Кущёва М. В. Представление о королевской власти в политической культуре Франции первой половины XVIII в. (1715-1748 гг.)

worldcivilizations.narod.ru/statia.doc

Кущёва М. В.

Представление о королевской власти в политической культуре Франции первой половины XVIII в. (1715-1748 гг.)

не обходится сегодня без изучения этого сложного процесса, являющегося составной частью политической культуры любого общества. Наиболее интересным в этом плане является обращение к истории предреволюционных периодов, поскольку их изучение может приблизить нас к решению вопроса: насколько представления, господствующие в обществе, их трансформация и распространение влияют на политические и другие процессы. То есть, происходит ли революция в умах прежде, чем она совершается в действительности. Французская история периода Старого порядка даёт нам богатый материал для изучения предреволюционных представлений. Однако, несмотря на огромное количество исследований, посвящённых этому периоду, его изучение шло в русле, которое не позволяет судить обо всём спектре представлений о власти, распространенных во Франции перед революцией и, главное, об их корнях и причинах изменений в политическом мировоззрении.

Данная статья не претендует на исчерпывающее исследование в области политических представлений французского общества Старого порядка. Она посвящена первой половине XVIII в., когда, по моему мнению, происходил наиболее активный процесс в области трансформации политической культуры. Уже утвердившиеся, традиционные образы королевской власти в этот период соседствовали с новыми, и это создавало общественную атмосферу, особенно интересную для изучения.

XVIII в. можно считать новой страницей как в истории королевской власти во Франции, так и в истории общественно-политической мысли. На протяжении всей первой половины XVIII века, начиная со смерти Людовика XIV, происходило формирование основ новой политической культуры и идеологии, включавшее изменение в представлениях о происхождении, природе и функциях власти французского монарха. Несомненно, что окончательное оформление этой новой культуры произошло во время революции, изменившей политической систему общества. Однако начало этому процессу было намного раньше. В задачи данной статьи входит выяснения того, какими путями шла эволюция политических представлений французов в этот период и какова была роль тех или иных образов власти в контексте изменяющейся политической культуры. Хронологические рамки статьи охватывают период 1715 –1748 гг., от годов регентства, наступившего после смерти "короля-солнца" до выхода в свет "Духа законов" Ш. де Монтескье и одновременным падением престижа власти в связи с неудачами в Семилетней войне.

взгляды выражены в образах власти и конкретных монархов.

Чтобы лучше понять причины перемен, произошедших в сфере политических представлений, кратко обратимся к обстановке, сложившейся во Франции после смерти Людовика XIV. Период правления внука короля-солнца, Людовика XV, традиционно описывается в исторической литературе в достаточно мрачных тонах. Большинство исследователей этого периода принадлежат к одному из двух лагерей. Одни считают политические действия власти и самого короля весьма непривлекательной на фоне успехов царствования и личности его предшественника. Другие, негативно оценивая всю политику абсолютной королевской власти, считают период правления Людовика XV предпоследним и вполне закономерным этапом разрушения монархических институтов. Обе этих позиции берут истоки во взгляде современников событий той эпохи. В первой половине XVIII в. представителем первой точки зрения был Вольтер, а второй – Ш. Монтескье. Позиция этих двух самых значительных писателей изучаемой эпохи стала авторитетной не только у современников, но и у потомков, обращавшихся к этому периоду. Конечно, мнения многих историков, писавших о XVIII веке, опиралось на множество мемуаров, обширной периодике и памфлетной литературе. Однако нельзя упускать из виду, что большинство знаменитых мемуаристов и издателей того времени принадлежали к числу просветителей, так же как Вольтер и Монтескье или к их поклонникам. В последние десятилетия вышло несколько исследований посвященных не общественному мнению, а собственно политике правительства Людовика XV. По ним мы можем составить более реальную картину царствования этого монарха и сопоставить ее с представлениями о власти, рожденными той эпохой.

с неопределенностью, порожденной малолетством нового монарха, Людовика XV, правнука короля-солнца. Период регентства и последовавшая за ним эпоха правления нового монарха не принесли ожидаемых обществом перемен и усилили недоверие к власти. Несмотря на экономический подъем, рост благосостояния, и улучшение условий жизни большей части населения, ослабление преследования религиозной оппозиции и многие другие желанные обществом перемены, престиж королевской власти в течение первой половины XVIII в. стремительно падал. Общественное мнение, которое формировалось модными писателями, часто не совпадало с действительным значением реформ государственной жизни.

Кризис царствования Людовика XV пришелся на середину века. Можно увидеть множество причин этого политического провала: сокрушительные внешнеполитические поражения, крах нескольких экономических начинаний, открытый цинизм самого Людовика XV, ставший притчей во язызах - всё это давало пищу общественному мнению, отвернувшегося, в конце концов, от короля. Дальнейшие неудачи в международных делах и внутренней политике, особенно потеря большей части колоний в результате Семилетней войны предопределили окончательное падение престижа правительства Людовика XV. Большинство французов утратили остатки иллюзий, а критика системы власти становилось всё более популярной. Религия, экономика, внешняя и внутренняя политика – практически все сферы общественной жизни подвергались критическому обсуждению в модных заведениях, сатирических памфлетах, стишках и на страницах печати.

что общественно-политическая мысль эпохи, а точнее, порождённые ей новые представления о природе человека и власти, способствовали распространению критического взгляда на современную политику и принципы управления более, чем конкретные политические события. Философы, авторы исторических, политических сочинений становятся чрезвычайно популярны в достаточно широких слоях общества. Их критика современной общественной системы и политики царствующего короля привела к дефициту доверия власти со стороны общества, прежде всего его образованной элиты.

Распространение во Франции новой просветительской культуры и мировоззрения являлось важнейшей особенностью данного периода. Сам термин "просвещение" и его узкое понимание последние десятилетия неоднократно подвергались критическому переосмыслению. Например, в недавно вышедшей монографии “Розенкрейцерское просвещение” Ф. Йейтс, рассматривая период с конца XVI до начала XVIII в., связывает “особый стиль мышления”, определивший просвещение, с натурфилософией и мистическими течениями нового времени. Авторы философско-исторического исследования, вышедшего к 200-летию революции, опираясь на идеи Гегеля, придают просвещению статус единой мировоззренческой установки. С другой стороны, в этой же работе предлагается понимать «просвещение» всего лишь как «стадиальное понятие историко-философского и культурологического исследования». Ю. М. Лотман, посвятивший множество статей осмыслению феномена просвещения, считал, что под ним можно понимать "целостную модель определенного культурного периода". Мы видим, что все исследователи выделяют Просвещение в качестве самостоятельной и самобытной эпохи, отделенной от предшествующей непреодолимым барьером. "Век семнадцатый" и "век восемнадцатый" - два мира, две разные культурные и мировоззренческие эпохи. Естественно предположить, что произошел и переворот в представлениях, в том числе на проблемы власти и ее отношения с обществом. Главной, опорной чертой просвещения являлся утилитаризм и, возникшая на его основе, рационализация представлений, в том числе политических. В то же время, нельзя отрицать, что просветители, с одной стороны, часто опирались на предшествующую традицию, а с другой нередко в их мировоззрении проявлялись черты иррационализма.

Просветительская идеология пришла во Францию с Британских островов, однако нельзя сказать, что вся общественная мысль во Франции XVIII в. вышла целиком из лона британского просвещения. Несомненным является влияние собственной политической традиции, новые тенденции в политической жизни и культуре, динамика социальной структуры общества и другие изменения, начавшиеся уже в последние годы правления Людовика XIV и отразившиеся в общественно-политической мысли той эпохи. Необходимо подчеркнуть, что переворот в представлениях, который происходил в этот период, не был столь неожиданным и революционным, как это представляют некоторые исследователи. Оппозиционные представления играли значительную роль в интеллектуальной и политической жизни Франции уже в период царствования Людовика XIV. Тогда же начинается вплетение в ткань политической жизни идей, представлений и образа мышления, характерного ранее только для интеллектуальной и политической оппозиции. Наступление власти на оппозицию, попытка лишить её всех способов выражения несогласия с политикой центральной власти, неизбежно приводили к эмиграции и распространению литературы, изданной нелегально или в других странах. Таким образом, подобная политика скорее стимулировала развитие оппозиционных представлений, чем препятствовала им. Кроме того, заметные неудачи во внешней политике вели к кризису патриотических настроений и множили ряды оппозиции.

"философы", сторонники новых идей действовали не только в области политической теории. Основываясь на исследованиях этой проблемы современными историками можно утверждать, что нигде не было такого засилья “философов” в различных областях общественной жизни, как во Франции. Сами теоретики новых идей и их сторонники заседали в парламентах и академиях, управляли министерствами, являлись интендантами, то есть главными проводниками королевской власти на местах, проповедовали в церквях, обучали детей в школах и являлись практически монополистами в литературе и искусстве. Идеи просветителей становятся очень популярными в аристократических салонах и при дворе. Подобное распространение поистине платоновского идеала о правлении философов не могло ни оказать глубокого влияния, как на интеллектуальную, так и на политическую жизнь в стране.

общества. На протяжении довольно длительного периода: от Ж. Б. Боссюэ до Ж. Б. Моро, второго крупнейшего защитника прав французской короны, написавшего свои основные произведения уже в 70-х гг. XVIII в., не вышло ни одного значительного труда, посвященного официальной теории королевской власти.

