "мировоззренческие", "идеологические": такова, к примеру, история перевода русским писателем XVIII века Ф. А. Эминым сочинения Вольтера "История Российской империи...": уже закончив свой труд (труд не из легких!) Эмин обращается в Академию наук с письмом, в котором он отрекается и от своей работы, и от Вольтера, и от его идей: "... увидя Несторовые, Никоновые и иные к Российской истории служащие... изданные записки, на которые можно историку некоторые положить основания, прежнее намерение переменил в полезнейшее...", после чего, через три месяца выпускает... собственное сочинение, трехтомное (!), носящее совершенно иную направленность, иную "тенденцию". Столь же драматичной была история с публикацией статьи П. А. Вяземского "О новых письмах Вольтера": написанная в 1819 году, она увидела свет лишь почти 60 лет спустя, будучи включенной в I том Полного собрания сочинений Вяземского, начавшего выходить в 1878 году. Шестьдесят лет цензурных запретов - целая сага, печальная повесть, нашедшая отражение в письмах тех лет: переписке самого Вяземского и Александра Ивановича Тургенева; многочисленных письмах почтенного поэта Ивана Ивановича Дмитриева: кому только ни писал он, буквально умоляя дать почитать статью Вяземского "про Вольтера". Быть может, здесь - истинные истоки российского "самиздата"?.. Во всяком случае, сам Вяземский вскоре после окончательного запрета его статьи, отчаявшись бороться с косностью цензуры, становится корреспондентом парижского журнала "Revue Encyclopedique" - тоже факт небезынтересный, дающий пищу для "ума холодных наблюдений"...
"вторжения" в вольтеровские тексты, их намеренного искажения переводчиками-"интерпретаторами" (среди которых встречались, кстати, люди, "по совместительству" работавшие и цензорами тоже), также и бесконечно увлекательна, и драматична, и подчас неправдоподобна - и все же, самые неправдоподобные сюжеты вновь оказываются не вымыслом, но фактами...
Александр Петрович Сумароков и Вольтер; "вольтерьянство" Александра Пушкина и Евгения Баратынского, Батюшкова и Грибоедова, братьев Александра, Николая и Андрея Тургеневых; влияние Вольтера на становление идеологии декабристов (в показаниях почти каждого из них есть упоминание о чтении произведений Вольтера); Екатерина II и Вольтер - это странное притяжение-отталкивание, этот союз, переросший впоследствии в смертельную вражду, заставившую Екатерину повелеть уничтожить уже отпечатанные тома вольтеровских сочинений; Павел I и Вольтер: в "Дневнике" воспитателя цесаревича Павла С. А. Порошина нет буквально ни одной записи, в которой бы ни фигурировало, в том или ином контексте, имя Вольтера: чтение его произведений (иногда - наизусть!), разговоры за столом, посещение театров, где ставились его пьесы... Став императором, Павел из почитателя Вольтера превращается в его безжалостного гонителя: запрет на издания его произведений в России, запрет на их ввоз из-за границы, и, как венец, - ставший знаменитым благодаря трагедии Д. С. Мережковского "Павел I" его разговор с сыном и наследником Александром, на столе которого он увидел экземпляр трагедии Вольтера "Смерть Цезаря". И в связи с этим эпизодом - интереснейшие разговоры среди смоленских вольнодумцев конца XVIII века и реплика А. М. Каховского после прочитанной вслух вольтеровской трагедии: "Если б этак нашего.,."
"локальный" характер: к примеру, многочисленные сюжеты, связанные с рукописным Вольтером. Так, в частности, сохранилась рукопись переписанного перевода "Кандида", к тому времени уже опубликованного. На рукописи надпись: "С печатного списан Дм. Сом в сельце Горках. Начат списывать 1801-го года февраля 23-го дня; а кончен марта 20-го того же году". И примечания библиографа и публикатора Л. Н. Пыпина: "Рукопись... прекрасного, четкого письма...". Представить себе только: в некоем сельце Горки (сколько было сел на Руси, носивших такое название!), некий Дм. Сом (кто он - крестьянин? сельский священник? ссыльный?) сидит и - несомненно, ночами - переписывает от руки Вольтера! Фантастика! Или - еще одна история: рукописного перевода "Орлеанской девственницы". На рукописи примечания, принадлежащие-известному филологу П. А. Ефремову: "Первые XI песен без 94 заключительных стихов последней были переведены в начале XIX ст. артиллерии полковником Дм. Влад. Ефимьевым... Ефимьев умер, не докончив перевода XI песни... Случайно же, рукопись эту получил тоже артиллерист Ипполит Вас. Стремоухов, который ее переписал... Он сначала докончил перевод XI песни, а уже в 1850 году принялся за перевод остальных и перевел их года в три. Он также... поправил некоторые стихи, не совсем точно переданные Ефимьевым".
