Мадариага де Исабель
Россия в эпоху Екатерины Великой
Глава 21
Двор и культура
ляя связи своей страны с интеллектуальной Европой. Она не только вывела Россию в число европейских стран , но и наладила прямые контакты с некоторыми из выдающихся мыслителей эпохи Просвещения. Первым ее шагом в этом направлении было приглашение д ' Аламбера осенью 1762 г. на роль воспитателя великого князя Павла Петровича. Но д ' Аламбер отказался. «Я слишком подвержен геморроидам, а они слишком ужасны в этой стране» ,- писал он Вольтеру , намекая на официальную причину смерти Петра III. Кроме того , помимо нежелания покидать своих парижских друзей д ' Аламбер состоял пенсионером прусского короля ( у которого провел почти все лето 1763 г.) и не мог так просто бросить одного высочайшего патрона ради другого. Ело переписка с Екатериной продолжалась, в основном по инициативе д'Аламбера, до 1767 г., но никогда не достигала той непринужденности, которой были отме чены отношения императрицы с Вольтером или с Гриммом. Конечно, Екатерину, как показывают ее письма, задел отказ д'Аламбера. Может быть, она прослышала о его грубом намеке на смерть Петра III ? Так или иначе, когда в 1772 г. д'Аламбер позволил кому-то сослаться на себя в ходатайстве на высочайшее имя об освобождении нескольких французских офицеров, сражавшихся за польских конфедератов и захваченных в плен, он получил крайне сухой ответ, положивший конец всякой переписке между ними.
раздо успешнее. Вольтера издавна интересовала Россия. Первая часть его «Истории Петра Великого» была издана в 1760 г., вторая появилась в 1763 г., и он послал несколько экземпляров для ознакомления императрице через ее секретаря, женевца Пикте. При посредстве Пикте Екатерина еще раньше снабдила Вольтера «достоверным» описанием своего восшествия на престол, но он не торопился вступить в общение с императрицей, не зная, долго ли она процарствует. В августе 1762 г. Екатерина через посредников дала знать Вольтеру, что готова позволить энциклопедистам перенести подготовку и печатание их великого труда в Ригу из-за тех препятствий, которые мешали им во Франции. Вольтер, с тех пор как он поссорился с Фридрихом II в 1753 г., обходился без собственного короля-философа, и возможно, что занятая им позиция странствующего рыцаря-интеллектуала подталкивала его сделаться рыцарем императрицы, которая была еше молода и, как говорили, хороша собой. Екатерина поблагодарила Вольтера за «Историю Петра Великого», и между ними завязалась переписка, продолжавшаяся до смерти Вольтера в 1778 г. Это была переписка, процветавшая благодаря расстоянию, разделявшему корреспондентов, и тому, что они никогда не встречались лично. В самом деле, с годами Екатерина стала всячески стараться отговорить Вольтера от приезда в Россию. В марте 1778 г. она просила Гримма сказать Вольтеру, что «Като хороша только издали» . Помимо той ценности, которую они видели друг в друге, составляя общество взаимного восхищения, Вольтер был очень полезен Екатерине как рупор ее взглядов и побед над их общими врагами — католической церковью, клерикализмом, варварством, фанатизмом, турками (не как мусульманами, но как разрушителями греческой античности). Подобно другим философам — врагам католицизма, Вольтер приветствовал русское завоевание Польши, предназначенное, как он выразился, установить веротерпимость вооруженной рукой и победить «и святого отца, и муфтия». Он лаже сочинил и издал на средства Екатерины русскую версию истории религиозного раскола в Польше, а когда пришло время, приветствовал раздел этого «подарка королей» — католической Польши. Заискивание Вольтера перед «нотр дам де Санкт-Петербург» и бессердечие, крывшееся за легкой болтовней по поводу сражений в Польше и Турции, показывают его не с лучшей стороны. Дидро, который был большим обязан Екатерине, вел себя сдержаннее.