Кроме названных причин, существовали, конечно, и другие, в том числе, малоизученные, но не менее значимые. Думаю, что немаловажную роль сыграло “забывание” уроков английской революции и собственной Фронды. Среди более изученных причин можно выделить распространяющийся религиозный нигилизм и секуляризацию мировоззрения, что перенесло обсуждение проблем власти в другую плоскость. Таким образом, новое мировоззрение не только подрывало основы идейного господства монархии, но и препятствовало попыткам власти наладить диалог с обществом, провести необходимые реформы. Как именно происходило это развенчание традиционных представлений, начавшееся уже в предшествующий период, мы попытаемся проследить в данной статье.

Одной из главной черт общественно – политической мысли, рассматриваемого в этой статье периода, являлось, пожалуй, разнообразие представлений о власти, отсутствие какой-либо единства в отношении политического идеала. И это было первым признаком происходящих изменений, переворота в политической культуре общества. С одной стороны, в определенной среде оставались достаточно популярными традиционные взгляды, продолжала развиваться дворянская идеология со своими представлениями о власти, с другой стороны, рождались новые идеи и образы. Несмотря на разнообразие, многие из них имели общие черты, так как несли отпечаток нового мировоззрения. Кроме того, господство в обществе самых разнообразных представлений о власти, не исключало присутствия некоторых особо популярных идей, вокруг которых вращались дискуссии относительно роли и места монархии.

На мой взгляд, можно выделить несколько основных направлений в общественно-политической мысли этого периода, в рамках которых рождались новые представления и образы власти: «традиционная абсолютная монархия», основанная на идеях суверенитета и божественного происхождения власти; близкий к ней образ «просвещенной монархии» или «просвещённого деспотизма»; «дворянская монархия» и новый образ "демократической монархии". Последний из них особенно интересен и требует дальнейшего изучения, поскольку изучен менее других и является, видимо, целиком оригинальным, не заимствованным французами у других народов политическим образом. Все указанные направления достаточно сильно, хотя и с разным результатом, влияли друг на друга.

«век Людовика XIV». Одной из главных задач для нас является выяснение того, можно ли действительно говорить о развитии или эволюции традиционных монархических представлениях о власти в период после смерти Людовика XIV? Если да, то, какими оригинальными мыслями обогатился идейный арсенал абсолютной монархии, если нет, то, какое значение это имело для судьбы самой королевской власти во Франции. К традиционным представлением для данной эпохи мы относим те, которые окончательно сформировались в период правления Людовика XIV, когда господство монархических идей было несомненным. В наиболее завершенном виде они были отражены в произведениях епископа Боссюэ. Несмотря на то, что у этого прославленного писателя были оппоненты даже при дворе, например в лице епископа Фенелон, тем не менее, это была официальная доктрина, поддержанная властью и пользовавшаяся несомненным авторитетом у людей, лояльных к режиму.

На протяжении всей первой половины XVIII в. труды крупнейших теоретиков абсолютной монархии еще продолжают пользоваться некоторой популярностью. Главным источником, дающим нам возможность проследить роль традиционных представлений в первой половине XVIII в., являются панегирики на смерть короля-солнца. До сих пор они не были до конца оценены историками как источники исследования политических представлений. В речах членов Французской академии, эпических поэмах и песнях на смерть «короля-солнца» звучат отголоски официальной доктрины королевской власти. Естественно, описания многочисленных достоинств умершего короля, не отражало личную позицию авторов, их ценность заключается в попытке закреплении в общественных представлениях определённого образа королевской власти. Однако даже несколько десятилетий спустя эти идеи не умерли, а продолжали находить сторонников среди политических философов нового поколения. Характерной чертой этого направления, которое по отношению к XVIII в., на фоне уже происходящих изменений в политической культуре, удачнее всего будет назвать традиционалистским, являлось развитие взглядов, заложенных представителями официальной французской историографии, прежде всего, Ж. Б. Боссюэ. Положение о четырех чертах французской королевской власти, составляющих ее сущность, служило ориентиром для последователей этого выдающегося философа. Чтобы избежать часто повторяемых ошибок в понимании этой идеологии, важно отметить два момента: теологическое понимание истоков власти было не единственным, и даже не всегда главным характерным признаком этих теорий, кроме того, далеко не все представители традиционных взглядов являлись официальными историографами или даже просто признанными властью исследователями. Однако приверженцев традиционных взглядов объединяло то, что они особенно подчеркивали именно те черты королевской власти, которые опровергались в современных теориях, опиравшихся на взгляды английских просветителей, прежде всего, Дж. Локка. Защитники старых принципов делали упор именно на сакральность, патернализм, законность и абсолютный характер королевского правления, обоснованные их предшественниками, но отвергаемые многими современниками. Один из главных адептов превосходства французской политической системы, маркиз Ле Жандр де Сент-Обэн в своих философских и исторических произведениях вышедших в 1730-х гг. развивает мысль о божественном происхождении власти, ее особом достоинстве и абсолютном характере. Следует подробнее остановиться на этом авторе и его трудах. Творчество Сент-Обена никогда не становилось темой специального исследования.

тенденции той эпохи, выраженные в представлениях о власти. Главным образом это сказалось в сочетании явно традиционных взглядов на сущность королевской власти и новых исторических подходов в исследовании её происхождения. Главное произведение Сент-Обена "Древняя история нации и французской монархии" был впервые опубликован в 1734 г. Это произведение создавалось в полемике со знаменитым аббатом Дюбо, автором так называемой романистской исторической теории. Имя этого автора упоминается в каждой главе "Древней истории…" и именно на опровержении некоторых его взглядов строит свое исследование Сент-Обен. При этом следует отметить, что сам автор не является явным приверженцем противоположной германистской теории. Его расхождение с идеями Дюбо лежат в другой плоскости. Автор критикует Дюбо и его приверженцев не с позиций защитника прав и исторической роли какого-либо из сословий, как это делали дворянские идеологи, а с позиций защитника привилегий самой французской короны. Его цель – доказать, что "достоинство нашей монархии превосходит всякие другие власти".

Другой, не менее значительный труд Сент-Обена, «Трактат о мнении или мемуары, служащие истории человеческого духа». В отличие от «Древней истории…», это философское произведение, написанное в характерной для XVIII в. форме рассуждений по поводу разнообразных важных вопросов современной науки, политики, права. Подобные сочинения представляли собой сборник небольших статей озаглавленных соответственно рассматриваемому предмету. Такая форма соответствовала новым принципам познания и являлась прообразом энциклопедии.

и взглядами его знаменитого предшественника. Говоря о происхождении власти, автор практически цитирует Боссюэ: “Король назначается Господом, королевская власть происходит от Бога, а не от людей. Король отвечает за свое правление только перед Богом, который дал ему эту абсолютную власть ради блага людей”. Как и его знаменитые предшественники Сент-Обен пытается показать неразрывность всех четырех черт монархической власти: “Власть короля - абсолютна, но эта власть - отеческая, сдерживаемая законами, которые могут проистекать только из его собственной власти и, за соблюдение которых он ответственен только перед Богом, чье провидение установило монархию над людьми для их же блага”. Интересны рассуждения Сент-Обена о современных ему представлениях французов. Они отражают не столько убеждение, сколько желание верить и убедить своих читателей в популярности монархии и патриотических чувствах сограждан: " Наши монархи всегда были далеки от пышности, соответствующей титулу, но нет такого француза, который не был бы убеждён, что его король самый могущественный и самый достойный из монархов".

ее исторической судьбы. Конечно, следует отметить, что, вопреки достаточно распространенному мнению, эти представления не исключают друг друга. Сакральное и профанное происхождение власти – явления разного порядка и попытка научного изучения исторических явлений не отрицает представления об их божественном происхождении. Яркое подтверждение этому – взгляды самого Сент-Обена. Примечательным в данном случае является само обращение исследователей XVIII в., включая традиционалистов, к изучению исторических корней политических и социальных явлений. Такой поворот был связан, несомненно, с рождением национальной идеи, важнейшей составной частью которой был интерес к национальной истории. Исторические исследования становятся все более популярными и постепенно приобретают не столько чисто научный, сколько социально-политический характер. Нация – явление этносоциальное, а в обстановке XVIII в. вопрос о ее происхождении приобретал еще и политическую актуальность и не мог оставаться чисто научным. А так как проблема королевской власти стала неизбежно рассматриваться в связи с рождением нации, то эти изменения затрагивали и ее. Концепция Сент-Обена, несомненно, связана с идеей "национальной монархии", которая утверждалась в общественно-политической мысли этого периода. Французская нация, по мнению этого автора, исторически первична по отношению к королевской власти. Нация порождает монархию, которая, опираясь на более раннюю традицию власти, не заимствует ее полностью. Французская монархия – оригинальное изобретение самих французов. А французская нация присутствует как полноправный участник истории со времен римской империи.

Изучение текста трактатов, несомненно, указывает на хорошее знакомство автора с достаточно большим количеством средневековых произведений, которые он использует как в качестве исторического документа, так и в качестве источника определенной политической традиции. Автор, как и множество его предшественников, апеллирует к авторитету римских пап, называвших французских королей совершеннейшими христианами, защитниками католической веры и главными из христианских королей: "В письме папы Григория VII (Сент-Обен ошибочно называет его Григорием Великим), сказано, что достоинство французских королей превознесено над достоинством других людей. Папа Пий II писал, что французский монарх – главный из христианских государей". Однако примечательным является то, что автор пренебрегает сакральной линией в происхождении власти, столь существенной для его предшественников. Его история – это в основном профанное повествование о происхождении и высоком предназначении королевской власти во Франции, в ее связи с историей нации. Оно строится как научная полемика со взглядами оппонентов и опирается главным образом на исторические факты, почерпнутые из источников и исторических трудов, а не из Священного Писания, как это можно наблюдать у Боссюэ и многих других писателей предшествующей эпохи.