Частные случаи, "сюжеты для небольшого рассказа"? Как знать... Есть сюжеты пронзительные: так, например, стихотворение Василия Львовича Пушкина, посвященное племяннику Александру и вложенное им в письмо, ему адресованное, - стихотворение, в котором старый поэт, говоря о послании А. С. Пушкина "К вельможе", пишет:
"Послание твое к вельможе есть пример,
", -
стихотворение это, по свидетельству П. М. Коншина, оказалось "последним стихотворением BJI. Пушкина, писанным его рукою". Через несколько месяцев Василия Львовича не стало. Есть сюжеты почти мистические, странные, завораживающие сокрытой в них тайною. Такова, к примеру, запись в дневнике Анны Петровны Керн: "Как грустно течет для меня время. У Вольтера еще такой стих:
Ciel, que le temps est un bien precieux,
Tout se consume et l'amour seul l'emploie".
"пропитана" Вольтером. В стихах и прозе русских писателей, в дневниках и мемуарах, в памфлетах и цензурных доносах, в одах и пасквилях - Вольтер, Вольтер, Вольтер... А чего стоят рассуждения о "Волтере" одного из персонажей романа А. И. Эртеля "Гарденины, их дворня, приверженцы и враги" конторщика, бывшего крепостного Акима Данилыча! А бесчисленные эпиграммы: Николай Полевой - Вяземский, Вяземский - Шаховской, Вяземский - Каченовский: они даже свои "литературные счеты" (впрочем - только ли литературные?) сводили "с помощью Вольтера"...
Все эти (и многие другие) сюжеты, связанные с историей "русского Вольтера", с историей его более чем двухсотлетнего "бытования" в России, - вполне прочитываются на страницах нашей работы: одновременно и библиографии, и антологии-хрестоматии, и историко-литературного исследования.
Несколько слов об ее структуре и ее авторах. Собственно библиографический корпус состоит из следующих основных разделов: "Переводы произведений Вольтера на русский язык"; "Переписка", куда включены письма как самого Вольтера, так и его корреспондентов (в том числе и публиковавшиеся в России на французском языке); "Критическая литература о Вольтере"; "Вольтер в художественной литературе". Во всех разделах материал расположен в хронологическом ряду, внутри года - в алфавитном. Многие записи сопровождаются обширными цитатами, в некоторых случаях дается отсылка: См. Приложения. Приложения составляют вторую часть работы. В них включены многочисленные тексты, так или иначе имеющие отношение к разным аспектам проблемы "русского Вольтера": как хорошо известные, так в не переиздававшиеся на протяжении ста, а то и двухсот лет (например, статьи А. П. Сумарокова).
Вспомогательные указатели включают: указатель французских заглавий произведений Вольтера; указатель заглавий русских переводов (в большинстве случаев рядом с русским заглавием приводится заглавие оригинала); указатель переводчиков произведений Вольтера на русский язык; общий именной указатель.
над темой "Вольтер в России" ее не стало... Работа была закончена коллективом сотрудников Научно-библиографического отдела: В. Г. Гинько, О. В. Емельяновой, И. Ю. Мельниковой, Т. В. Балашовой и другими.
Е. П. Рыжкова... Всем им огромное спасибо. Хочется также поблагодарить сотрудницу Музея книги Российской государственной библиотеки Елену Йовчеву, чье прекрасное знание фонда XVIII века позволило нам подержать в руках многие уникальные и раритетные издания.
Особая признательность директору Фонда Вольтера в Оксфорде профессору Эндрю Брауну.