Несмотря на многочисленные препятствия, Дидро удалось продолжить издание «Энциклопедии» во Франции. Но его личные финансовые трудности снова привели его в поле зрения Екатерины и позволили ей сделать чрезвычайно удачное приобретение. Дидро, которому в отдаленном будущем нужны были деньги на приданое тогда еще шестилетней дочери, решил пожертвовать своей библиотекой. Услыхав, что библиотека Дидро продается, Екатерина заплатила ту сумму, которую он просил, но этим ее щедрость не ограничилась: она оставила за ним право пожизненного пользования библиотекой, назначила ему жалованье в тысячу ливров в год как библиотекарю и заплатила круглую сумму вперед. Дидро поначалу лишился дара речи от этого поистине царского обхождения, а потом, будучи по натуре человеком сердечным и экспансивным, возглавил хор похвал в адрес Семирамиды Севера. Он с головой погрузился в поиски талантов для Екатерины, помогал советами приезжим из России, а однажды оказал ей важную услугу, уговорив Клода де Рюльера, занимавшего пост секретаря французского посольства во время екатерининского переворота, не издавать написанные им «Анекдоты», в которых тот довольно прозрачно намекал на роль Екатерины всмерти Петра 1П.
цузского скульптора Фальконе к поездке в Россию, где он создал памятник Петру I , воспетый в поэме Пушкина «Медный всадник». Меньше ему повезло с другим кандидатом на службу в России, Мерсье де Ла Ривьером. Последний служил интендантом на Мартинике и написал труд «О естественном и непременном порядке политических обществ», который Дидро прочел в рукописи и пришел в неописуемый восторг. По рекомендации Дидро Екатерина распорядилась, чтобы Н. И. Панин начал переговоры с этим французом о приглашении его на русскую службу. Но с самого начала между императрицей и философом возникло недоразумение. Екатерина видела в Мерсье человека, чье сочинение преследовали во Франции: поэтому он желал служить и навсегда поселиться в России. Сам же Мерсье де Ла Ривьер собирался на пару лет осчастливить императрицу своим присутствием и советами, а потом вернуться домой. В январе 1768 г. Екатерина несколько раз беседовала с Мерсье и, очевидно, нашла его придурковатым. Она не намеревалась принимать в конфиденциальные советники француза, который скорее всего через два года вернется на родину и выдаст ее драгоценнейшие секреты политическим противникам. В свою очередь и Мерсье де Ла Ривьер с разочарованием обнаружил, что ему предстоит стать не главным министром императрицы, а всего лишь одним из нескольких советников-правоведов при генерал-прокуроре для законотворческой работы Уложенной комиссии. Заносчивость Мерсье и его неосторожно высказанные в письме к Рейналю нелицеприятные впечатления о России, вероятно прошедшие полицейскую перлюстрацию, настроили русских против него, и он вернулся во Францию ( впрочем, став на 100 тыс. руб. богаче , чем был ).
Приезд Мерсьеде Ла Ривьера в Россию в любом случае пришелся некстати , потому что в это время императрица особенно сильно гневалась на Шуазеля из - за публикации в Париже «Путешествия в Сибирь... с описанием нравов и русских обычаев и т. д. » аббата Шаппа д ' Отроша ( с выполненными в романтическом духе гравюрами Лепренса ). Шапп д ' Отрош - член Французской академии , астроном , прибыл в Санкт - Петербург в 1761 г. по пути в Сибирь , где намеревался наблюдать прохождение Венеры. Он был гостеприимно принят в России и провел в Тобольске несколько месяцев. Книга аббата вышла в 1768 г., и нельзя было представить себе худшего для Екатерины момента ее появления , потому что Россия только что вступила в войну с Турцией.