Несмотря на попытки традиционалистов с одной стороны сохранить нетронутой основы представлений о монархии, а с другой, придать им научную обоснованность, необходимую для популярности, эти идеи не получили развития. Явный упадок монархической идеологии, да и политической мысли вообще после смерти Людовика XIV, сказался в резком снижении количества и качества исследований, посвященных власти. Если мы возьмём общее количество политических трактатов и мемуаров, выходивших в XVII-XVIII в., то обнаружим, что к первой половине XVIII в. (особенно к периоду после 1715 г.), относится очень незначительная часть этих трудов. Защитники старых взглядов все более выпадали из контекста политической культуры XVIII века. Более популярными становятся новые образы монархии, более отвечающие современным взглядам, вкусам и имеющих притягательность новизны.

“традиционалистов”, но и у представителей так называемого Просвещения. Не случайно реальными прототипами для создания образа “просвещенного деспота” послужили Генрих IV и Людовик XIV. Для иллюстрации потребностей и ожиданий новой эпохи нельзя было найти более ярких персонажей. Курс на усиление влияния Франции в Европе и во всем мире, борьба за внутреннюю централизацию и суверенитет королевской власти, религиозная терпимость и поддержка науки и культуры - вот что требовалось от монархии в представлении “просвещенной” публики первой половины XVIII века. Отвергая сакральность французской королевской власти, большинство философов Просвещения первой половины XVIII в. сохранили ей такие существенные черты как патернализм, абсолютизм и законность. Однако все эти характеристики в их трудах под воздействием новых идей претерпели значительные изменения.

Главным писателем этой эпохи, много сил отдавшем созданию нового образа королевской власти, являлся, бесспорно, М. А. Вольтер. Самую большую роль сыграл он в пересмотре религиозных представлений во французском обществе, но столь же значительным является его влияние на переоценку значения королевской власти. Вольтер является общепризнанным теоретиком «просвещенного деспотизма». Сама теория Вольтера строится на воссоздании образов знаменитых монархов в исторических или даже художественных произведениях. Причем круг последних не ограничивается «Генриадой», многие персонажи его пьес, сказок и поэм наделены чертами «просвещенных деспотов». Для создания своего любимого образа Вольтер столь же активно использует исторических персонажей всех времен и народов. Можно сказать, что в политическом мировоззрении Вольтера главным был вопрос: кого можно назвать великим монархом и в чем заключалось его величие? Вокруг ответа на него строился весь образ идеального правления. Рассуждение о королевской власти, ее величии вращается вокруг определенной личности, которая ее воплощает, поэтому его основные произведения посвящены конкретным монархам: Генриху IV, Людовику XIV, Карлу XII, Петру I. Поскольку все надежды просветителей основывались на утопической идее улучшить нравы посредством просвещения, постольку единственным выходом из сложившегося критического общественного положения в Европе им казалось воцарение «просвещенного монарха».

«Генриада» Вольтер посылает своего героя в рай, чтобы выяснить, кто из монархов до Генриха IV пребывает там. Оказывается, что более всех достоин этого Людовик XII, «кто назван ото всех отечества отцом», «основатель царства». Остальные короли и их министры, которые приносили пользу трону, но вредили гражданам и отечеству не удостоились такой чести. Тем более достоин осуждения, “погибши вечно” тот монарх, который хочет управлять совестью своих подданных “по своей воле” и “смертных силою с мечем влечет во храм”. Основные черты и функции, которыми Вольтер наиболее часто наделяет идеального монарха в “Генриаде”: веротерпимость, охрана общественной свободы, гражданских уставов и прав подданных, способность укротить рознь и сохранить мир, покровительство наукам и искусствам. В общем, этот список практически целиком отвечает либеральным представлениям о королевской власти, которые Вольтер пронес через все свои произведения, хотя в более серьезных исторических и философских произведениях концепция власти выглядит глубже разработанной. С другой стороны образ власти представленный в ранних произведениях Вольтера, таких как “Генриада”, выдает явное и очень сильное влияние Локка, хотя сам автор всячески стремиться подчеркнуть национальную принадлежность представленной им монархии.

В своем популярном историческом произведении “Век Людовика XIV” Вольтер выделяет четыре великих века, осветивших историю человечества: Филиппа и Александра Македонских, Цезаря и Августа, Возрождения в Италии и, наконец, век Людовика XIV. Определить успех политики того или иного монарха, по мнению Вольтера, возможно по соответствию результатов его правления трем составляющим государственного благоденствия: успехам науки, искусства и разумной философии; положению религии; частной жизни короля и двора. Не случайно во многих произведениях Вольтера наибольшее внимание уделено культуре, науке и описанию жизни монарха.

Людовика XIV было отмечено великими деяниями, благодаря основной черте характера этого монарха - непоколебимости в намерениях. Людовик XIV заботился о мире в своем королевстве, старался примирить парламент и духовенство, заботился о благе государства. Основным политическим шагом этого монарха, снискавшим одобрение философа, являлось ограничение власти министров и контроль за их деятельностью.

Как мы видим, в образе просвещенной монархии, созданной Вольтером, прослеживается заметное влияние официальной историографической и идеологической традиции, с одной стороны, и дворянских писателей предыдущего века, с другой. Прежде всего, несомненна связь его идей о необходимости привлечения философов к управлению государством с мыслью Фенелона, выраженной в «Телемаке», о мудрых советниках, помогающих монарху. В то же время, несмотря на следование оппозиционной традиции и новизну подходов, близость к либеральным представлениям, образ правления, созданный Вольтером, несет в себе явные черты деспотизма. Для Вольтера возможны два варианта политического устройства в стране: “Чтобы сделать государство сильным, нужно или предоставить народу основанную на законах свободу (в пер. XVIII в. - “вольность”) или утвердить без прекословия власть самодержавную”. Для Вольтера, как и для многих философов-просветителей, вопрос о форме правления не являлся принципиальным. Тем не менее, общим местом в просветительской политической философии, было утверждение, что для обширных государств, подобных Франции наилучшим образом правления является монархия. Кроме того, Вольтер, как и другие сторонники просвещенного деспотизма, считал, что на одного человека легче оказывать влияние, чем на толпу. Поэтому сильная монархия является несомненным благом по сравнению с другими чистыми или смешенными формами правления.

Как и в “Генриаде”, в "Веке Людовика XIV" Вольтер безоговорочно осуждает покушение на монарха. Франция - великая страна, так как она славиться своей любовью к королям. В представлении Вольтера, во Франции покушения на королей совершали лишь ненормальные и то под влиянием церковников. Убивать королей могут только темные и непросвещенные люди. Отсюда ещё один повод опираться в правлении на философов, которые способствуют смягчению нравов и общему просвещению. Соответственно, эта общественная группа, является не только простыми советниками королей, но и исполняет роль посредников между властью и обществом. Эта мысль сближает Вольтера с либеральными писателями, в том числе дворянскими, например Монтескьё. Однако у Вольтера аристократия, как и церковь - враги королей. Благо государства и разум - вот чем должны руководствоваться все короли и те подданные, которые находятся близко к власти и могут влиять на политику.

“века Людовика XIV”, он являлся одним из главных представителей старшего поколения просветителей. Но, прожив долгую жизнь, он стал наставником и живым авторитетом для философов второй половины XVIII в., многие из которых были уже непосредственно связаны с революцией и наполеоновской эпохой. Часто Вольтер предстает перед нами только талантливым интерпретатором и популяризатором идей Платона, Локка и других философов. Однако, по моему мнению, главное значение его философии состоит в создании образа типично французской монархической власти, ставшей близкой многим его современникам. Вероятно, такая популярность можно объяснить тем, что этот идеал власти, с одной стороны, опирался на многие популярные элементы традиции, а с другой, отвечал новым ожиданиям и национальным амбициям большинства французов. Кроме того, этот образ вовсе не был полностью утопичным, как это представлено в некоторых современных исследованиях. Многие его черты были действительно характерны для правления Генриха IV или Людовика XIV, и могли быть творчески использованы их преемниками. Являясь дворянином по социальному происхождению, Вольтер создал образ монархии, который выражал внесословное общее стремление французов к сильной суверенной власти, способной обеспечить процветание всей нации.

монархии XVIII в., хотя некоторые ее черты и были заимствованы из собственной традиции. Тем не менее, картины царствования Генриха IV, Людовика XIV и иностранных монархов, нарисованные Вольтером и выдаваемые служить руководством к конкретным реформам.

Более близкой к действительности, хотя уже и уходящей в прошлое, предстаёт королевская власть в трудах идеологов дворянства. Вопрос об идеологии дворянства и ее роли в формировании культуры просвещения в последние десятилетия стал необычайно популярным у исследователей. Прежде всего, следует выделить труды французских историков Ф. Блюша, Г. Шосенан – Ногаре, А. Девивера и отечественного историка Л. А. Пименовой. Благодаря их исследованиям, достаточно хорошо изучены вопросы формирования дворянской идеологии. Однако проблема отражения в трудах защитников привилегий знати представлений о королевской власти затрагивалась достаточно редко, иногда поверхностно, а главное, в отрыве от общей картины развития общественной мысли XVIII в.

