ЛИДЕРГОС Н. В.
(МИНСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ)
АФОРИЗМ В СТРУКТУРЕ ПОЛИФОНИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
(НА МАТЕРИАЛЕ РОМАНОВ КРЕБИЙОНА-СЫНА)
Февраль 2008 ИМЛИ им. А. М. Горького РАН
Конференция, посвященная Кребийону-младшему (1707-1777)
http://www.imli.ru/nauka/conference/2008/krebiyon.php
Постановка вопроса о полифонии и афоризме в структуре полифонического дискурса по отношению к роману XVIII в. может показаться неправомерной. Однако сам Бахтин указывал, что элементы полифонии существовали еще до Достоевского – в диалогической прозе Сократа и Лукиана, а также в карнавализованных жанрах, которые, сочетая «философский универсализм со злобой дня», обусловили впоследствии диалогическую сущность романа нового времени.
С другой стороны, афоризм, казалось бы, исключает противоположное высказывание, однако чаще лишь создает иллюзию универсальной истины и потому в силу своей парадоксальности обладает потенциальной диалогичностью. Можно предположить, что в романном контексте афоризм приобретает интенцию проблематизации общепринятых истин и участвует в создании полифонического дискурса.
В докладе это предположение рассматривается на материале романов Кребийона-сына, в которых за гедонизмом скрывается пафос свободомыслия, за внешней игрой и травестией, легкостью нравов – катастрофизм мироощущения, одновременно «веселый и мрачный маскарад»1. Игровое отношение писателя к миру демонстрирует отсутствие у него позиции моралиста-судьи человеческих пороков. Главная проблема всего творчества Кребийона – любовь – становится предметом гигантского полилога, в процессе которого выявляются разные мотивы поведения персонажей (например, в ситуации любовного обольщения в «Софе» или испытания любви вынужденной изменой в «Шумовке»), многозначность самого понятия «любовь», наконец, способность человеческого слова обосновать любое желание и поведение, то есть отсутствие авторитетной истины в сознании как автора, так и его героев. Скрытый диалог Кребийона в романах с философской прозой Монтеня, Паскаля, французских просветителей также можно рассматривать как зерно полифонии. Наконец, как явление полифонии можно рассматривать комментарии слушателей к повествуемым историям, где фигурируют различные точки зрения. В «Софе» Султан и Султанша не только обсуждают поведение персонажей повествуемого мира, мотивы их поступков, оценивают их моральный облик, но и пытаются изменить развитие сюжета по своему вкусу. Требование Султана, чтобы в повествовании не было никаких нравоучений, равнозначно отрицанию монологичной авторской точки зрения. Сам Кребийон от лица повествователя в сказке «Шумовка, или Танзай и Неадарне» иронизирует по поводу претензий автора на обладание авторитетной истиной: «В любой истории мы ценим разумные рассуждения <…> такие рассуждения хотя и удлиняют рассказ, свидетельствуют о мудрости автора»2. «Всеобъемлющая ирония автора» (формула А. Д. Михайлова) ставит под сомнение все провозглашаемые персонажами истины. Например, в «Софе» автор беспощадно иронизирует над попытками героинь сохранить репутацию добродетельных и честных женщин. Многие намеки Кребийона (например, язвительность по поводу половой слабости Мазульхима) воспринимались современниками очень остро, т. к., по мнению комментаторов, метили в конкретных высокопоставленных особ3. Можно увидеть в авторской иронии стремление зафиксировать диалектику бытия, в данном случае – усложнить систему точек зрения и повествовательную перспективу.
Как писал известный русский философ Г. Г. Шпет, «афористическая форма существенно связана с внутренней растерянностью скептической души»4. Шпет видел основания скептицизма в субъективности, в непродуктивной фиксации неразрешимого противоречия между истиной и многообразием эмпирических явлений. Для скептика попытки установить истину чреваты ошибками и неопределенностью, поскольку «он живет адиалектической статичностью самопротиворечия»5. Но это означает, что сознание скептика и афориста изначально полифонично: афорист ставит себя вне морали, в равной степени скептически и иронично относясь и к добру и к злу и признавая одновременно истинность даже противоположных суждений.