Дворянская идеология, оформившаяся в XVI-XVII вв., эволюционировала к концу XVII- началу XVIII вв. в явление, получившее у современных историков название "дворянского расизма". Главным кредо политических писателей этого направления становится осознание исключительности родовитой знати, ее особого положения в социальной и политической системе общества. При этом нельзя сказать, что дворянские идеологи не осознавали изменений, происходивших в общественной системе и в сфере идей. По моему мнению, как раз они и толкали аристократию к поиску своего места в меняющейся системе. Нельзя не согласиться с мнением современной отечественной исследовательницы французского дворянства XVIII в. Л. А. Пименовой, которая считает, что в работах дворянских идеологов, прежде всего, нашла теоретическое отражение традиционная дворянская система ценностей. "Ее основополагающими компонентами были "военная служба" и "род". Первый из них определял особое положение дворянства в обществе как сословия, выполняющего исключительно важную и почетную социальную функцию. Второй придавал этой функции наследственный характер, закрепляя ее за данным сословием". Однако, под влиянием изменившихся социальной ситуации, ущемлением исторических прав и интересов дворянства со стороны, как государственной власти, так и представителей "новых" сословий, идеология дворянства принимает все более непримиримый характер. В трудах дворянских идеологов XVIII в. отчетливо выразилось представление о совершенно особом положении, которое занимает в обществе "дворянство крови".

Вместе с тем, в современной историографии, преимущественно французской, широкое распространение получило утверждение, о том, что именно дворянство во Франции являлось основным производителем, распространителем и потребителем просветительских идей. Действительно, основная часть популярных в XVIII в. философов были знатного происхождения, хотя не всегда их род мог похвастать древним происхождением. Достаточно назвать такие имена как Вольтер, Монтескье, д’Аламбер. Кроме того, именно дворянские светские салоны являлись местом распространения, поддержки и популяризации модных идей. Являясь элитой французского общества XVIII в., дворянство было организованной и образованной частью общества, способной противостоять притязаниям абсолютной монархии и ее политике социальной унификации.

представления о власти, выраженных в концепции писателей, отстаивавших привилегированное положение знати, поскольку остальные течения представлены в других разделах главы. Однако нельзя забывать, что образы "просвещенного монарха" или идеи "национальной” и “демократической” монархии так же были рождены в дворянской среде. И хотя они не всегда отражали традиционные дворянские ценности, нельзя не заметить их связь с идеями дворян - монархомахов XVI-XVII вв., традицией Фронды и оппозицией «века Людовика XIV».

Несомненно, крупнейшим представителем дворянской идеологии этого периода являлся Анри де Буленвилье. Несмотря на популярность этой фигуры у историков исторической науки, можно выделить только несколько специальных работ, посвященных этому философу. На фоне сотен работ о писателях-просветителях выглядит пробелом в историографии общественной мысли XVIII в. Буленвилье до сих пор более известен как историк, один из авторов романистской теории и теории завоевания в происхождении государства. Его философские, научные и астрологические труды остаются практически неизученными. Фигуру этого популярного в свое время мыслителя, творившего на рубеже эпох: конца "века Людовика XIV" и начала века просвещения, заслоняют его более именитые младшие современники, полностью принадлежавшие уже восемнадцатому веку и провозглашавшие новые, оригинальные идеи. Буленвилье дружил со многими известными французскими и английскими просветителями, например с Болингброком. Многие из его идей рождались в полемике с мнениями других философов, однако, несомненно, что они так же оказали влияние на формирование системы взглядов самого Буленвилье.

Основные произведения Буленвилье, в которых отразились его взгляды на природу королевской власти, были написаны в начале XVIII в., то есть в последние годы царствования Людовика XIV. На этом основании автора можно было бы отнести хронологически к предшествующему периоду. Однако все его основные произведения вышли в свет только после смерти автора, в 20–е гг. XVIII в., и именно после публикации они стали частью политической культуры, стали вызывать острые дискуссии и рождать массу последователей и подражателей вплоть до революции. Поэтому, я думаю, вполне обоснованным будет рассмотрение его творчества в данной статье.

В исторической литературе уже отмечалось, что сама концепция государства у Буленвилье была оппозиционна господствующим взглядам и официальной теории абсолютной власти короля. Буленвилье представлял государство в контексте необходимости единства и согласованности частных интересов. Отметим, Людовик XIV в своих «Мемуарах» также писал о необходимости соблюдать частные интересы, но государство представляло у него единство, основанное на унификации интересов подданных, и вся политика была направлена именно на это. Буленвилье, в отличие от знаменитого монарха, подчеркивает, что только согласование интересов частных лиц и отдельных групп составляет ткань государства. Можно сказать, что он одним из первых предложил социологический подход к теории государства. Буленвилье не чужда и идея договора. Хотя в целом государство у него возникает посредством завоевания, это только первый шаг на пути к утверждению полномочий власти.

"монархия" и "деспотизм" являются у него синонимичными. Древняя история Франции по Буленвилье – это история становления монархического государства. Но эта монархия никогда не была абсолютной, или, деспотической, как ее именует автор. Франки, по мнению Буленвилье, даже после возникновения у них государства и установления правления, не имели классической монархии, они были свободны от деспотизма единовластия. Их короли не обладали суверенной властью. Современная королевская власть, окончательно утвердившаяся в эпоху, свидетелем которой был сам автор, являлась, таким образом, незаконной узурпацией власти или деспотией, нарушавшей исконные, естественные права французов.

и государство не представляет у Буленвилье абстрактного единства. Нация воплощена в ее лучших представителях, то есть во дворянстве, которому в обществе и государстве должно принадлежать место посредников. Идея «опосредующей власти», приобретшая популярность в политической идеологии XVIII в., по моему мнению, ярче всего была выражена именно в образе дворянской монархии. Однако неприязнь к особому положению знати в общественной системе, борьба против привилегий, развернувшаяся во второй половине XVIII в. и настоящая «дворянофобия», не позволили этой идее стать популярной.

С не меньшей убедительностью взгляды дворянских идеологов изложены в знаменитых "Мемуарах" герцога де Сен-Симона, написанных между 1739 и 1751 гг., но впервые опубликованных только в 1788-1789 гг. Сам автор, несомненно, принадлежал к "веку Людовика XIV", его основное произведение, напротив, увидело свет перед самой революцией. Однако, как справедливо отмечали многие авторы, оценку прошлого он дал вполне в соответствии с духом того времени, когда создавались «Мемуары».

Герцог Сен-Симон, происходивший из рода дворян, получивших герцогский титул достаточно недавно, тем не менее, считал себя принадлежащим к очень древнему роду, и в своем произведении защищал права родовитой знати от усиливавшегося давления абсолютной монархической власти. Поэтому не случайно, его произведение проникнуто гордостью родовитого дворянина, с недоверием относящегося к возвышению "безродных" чиновников и вообще ко всяким нововведениям в управлении и структуре общества, вредящим традиционному мироустройству и общественному благу.

"Мемуарах" содержится не так много прямых высказываний относительно французской монархии. Его воспоминания, следовавшие достаточно богатой традиции подобных произведений, от Жана Фруассара до кардинала де Реца, последовательно освещали события, свидетелями которых были сам автор, его друзья или, просто современники. Небольшие философские отступления наравне с историческими анекдотами использовались чаще для оживления рассказа, чем для серьезного анализа явлений. Однако многие пассажи воспоминаний Сен-Симона выражают определенные политические представления герцога. Их можно оценить как достаточно характерные для этого круга, но, нельзя не заметить и их оригинальности, отражавшей личные взгляды, опыт автора, его положение при дворе, а также влияние на него новой зарождавшейся философско-политической и историографической традиции.

Прежде всего, Сен-Симон выступал против практики "аноблирования". Претензии и апломб выскочек, знатность рода которых измерялась "несколькими часами" вызывали его негодование и подвергались насмешкам. Возможно, правы исследователи, которые видят в подобной позиции, компенсацию неосуществленным претензиям и надеждам самого Сен-Симона. Однако подобные идеи были характерны для широкого круга людей знатного происхождения, протестовавших против ущемления своих привилегий. Все это вело к скрытому конфликту с властью, которая активно практиковала аноблирование и раздачу незаконных, с точки зрения дворян, привилегий. Это не мешало Сен-Симону неоднократно в своих мемуарах выражать восхищение королем, которому он служил верой и правдой. Главной претензией к власти являлись именно незаслуженные привилегии, которые во множестве предоставлял монарх некоторым представителям знати, руководствуясь зачастую личными соображениями. Они вызывали недоумение и гнев Сен-Симона, иногда приводя к конфликту. Не выступая открыто против права короля на раздачу особых милостей, он, тем не менее, считал это некорректным по отношению к другим дворянам, имевшим столько же достоинств и прав на подобные привилегии. "Со всем постепенно свыкаешься, - замечает он с горечью, - но поначалу такие исключительные пожалования вызывали бесконечное изумление. Принцы крови были этим смертельно уязвлены". Автор неоднократно описывает ситуации, вызывавшие его справедливый гнев и возмущение, когда он видел, как его обходят по службе дворяне, не имевшие на это права ни по возрасту, ни по заслугам, ни по происхождению. «В ту пору уже не достоинства, ни происхождение не почитались преимуществом».

«Мемуарах», прежде всего, как «король, всегда жаловавший привилегии своим внебрачным детям… и постановивший, что не один пэр не может быть принят в парламент, не испросив у него позволения».

Оппозиционные настроения Сен-Симона были весьма умеренными. В мемуарах можно встретить немало пассажей, где автор превозносит королевскую власть и достоинство как нечто исключительное, возносящее ее представителей выше традиций и закона. На приеме у Людовика XIV он обращается к монарху со следующими словами: "поскольку наше достоинство проистекает из достоинства его величества, а жизни наши осенены его благодеяниями, то он, будучи королем и общим нашим благодетелем, остается и полновластным хозяином достоинства нашего, каковое волен возвышать, унижать и вообще обходиться с ним как со своим собственным достоянием". Сен-Симон ставит в особую заслугу королю его старания по защите дворянского достоинства. В глазах знати особая роль короля как хозяина привилегий была связана, в первую очередь, с необходимостью эти привилегии защищать, а не посягать на них, поскольку это являлось не только основой социальной структуры, но и необходимой составляющей достоинства самой королевской власти. Таким образом, в общественной системе знать и король оказываются неразрывно связаны взаимными обязательствами и единым источником своего особого положения в государстве.

"Мемуарами", нетрудно заметить, что автора в большей степени интересуют не политические события, идеи и придворная жизнь, а люди. Их характеристике и описанию взаимоотношений посвящена значительная часть воспоминаний. Сен-Симон являлся не просто свидетелем, но и активным участником придворной жизни. Поэтому особый интерес представляет образ самого короля, воссозданный в "Мемуарах". Надо сказать, что описание характера, образа мыслей и деятельности Людовика XIV в представлении Сен-Симона намного более реалистичны, чем в произведениях Вольтера или, даже, Монтескье. Это объясняется как жанровой особенностью мемуарной литературы, многолетним личным знакомством с королём, так и тем, что Сен-Симон, в отличие от многих других авторов, прежде всего просветителей, не ставит своей целью создать идеальный образ властителя. Его побудительные причины более реалистичны – воссоздание образа времени, в котором он жил. Поэтому его образ короля ближе к реальности и менее затемнен философскими и политическими идеями. Перед нами предстает сложный и двойственный характер Людовика XIV отличавшегося с одной стороны склонностью к деспотизму, самолюбию и нетерпимости, а с другой подверженного влиянию собственного окружения и министров. Обе этих черты не вызывают одобрения Сен-Симона, жаждавшего справедливости, основанной на соблюдении социальной субординации. Описание образа короля осложнялось личным восприятием Сен-Симона. Явно восхищаясь качествами Людовика XIV, сочувствуя ему как человеку, Сен-Симон не может простить ему недальновидной политики, особенно в отношении родовитого дворянства. Герцог пытается объяснить это влиянием окружения, министров, фавориток, или кознями министров, выскочек из третьего сословия. Однако, по мнению автора, вина короля здесь тоже очевидна. Все произведение Сен-Симона пронизано мыслью о том, что прежние общественные устои и вся социальная система необратимо разрушаются.

Думаю, мнение о том, что Сен-Симон первый дал развернутую картину кризиса режима вполне правомерно. Действительно, несмотря на широкую оппозицию власти Людовика XIV, особенно к концу правления, никто из писателей, критиковавших правительство в конце XVII в. и в XVIII в., не был столь близок к нему и не понимал так хорошо движущие механизмы придворной политики. Однако отмечаемый неоднократно дворянский либерализм Сен-Симона можно поставить под сомнение. Допущение некоторых свобод и критика режима не сочетались у этого автора с предложением каких-либо реформ в либеральном духе. Более того, автор искренне верил в божественное происхождение и особую миссию королевской власти. Возможно, он в период написания мемуаров был знаком с новыми политическими идеями, но, согласно источникам, мало ими интересовался. Его "Мемуары" проникнуты не столько стремлением к обновлению общественной системы, столько тоской по утраченным традициям и идеалам. Самое ценное достижение Сен-Симона, действительно сближавшее его с дворянскими либералами – описание деградации традиционной монархии, опиравшейся на сословное представительство.

В первой половине XVIII в. уже можно говорить о рождении либеральной традиции в общественной мысли Франции. Течение, получившее название дворянского либерализма, обрело своего адепта в лице писателя и философа, Шарля Луи де Монтескье. В исторической литературе, посвященной этому выдающемуся мыслителю, последние десятилетия идет дискуссия по вопросу о том, являлся ли он просветителем или идеологом дворянства, с какой из традиций он в большей степени связан. В многочисленных исследованиях историков, социологов и историков права, он представлен то в одной, то в другой ипостаси. Думаю, что это связано с особым местом Монтескье в истории общественной мысли. Его позиция, идеи, теоретические изыскания не умещаются в рамки идеологии какого-либо сословия. Это отмечается и в некоторых современных исследованиях, посвященных ошибкам в традиционном толковании доктрины Монтескье. Несомненно, этот самобытный писатель и философ был, тем не менее, глубоко связан с дворянской идейной традицией. С Буленвилье, Сен-Симоном и их предшественниками, например, с Рецем или Фенелоном, его сближал, прежде всего, исторический пессимизм, основанный на наблюдении кризиса монархии, упадка традиционных принципов и деградации дворянства. Монтескье никогда не считал средневековье «темным» периодом истории. Поэтому он сожалеет об упадке традиционного общества. Однако, Монтескье, в отличие от многих других писателей его круга, не останавливается на этом. Исследование кризиса режима подталкивают его на создании собственной концепции развития общественных систем, проникнутой рационалистическим восприятием истории. Это, несомненно, сближает его с просветителями.

«Персидские письма», написанные к 1720 г. и изданные годом позже, создавались автором в период регентства. Однако Монтескье описывает Францию конца царствования Людовика XIV., а точнее, предпоследний о последний год царствования этого монарха. Это произведение представляет собой роман в письмах, достаточно характерный для XVIII в. и дававший возможность оценить проблему с разных сторон. Такая полемичная форма была не случайна, она являлась неотъемлемой чертой мировоззрения того времени. Описание французской монархии, представленное в Письмах М. Блок в своём известном исследовании «Короли чудотворцы» представил как развенчание «королевского мифа": "Уже в "Персидских письмах" о короле-волшебнике говорится в тоне довольно-таки легкомысленном». Первая фраза XXXVII письма: «Король стар», проходит лейтмотивом через всё описание французского общества и государства. Старость короля, несомненно, можно рассматривать в качестве метафоры, скрытый смысл который современники могли понимать по-разному: от намёка на затяжной кризис правления Людовика, подвергавшееся ожесточенной критике на протяжении последних трех десятилетий его царствования, до мнения о необходимости обновления самого института французской монархии. Действительно, Монтескье с вызывающей иронией описывает претензии монарха на господство над умами французов: «король – великий волшебник: он простирает свою власть даже на умы своих подданных; он заставляет их мыслить так, как ему угодно». В этой фразе, несомненно, содержалась не просто насмешка, но и скрытый призыв к освобождению от власти мифов и предрассудков. Нападкам подвергается как разные сферы политического управления, так и приписываемая королям целительная сила: «Если у него в казне лишь один миллион экю, а ему нужно два, то стоит ему только сказать, что одно экю равно двум, и подданные верят. Если ему приходится вести трудную войну, а денег у него вовсе нет, ему достаточно внушить им, что клочок бумаги – деньги, и они немедленно с этим соглашаются. Больше того, он внушает им, что его прикосновение излечивает их от всех болезней: вот как велики сила и могущество его над умами!». Трудно судить, был ли выход подобного провокационного произведения продуманной акцией или Монтескье просто облек в оригинальную форму назревшие оппозиционные идеи. В любом случае момент для их распространения был выбран очень удачно: период регентства - период смутных ожиданий в обществе. Кроме того, во Франции были ещё актуальны оппозиционные настроения политике умершего короля, ещё не остыло возмущение, выраженное в произведениях. В умах, по крайней мере, части французов уже произошёл некий переворот, позволивший им принять "Персидские письма" как актуальное произведение, а не отринуть его с негодованием. Монтескье становится весьма популярным во Франции, хотя и несколько скандальным писателем. Примечательно, что последовавший вскоре официальный запрет, только усилил интерес к его литературным и философским творениям.

«О духе законов», было издано в 1748 г. В нем автор представил собственную разработанную концепцию общества и государства, в котором разные элементы должны соответствовать друг другу. Такой системный подход, был поистине революционным для того времени, и позволил некоторым современным исследователям причислить его автора к лику основателей новой науки - социологии, хотя ее официальное рождение произошло только в следующем веке. Некоторые из своих идей Монтескье заимствовал из идейного арсенала британского просвещения, другие - из наследия популярных античных философов, которым он придал актуальность. Однако, нет сомнения, что сама концепция произведения, так же как и большинство содержащихся в нем идей принадлежат самому Монтескье.

Основная идея "Духа законов" вполне прозрачна: в каждом из видов государственной системы, по мнению автора, существует один господствующий принцип: добродетель для республики, честь для монархии, страх для деспотии. Более того, Монтескье развивает уже известную в те времена идею о том, что природа каждого из этих образов правления соответствует характеру того или иного народа. В результате все человеческие сообщества представляют собой стройную и достаточно гармоничную систему, покушаться на принципы которой можно, но не нужно. Концепцию Монтескье можно назвать консервативной и революционной одновременно, но в XVIII в. она сыграла скорее последнюю роль.

Политическая философия Монтескье основана на дифференциации. Опираясь частично на предшествующую традицию, он выделяет три вида правления: республику, монархию и деспотию. Для характеристики королевской власти важное значение имело отмежевание классической монархии от деспотического правления. Принцип монархии – честь, которую он понимает как стремление к выдвижению и соперничество в получении привилегий. Монтескье был убежден, что Франция была такой монархией начиная с раннего средневековья. Однако Людовик XIV довершил разрушение этого основного принципа, а монархия деградировала в деспотизм. По сути дела, именно начиная с выхода в свет произведения Монтескье, современная королевская власть всё чаще ассоциируется у французов с деспотическим, а не с монархическим правлением. Во многих публицистических произведениях, написанных под влиянием Монтескье, уже Людовик XV, а не его знаменитый предшественник представлен деспотом, правление которого основано на страхе подданных перед властью.