В романах Кребийона афоризмы постоянно присутствуют в диалогах героев, отражая борьбу разных точек зрения. Например, в «Софе» рассуждения Зулики и Нассеса о любви демонстрируют равную степень убедительности прямопротивоположных утверждений. Если героиня считает, что «чем более порядочна женщина, тем сильнее она сопротивляется»6, «только кокеток трудно уломать. Их легко уверить в том, что они обворожительны, однако трудно растрогать; легче всего даются победы над разумными женщинами»7. Или: «Искренняя любовь всегда почтительна», – говорит Зулика и добавляет, что «необузданность возможна лишь по отношению к женщинам, к которым нельзя испытывать что-либо, кроме презрения»8, однако Нассес не согласен с ней: «почтительность неуместна, когда женщина действительно пробуждает желания»9. Эти и другие афоризмы противоречат друг другу, причем дело не в разных интересах и целях Мужчины и Женщины в диалоге, а в принципиальной невозможности свести различные мнения к одной истине. Кребийон не стремится определить свое отношение к спору, и это, как нам кажется, отражает не только и не столько его стремление приблизиться к пониманию сути вещей и понятий, то есть к познанию некоей авторитетной истины, сколько уход от всякого авторитетного мнения. Возможно, этим тоже объясняется театральность романов Кребийона, который предпочитал демонстрировать мир, но не высказывать свое мнение о нем.
В афоризмах Кребийона создается «”точка выбора”, в которой еще неизвестна окончательная истина и любой вариант представляется возможным, но при этом сами варианты имеют очень четкую форму и «снимают тревожную неопределенность»10 чувства, не мог быть категоричным. Позволяя различным ценностям сосуществовать в противоречии, писатель проявляет себя человеком терпимым, но и – главное – скептиком, для которого авторитетные истины утратили свою силу.
Склонность афоризма шокировать парадоксом приводит к внешнему эффекту, за которым стоит «пуантирующее псевдообъяснение»11. Обескураженный парадоксами Кребийона читатель вовлекается в полилог, который ведут персонажи друг с другом и автор с миром. В результате становится очевидной двусмысленность истины и возникает своеобразный полифонический дискурс.
Проблема полифонического потенциала афоризма в романном дискурсе может быть рассмотрена и в другом аспекте. Если афоризм это парадокс, в котором одна часть противоречит другой, то афоризм внутри себя содержит потенциальный спор, а значит, афоризму свойственна внутренняя диалогичность. В данном случае проявляе диалогизм сознания (автора или персонажа), который опирается на разницу границ означаемого и означающего. В случае Кребийона речь идет о том, что размывание семантики слов, обозначающих понятия морально-нравственной сферы, приводит к диалогизации самих афористических высказываний, а значит – к потенциально бесконечному полилогу героев о них. Однако в романном дискурсе, в частности у Кребийона, где одно афористическое высказывание чаще всего сталкивается с другим или даже несколькими, эта потенциальная диалогичность становится очевидной и превращается в полифоническую структуру. Афоризм в составе романного полифонического дискурса полностью реализует свои свойства как парадокса. Представление афориста о мире, обнаруживает авторское понимание тех ценностных связей, которые существуют между явлениями и понятиями, то есть позиционируют самого автора. Тем не менее, Кребийону удалось выразить не только свой скептический взгляд на мир, но, дистанцировавшись от героев, дать им возможность озвучить свои позиции, причем в ситуации постоянного спора. Это значит, что писатель смог реализовать основной принцип полифонии как «нового типа художественного мышления».
ПРИМЕЧАНИЯ
– ориентальные забавы рококо, или раздумия о природе любви// Кребийон-сын. Шумовка, или Танзай и Неадарне. Софа. М.: Наука, 2006. C. 312.
2 Кребийон-сын. Шумовка, или Танзай и Неадарне. Софа. М.: Наука, 2006. C. 106.
3 Михайлов А. Д. Примечания // Кребийон-сын. Шумовка, или Танзай и Неадарне. Софа. М. 2006. С. 359.
4 Шпет Г. Г. Philosophia Natalis. Избр. психолого-педагогич. труды. М., 2006. C. 416.
5 Там же, с. 397.
7 Там же, с. 254.
8 Там же, с. 256.
10 Улыбина Е. В. Обыденное сознание: структура и функции. Ставрополь, 1998. С. 82.