Благодаря произведениям Монтескье, также как и других популярных писателей того времени, расширяется и изменяется политический словарь эпохи. Многие слова приобретают новые значения, смысл других уточняется, им придается значение концептов. Так, указанное разделение между монархией и деспотией у Монтескье вело с одной стороны к уточнению таких понятий как монархия, монарх, королевская власть, король. С другой стороны в словарь эпохи активизируются, изменяют свое значение такие слова как деспот и тиран. На примере произведений Монтескье, мы видели, как это происходило. Характеристики, данные разным видам правления в "Персидских письмах" и в "Духе законов", наталкивали, чаще всего сознательно, современников на мысль о том, что Франция в XVIII в. не представляла собой истинно монархическое государство. В некоторой степени это было следствием того, что отсутствовало разделение на форму правления и режим. Кроме того, изменилось толкование понятий "закон" и, следовательно, представление о том какой образ правления можно назвать "беззаконным". Читатели были знакомы с Монтескье, главным образом, по комментариям и популяризациям других авторов, поэтому им были знакомы главные положения, без уточнений. О том, что такое закон и каким он должен быть большинство французов того времени могли судить по опыту англичан, имевших множество писаных законов, ограничивающих произвол короля и предоставлявших достаточно обширные права подданным и их представителям. Кстати, английский опыт и писатели также были предметом активной популяризации со стороны, как самого Монтескье, так и других, даже более читаемых во Франции первой половины XVIII в. просветителей: Вольтера, аббата Сен-Пьера.

"Духе законов". Представления о феодальной монархии как об "истинной", "настоящей" роднит автора с адептами дворянской идеи, такими как Буленвилье или более поздним шевалье д'Арком, автором "Военного дворянства". Кроме прямых аналогий в характеристике королевской власти, можно заметить, что если Монтескье и подвергает насмешкам произведения Буленвилье, то только за ненаучность и устаревший стиль. Этот мягкий и сочувственный отзыв не может сравниться с сокрушительной и развернутой критикой взглядов оппонента дворянства аббата Дюбо. С другой стороны, представления о королевской власти у Монтескье достаточно далеки от взглядов современных ему просветителей. Например, уже рассмотренный ранее нами Вольтер, которого часто ставят в один ряд с автором "Духа законов", наоборот восхищался политикой Людовика XIV и негодовал против претензий дворянства.

Однако главное значение творчества Монтескье состоит не в защите прав родовитого дворянства. Его нельзя поставить в один ряд с дворянскими идеологами, поскольку он идет намного дальше, его политическая философия глубже, и конечно представляет собой самую развернутую и продуманную из либеральных доктрин просвещения. Монтескье, как известно, выдвинул мысль о необходимости представительной власти. Самым интересным и типичным именно для этого писателя являлось то, что он основывает это на своем представлении о происхождении и роли королевской власти, с одной стороны, и значении аристократии в обществе, с другой. Дворянство, по мнению Монтескье, не просто неразрывно связано, но и призвано исполнять роль промежуточной власти, посредников между нацией и королем. Подобная политическая структура логически вытекает из социального устройства королевства, в котором аристократия играет связующую роль между верховной властью и остальным обществом.

Итак, мы видим, что дворянская идеология первой половины XVIII в. включала в себя представления о происхождении и роли королевской власти в обществе, а так же определенный политический идеал, основанный на аппеляции к традиции. Поиски своего места в изменившейся социальной и политической структуре, предчувствие грядущих перемен заставляли аристократию с особым рвением отстаивать свое место в обществе, что и рождало определенный политический идеал. По мнению дворянских писателей, роль монарха была непосредственно связана с социальной структурой общества, в котором родовитое дворянство занимало особое, привилегированное положение. Эта идеология продолжала, как и в 17 в., базироваться на представлении о том, что королевской власти необходимо поддержка дворянства. В XVIII в. для защиты этих принципов представители знати использовали новые аргументы: национально-исторические – все это можно объяснить включенностью идеологов дворянства в острую дискуссию о происхождении нации, но это так же является свидетельством рождения новой политической культуры, от которой высшее сословие не осталось в стороне. В связи с популярностью идеи нации и национальной монархии, дворянство выдвинуло себя на роль посредников между нацией и королем. Король, чья власть произошла путем выделения из среды франкских воинов, являлся для знати "первым среди равных". Исключительность дворянского сословия, а не особое положение власти было для них залогом стабильности социального и политического организма. Однако, дворянская идеология в первой половине XVIII в. несомненно, эволюционировала в сторону либерализма. Причем это проявилось не только в просветительской доктрине Монтескье, уже во многом утратившей связь с традиционным дворянским мировоззрением. Новые тенденции: интерес к историческому прошлому нации, включенность в споры по острым, ключевым вопросам, стремление к определенной свободе слова и мнений – всё это становиться характерными чертами дворянской идеологии.

Новые тенденции в представлениях о королевской власти еще в большей степени воплотились в идеях “демократической” и “национальной” монархии. Известный историк, секретарь Французской Академии аббат Дюбо, автор трудов по эстетике, опубликовал свой труд “Критическая история установления французской монархии в Галлии” в 1734 г. как ответ на теорию происхождения французского дворянства от франков, предложенную Буленвилье. Хотя сам идеолог дворянства ко времени ответа уже давно умер, его идеи еще долго продолжали оставаться популярными вызывали ожесточенные споры. Дюбо, известный как автор романистской теории, в отличие от Буленвилье, заканчивал свою историю завоеванием франками Галлии. Он выводил происхождение королевской власти во Франции из наследия правления римских Цезарей. Первые короли франков, по мнению Дюбо, являлись, по сути, вождями племен, а власть над несколькими нациями приобрели только как ставленники Рима: "Римские галлы называли (Дагоберта I) королем, так как он, являясь королем Франков, был и верховным вождем и князем Римской империи". Работа Дюбо имела огромное политическое значение (по-моему, еще неоцененное), так как была посвящена формированию французской нации и ее историческим правам. Дюбо придал национальное значение французской монархии, причем у него, одного из первых, понятие нации приобретает социальный оттенок. У Дюбо нация представлена исключительно третьим сословием. Однако эта социальная дифференциация появляется у него не случайно. Сами идеологи аристократии, например Буленвилье, как мы видели, подчеркивали исключительное положение родовитого дворянства в обществе, тем самым, исключая его из нации. Однако в произведениях защитников дворянских привилегий знать занимала высшую ступень иерархической структуры и выступала посредником между королем и нацией, а Дюбо и его последователи отказывали ей в этом положении и в этой роли. По мнению последнего, «нация и король с незапамятных времен связаны неразрывными узами, не требующими ни каких посредников».

– несомненный сторонник монархической власти и стремится доказать ее исконность историческим договором. Он состоит в том, что разные нации были собраны под сенью монархии франков и признали этих правителей, называя королями, в соответствии с их древним титулом. Французская нация тоже исконна. Начав свое формирование под властью римлян, она всегда имела права, историю и всегда была тесно связана с королевской властью и защищена ею. Напротив, феодальные вольности средневековья представлены у Дюбо узурпацией власти, разрушавшей союз монархии с нацией, который единственный являлся и благом для Франции.

“Рассмотрение древнего и современного управления во Франции” маркиза Р. Л. д’Аржансона, который, основываясь на исторические выводы своего предшественника, создает теорию “демократической монархии”. Нельзя с уверенностью сказать, кто является автором этого термина, так как, хотя дословно это словосочетание можно встретить у Мабли, уже в начале века выражение “демократия, управляемая монархией” употребил маркиз д’Аржансон. Он же составил проект реформ, в результате которых форма правления во Франции становилась похожей на подобную “демократию”.

’Аржансон, один из крупнейших государственных деятелей эпохи Людовика XV, известный писатель, мемуарист, экономист, остается ещё мало известен как политический мыслитель. Его знаменитые “Мемуары” постоянно цитируются историками. Тонкое понимание и оценка ситуации, замечательные портреты современников и дар предвидения грядущих событий, которым, несомненно, обладал д’Аржансон, делают его воспоминания действительно бесценным источником. Однако главным политическим произведением Р. Л. д’Аржансона являются “Рассмотрение древнего и современного управления во Франции”, законченное автором в 1737 г. Именно на эту работу мы будем, прежде всего, опираться в исследовании общественно - политической доктрины д’Аржансона. Оно было создано в 30-х гг. и отражает взгляды автора этого периода. Конечно, они не оставались неизменными, его политические предпочтения менялись, особенно в 50-х гг., ближе к концу жизни. Но, к сожалению, в этот период он не написал ни одного значительного политического произведения, и мы можем опереться только на небольшие статьи, письма и отрывки мемуаров.

Д’Аржансон не был чистым теоретиком, как многие писатели его эпохи. Он являлся активным участником политической жизни страны, административным функционером и политиком, формировавшим политическое кредо своей страны во внешней и внутренней политике. Думаю, что это только повышает ценность его теоретических взглядов для исследователя. Кроме того, его государственная карьера не могла не оказать влияния на его политические представления. Все это определило основную направленность его произведений - защиту государства, которое у французов в эту эпоху ассоциировалось с сильной королевской властью.

’Аржансон по роду своей деятельности, хорошо видел и недостатки системы, господствовавшей во Франции, кроме того, он не был чужд современным идеям, пришедшим из Британии, либо рожденных на его родине. Все это подвигло его создать план реформирования французской монархии, сложившийся в достаточно цельную систему совершенно нового государственного устройства. Следы этой программы можно найти уже в ранних произведениях д’Аржансона, но окончательно она выражена только в трактатах, заметках и письмах конца 30-х гг. Д’Аржансон, бесспорно знакомый с главными трудами своих предшественников и современников, не мог не уловить этого движения, направленного на реформирование традиционной идеологии. Зарождавшиеся новые представления выдвигали на первый план интересы нации, именно эта карта удачно разыгрывалась в будущей политической игре.

Еще одна характерная примета времени, отразившаяся в произведениях д’Аржансона, изменение терминологии по отношению к королю и его власти, ставшая следствием перемены в представлениях. Из монарха XVII в. - “абсолютного правителя, деспота”, он превращается в “суверена”, а в дальнейшем просто в “шефа”, главу страны или даже просто правительства. Такое постепенное умаление власти короля в общественно-политической теории явилось закономерным возвеличиванием прав нации, ее собственного суверенитета. Однако практически все французские писатели XVIII в. стремились как раз наладить связь между королем и нацией, установить кажущееся равновесие их власти, либо сделать их незаменимыми друг для друга.

’Аржансона, выдвигающее на повестку дня реформы государственного строя, посвящено французской истории, что было характерно для той эпохи. Маркиз д’Аржансон обращается к истории государственного управления во Франции. В центре его интересов - сущность, происхождение и генезис королевской власти. Приступая к решению проблемы природы королевской власти, д’Аржансон задается вопросом: “Каким образом один человек управляет 20 миллионами?” Его ответ: “Через мнение: оно выражает опыт чувств, знаний, и особенно обычая”. Единицы, обладающие общественной властью, противопоставляют реальные интересы борьбе партий, которые желают раздела всего, что объединено в систему. Мнение охраняет величие монарха. Истинной поддержкой монархии, по мнению д’Аржансона, является свобода, и эта поддержка взаимна: “Свобода - опора Трона, порядок делает законной свободу”. Часть этих рассуждений кажется вполне понятной. Отвергая божественное право королей и двойную природу их власти, д’Аржансон предлагает свой секуляризированный вариант королевского права. Мнение являются тем посредником в управлении, который дает право на власть. В основе этого изменчивого гаранта лежит достаточно прочное основание - обычай. Но чье это мнение, и каким образом оно выражено, т. е. как становится известным? И что понимает д’Аржансон под свободой? Судя по всему д’Аржансон связывает два этих понятия, так как употребляет их рядом, и они являются охраной трона. Тогда абстрактная свобода становится вполне реальной свободой выражения мнений, за которую ратовали многие просветители. Чтобы положить под основание трона свободу слова, нужно было иметь твердую уверенность в монархических пристрастиях французов. И у д’Аржансона конечно были основания для такой уверенности. Он надеялся, что подобная гласность не страшна королевской власти, а только упрочит ее. Однако свобода мнений не была пределом мечтаний этого государственного деятеля. Его действительным стремлением были смелые реформы, направленные на создание во Франции демократического режима под эгидой монархии. О них он пишет в своих произведениях, им посвящено большинство страниц его исторического исследования.

Монархические предпочтения д’Аржансона не подлежат сомнению. Даже после 1750 г., когда он весьма скептически высказывается по поводу современного управления и общего состояния дел во Франции, когда он склоняется к необходимости созыва Генеральных штатов и конституции по английскому образцу, когда он предрекает революцию и диктатуру, его симпатии остаются на стороне монархического управления. Оно единственное может поддерживать нормальный порядок в стране и является самым привычным и естественным для французов. Труднее решить вопрос, какой тип монархии предпочитал д’Аржансон.

’Аржансон называет этот обычай “прекрасным правом”. Он ревностно оберегает поддержание королевской фамилии браками и рождением наследников, связывая это с главнейшим призванием королей - миротворчеством. Только стабильная наследственная монархия, исключает борьбу за трон, она охраняется от войн и мятежей, связанных со сменой династии. “Корона - наследственна. Не восходя к источнику этого прекрасного права, легко предположить, что для того, кто им обладает, самая большая обязанность - гасить возмущения и войны”. Кроме того, истинная монархия должна иметь национальные корни, то есть быть защищенной от иностранных претендентов. По мнению этого государственного деятеля, иностранцы вообще не должны допускаться к управлению страной, только француз может быть заинтересован в судьбе родины. В подобных рассуждениях д’Аржансона явно просматриваются две вещи: следование традиции, осуждающей во Франции правление иностранцев и идея национального значения монархии.

Кроме рассуждений о необходимости наследственной власти короля, в своих произведениях д’Аржансон рисует образ идеального правителя. Он не отличается большой оригинальностью, однако не во всем совпадает монархами, возвеличенными Вольтером или Монтескье. Как человек близкий к трону и государственный деятель, маркиз старается увидеть в реальных современных правителях черты, которые могли бы помочь им стать великими монархами. Часто он идеализирует регента или молодого Людовика XV, наделяя их качествами необходимыми королю, или стараясь увидеть в чертах характера этих правителей признаки величия. “Кто же является наиболее способным для управления, как не человек обладающий умом, деятельный, неугомонный в работе, обладающий здравым смыслом, ... любящий науки и искусство и обладающий добрым сердцем, радующийся счастию другого и умеющий сопереживать народу и частным лицам”, - таков портрет герцога Орлеанского. Ум, активность, доброта, просвещенность, естественность - таковы черты хорошего правителя, выделяемые д’Аржансоном. Он склонен подчеркивать чисто человеческие, личные качества в образе монарха, возможно потому что не находил других у современных властителей. Интересно, что одной из необходимых черт государственного человека, он считал здоровый образ жизни.

Итак, наследственность монархии и хорошие качества короля - залог стабильности правления и величия нации. Однако д’Аржансон вовсе не склонен возвеличивать современную абсолютную монархию. Должна ли вообще королевская власть быть абсолютной? С одной стороны д’Аржансон практически никогда не оспаривал необходимости верховенства монарха. Он приветствует многие мероприятия, сопутствовавшие установлению сильной королевской власти, выступает против созыва Генеральных штатов и власти парламентов, резко осуждает феодальную оппозицию. Он поет дифирамбы неделимой и неотчуждаемой верховной власти, которая пользуется доверием народа и поэтому является самой естественной, прочной и гуманной. “Вся полнота публичной власти пребывает в монархе, ... не должно быть не какого раздела власти между ним и властью народа”. С другой стороны, многие его рассуждения и предлагаемые реформы противоречат установившейся практике и самому духу абсолютной монархии. Он не только признает договорное происхождение власти, что дало повод историкам считать его сторонником народного суверенитета. Он предлагает фактическую децентрализацию управления, передачу многих общественных функций на места и организацию маленьких республик внутри монархического государства.

’Аржансон считает порождением министерского деспотизма, узурпировавшим королевскую власть, именно с этой точки зрения он оценивает абсолютизм. Возможно, такая точка зрения сформировалась у него под влиянием идеологов дворянского либерализма, но важно то, что он не считал современную французскую монархию абсолютной в смысле верховенства королевской власти. Думаю можно с уверенностью утверждать, опираясь на вышеприведенные высказывания д’Аржансона, что абсолютная власть короля была его идеалом, тогда как современный режим был деспотией министров, отягощенный феодальным правом, отсутствием свободы и чрезмерной централизацией, а вследствие этого нуждался в значительном реформировании.

’Аржансон? В основе созданной им программы государственных реформ лежит полное разрушение феодального режима. Его критика исторической концепции дворянских идеологов и отрицание исторического значения дворянства и феодального режима проистекает из убеждения в том, что любая попытка либерализации современной государственной системы должна начинаться с отмены феодальных и финансовых привилегий сеньоров. Дворянство может и должно служить нации в армии и в администрации, но их права на землю должны быть упразднены. Феодальное право препятствует развитию экономики, либерализации управления, улучшению нравов, распространению свободы и укреплению королевской власти. Крупные сеньоры, обладая от рождения особыми правами, препятствуют выдвижению действительно талантливых людей, лишенных того старта, которым благодаря знатности, образованию и богатству обладают наследственные дворяне, особенно крупные. Программа д’Аржансона, направленная на разрушение феодального режима довольно проста и радикальна: принудительный выкуп всех соответствующих прав (сюзеренитета, долговых рент, охоты и т. п.) По мнению автора этой идеи, окончательное падение дворянства - самая эффективная мера укрепления режима. “Нужно ли учитывать силу дворянства? Уверяют, что она поддерживает корону, но много доводов в пользу того, что она скорее расшатывает ее, чем поддерживает”.

Другой важной стороной реформ, предложенных д’Аржансоном, является борьба с излишней централизацией власти. Он считает, что часть общественных функций должна быть передана из ведения государственных учреждений местным органам самоуправления. Такая мера также должна будет способствовать укреплению королевской власти, так как все местное управление будет находиться под наблюдением и с участием представителей королевской власти (интендантов). Коммунам не будет предоставлена какая-то часть реальной власти, она вся в руках короля. Местные органы только уполномочены выполнять некоторые общественные функции. В их ведении должны находиться полиция, организация промышленных и других общественных работ, сбор налогов. Во главе каждой из общин или коммун, д’Аржансон предлагает учредить “народные магистраты”, однако их выборами руководит представитель королевской власти: жители выдвигают своих кандидатов, но окончательный выбор - за интендантами.

Чтобы применение демократических принципов не стало опасным для королевской власти, оно должно иметь границы. “Нужно четко определить сферы демократической власти, Генеральные штаты являются опасными, но провинциальные штаты - не столь опасны, общинные собрания районов должны быть разделены, и не объединяться”.

Какого положительного эффекта ждет д’Аржансон от этих мероприятий? Прежде всего, экономического: “На общественные работы будет уходить меньше времени и средств, и они будут выполняться с большим прилежанием, через работу этих коммун налоги будут подниматься законно и выплачиваться королю беспрепятственно”. Часть финансовых средств должна оставаться в ведении коммун, через которые король будет управлять их обращением. Местные органы имеют право голоса при обсуждении того, на что должны быть потрачены эти средства. Но они не смогут сами устанавливать налоги. Предоставляя общинам право руководства местными делами, королевская власть, естественно, добивается и политического эффекта

“демократия” должна ослабить недовольство королевской властью в провинции, не ослабляя, однако, самой власти. “Д’Аржансон декларирует, что ничего уже больше не спасет государство от упадка и гибели, кроме установления этих “маленьких республик”, которые восстанавливают согласие между нацией и королевской властью”.

Подтверждение своей теории д’Аржансон находит во французской истории. 1304 г. явился переломным в завоевании реальных прав. Власть феодалов начинает постепенно разрушаться, укрепляется монархический авторитет. Это свидетельствует о том, что “демократия становится другом монархии, а аристократия - врагом”. Аристократия не может служить королевской власти, только народ всегда являлся ее естественным союзником, так как это соответствует взаимным политическим и экономическим интересам: “Процветание народа способствует обогащению монархии, и это великое дело разрушения дворянства является достаточным поводом, чтобы подчиниться королевской власти для общего блага королевства”. Королевская власть всегда была естественным защитником слабого, бесправного, незащищенного от бесчинства сеньоров народа, дворяне же “слишком близки к трону, и могут не подчиняться”.

Обращаясь к истории других государств, древних и современных, д’Аржансон, повсюду видит подтверждение своей теории. “Законодательство Ликурга устанавливало правительство, сочетавшее королевскую власть, аристократию и демократию”, “императорский Рим основывался более на республиканских обычаях”, современная Англия управляется правительством “приправленным всеми тремя видами”. Помимо исторических примеров, другим источником проектов д’Аржансона была политическая теория. Новая традиция в общественной мысли, изменившая некоторые господствовавшие представления о формах государственного устройства, сделала распространенным предметом обсуждения смешанные формы правления. Д’Аржансон сам достаточно часто ссылается на философов “представивших возможность такого правительства”, но, как правило, не называя не кого конкретно. Мы, однако, можем сказать, что точка зрения д’Аржансона на многие проблемы (происхождение и природа власти, формы правления, функции монарха) имеет явные корни в государственно-правовой теории Т. Гоббса. Но английский философ, описав особую форму правления, которую он назвал “смешанной монархией”, считал ее невозможной. Кроме того, Гоббс, как и многие его соотечественники, старался оправдать уже имевшуюся государственную практику, родившуюся в результате революции, а д’Аржансон строил на этой основе новую для Франции государственную систему, пытаясь найти обоснования ей в собственной истории и придавая черты самобытности. Национальные корни теории “демократической монархии” - не выдумка д’Аржансона. Его построения - один из ответов на новую социальную ситуацию, породившую представления о национальном значении французской монархии. Д’Аржансон, в отличие от своих современников, отказывается от господствовавшего в первой половине века понятие о нации как общности, объединяющей разные сословия. Он четко разделяет ее на аристократию и народ, или третье сословие.

Вступая в полемику с популярными в его время теориями, д’Аржансон не считает, что королевская власть должна играть роль надсословного органа, направляющего и примеряющего различные социальные силы. Он видит ее историческое значение и современную спасительную для государства задачу в союзе с третьим сословием и борьбе с аристократией. Основные пункты его программы, направленные на “спасение отечества”: отмена феодальных привилегий, уменьшение власти министров и организация ограниченного самоуправления общин, предоставление свободы мнений. “Скажут, что принципы, представленные в трактате, благосклонны к демократии, стремятся к разрушению дворянства, и не ошибутся”.

’Аржансон, несмотря на свою защиту монархического принципа и обоснования всей своей системы интересами укрепления королевской власти, не называет придуманную им систему “демократической монархией”. Он ставит демократию на основное место при выборе определения: ”подчиненная демократия”, “демократия, управляемая королевской властью”.

’Аржансон часто высказывает мысль о необходимости ограничения королевской власти, за суверенитет которой он так ратовал раньше. Даже ранее, после его отставки в 1747 г. в его мемуарах звучат пессимистические нотки, Людовик XV уже не кажется ему способным к управлению страной, а английская конституционная система - неприемлемой для французов. Он более лояльно стал относиться к деятельности Парижского парламента и к возможности созыва Генеральных штатов. Видения грядущей революции все чаще посещают этого защитника величия трона. Его откровения этого периода иногда трудно сочетать с более ранними высказываниями в защиту абсолютной монархии. Возможно, причина этого не только в личных разочарованиях, политических просчетах правительства и прогрессе общественной мысли, перевернувшей многие господствовавшие представления. Все это, конечно, способствовало вполне естественной эволюции взглядов д’Аржансона. Но, все-таки, абстрактная монархическая идея никогда не была для него приоритетной, его взгляды всегда отличались известной рациональностью и вполне вписывались в систему государственного утилитаризма с его концепцией ограниченного деспотизма, либерализации экономики и свободы мнений. Монархическую систему он считал самой естественной и полезной для государства, поэтому и защищал ее долгое время.

Думаю, что несправедливо было бы назвать д’Аржансона чистым прожектером и мечтателем. Он был вполне практичным государственником, стремящимся найти реальные пути выхода из кризиса французской монархии. Форма государства, сочетавшая демократические принципы с централизованной монархической властью, казалась ему самой естественной и подходящей для французов. Тем не менее, как и многие его современники, он часто писал о необходимости соблюдения большой осторожности в проведении любых, даже самых незначительных реформ и некогда не ратовал за немедленное осуществление своих проектов. В его государственных посланиях, докладах и записках очень редко встречаются предложения каких либо серьезных изменений в государственном управлении, которые он описал в теоретических произведениях.

После д’Аржансона теорию “демократической монархии” развивал в своих историко-политических сочинениях аббат Мабли, очень популярный во время революции. Один из ее деятелей и главных теоретиков Кондорсе, взяв на вооружение идеи д’Аржансона и Мабли рассматривал Французскую революцию как попытку осуществления подобных проектов. Таким образом, достаточно отвлеченные построения стали основой политической практики. Но, осуществив мероприятия, предложенные д’Аржансоном и его последователями для укрепления монархии, сохранили ли деятели революции саму королевскую власть?

«Великая революция. 1715-1815», определяет хронологические рамки революции со смерти Людовика XIV. Такой взгляд, по мнению автора, можно обосновать тем, что изменения в обществе, которые мы привыкли связывать с Французской революцией, начались задолго до взятия Бастилии и закончились вместе с падением Наполеона I. Действительно, новая социальная обстановка, переформирование элиты общества, научный прогресс и падение престижа королевской власти привели к достаточно существенным изменением в интеллектуальной атмосфере в обществе в XVIII в., хотя, на мой взгляд, вряд ли эти постепенные и вполне закономерные изменения можно назвать революцией. Новый век принес особую популярность оппозиционным идеям, но реальная политика и насаждение официальной государственной идеологии тоже имели свои плоды, поскольку отвечали культурной традиции и реалиям политической жизни. Полифония образов власти, господствовавших в политической мысли явно указывает на то, что в обществе шел активный поиск оптимальной модели дальнейшего развития и нового политического устройства, так как старая уже не соответствовала изменившимся представлениям.

Именно в этот период рождается понятие “нация” в том виде, как оно воспринималось вплоть до революции. Нация - это народ, обладающий не только территориальным единством, но и имеющий свои неотъемлемые права, свою историю и мифологию. Король и нация уже не обладают тем единством, которое ярко выражено в теории абсолютной монархии. Во многих трудах нация ассоциируется с третьим сословием. Это представление кристаллизуется в борьбе с идеологией дворянства, которое, аппелируя к традиции, пытается выдвинуть себя на роль посредников между нацией и королем. В ответ начинает создаваться своя национальная история, независимая от истории королевской власти и теория национального превосходства. Монархия в политической мысли остается идеалом для большинства писателей, но новые представления требуют поиска нового единства. Идея королевской власти наполняется новым содержанием, монархия приобретает демократические черты. Сама идея “национальной монархии” в том понимании, в котором она существовала на протяжении всего XVIII в. была рождена новыми представлениями, не только исключившими дворянство из сферы общественной жизни и национально-государственных интересов, но и фактически отделившими короля от нации. Однако это было вполне закономерным продолжением идей эпохи расцвета абсолютной монархии. Новые теории единения короля нации стали порождением одновременно государственной и оппозиционной идеологии, наложившимися на национальную традицию.

возможной формой правления для Франции. Особые традиции королевской власти остаются национальной гордостью французов. Однако, несмотря на приверженность монархическому строю, мыслители XVIII в. постепенно наполняют это понятие новым содержанием. Эти идейные изменения постепенно становятся столь существенными, что становятся основой новой политической культуры, утвердившейся во второй половине XVIII века.