Естественно , императрица заподозрила , что здесь не обошлось без ее врага Шуазеля , ведь д ' Отрош не только описал Россию как варварскую страну , но и отозвался с насмешкой о ее военной мощи. Россия показалась этому французу страной , погрязшей в праздности и невежестве , населенной рабами , живущими в ужасной нишете под игом крепостничества : «В России никто не осмеливается думать ; душа , униженная и отупелая , почти теряет к этому способность. Ядовитое дыхание деспота охватывает все искусства , все предприятия и проникает во все мастерские. Там можно видеть художников , прикованных цепями к мольберту. Достаточно единственного пожелания Екатерины , чтобы лишить ее подданных жизни и имущества... Нельзя предстать перед ней , не пав ниц... » Разделавшись с русским правительством , аббат взялся поносить русский народ в таких выражениях , что становится понятно , отчего Екатерина так разъярилась : «Можно с легкостью заключить... что у русских , наверно , грубая нервная организация , незатейливая и пассивная , скорее способствующая формированию ярких характеров , чем гениальных людей... » Может быть , она разгневалась , прочитав , что при воцарении Петра III «императрица , его жена, бросилась к его ногам и, биясь лбом о землю, принесла ему присягу на верность как первая из его рабов".
«Путешествие в Сибирь» не встретило в Париже хорошего приема. Екатерину же оно подтолкнуло к самому объемному, если и не самому удачному, ее писательскому опыту. Ответ императрицы Шапп д'Отрошу, озаглавленный «Антидот», получил еще худшие отзывы. Это утомительное и скучное сочинение, написанное мелочно, с разбором и опровержением каждой якобы злостной ошибки Шапп д'Отроша. Но все же оно не лишено интереса, так как показывает, чтб именно Екатерина II в действительности считала правдой о прошлом и настоящем России, а не в чем она старалась уверить других. Сочинение проникнуто неподдельным патриотическим негодованием:
взглядом с тем, что мы видим в остальном человеческом роде, то увидели бы, что он стоит приблизительно в уровень с осталь ными народами Европы... Немецкие писатели, например... искали в русских немцев, не находя сердились; все было дурно; русским было непростительно быть русскими дома.
По крайней мере, еще в одном случае Екатерина сумела обратить аргументы философов против них самих — когда она отвергла одиозное название «деспота», которое Шапп д'Отрош постоянно прилагал к правительнице России. В чем именно она превосходит деспотизмом французского короля? — вопрошала императрица.
ции (которое король мог преодолеть), то и в России был Сенат с его правом представлений императрице. Если во Франции сохранялась Бастилия (а она все еще стояла на своем месте) и издавались коро левские указы о заточении подданных без суда и следствия — lettres de cachet , то в России Тайную канцелярию уже упразднили. Даже о существовании во Франции фундаментальных законов можнобыло поспорить. Наконец, автор «Антидота» мог, торжествуя, указать на тот факт, что «Большой наказ» русской императрицы во Франции был запрещен, а Сорбонна осудила «Велизария», которого императ рица с приближенными лично перевели на русский язык.
Отношение Екатерины к Руссо было двойственным. Запрещая «Эмиля» в 1763 г., она, вероятно, его еще не читала, так как книга едва успела выйти во Франции. Запрет мог исходить от Святейшего синода, так как «Признания савойского викария» понравились русским иерархам не больше, чем французским. В 1765 г. Григорий Орлов предложил Руссо поселиться в России, а такое приглашение не могло быть передано без ведома Екатерины. Большинство сочинений Руссо было переведено на русский язык, но труд «Об общественном договоре" Екатерина оценила как антироссийское произведение. Кроме того, как она заявила в 1770 г., ей не нравились и педагогические идеи Руссо.
виться в путешествие в Россию, которое, как всем казалось, он был обязан предпринять ради Екатерины. Наконец в октябре 1773 г. он прибыл в Петербург. В известном смысле он неудачно выбрал время для визита, потому что Россия все еще вела изнурительную войну с Турцией, а на горизонте уже вставала неясной тучей пугачевщина. Но зато французское правительство приветствовало поездку Дидро в надежде использовать его репутацию для сближения с Россией.
ческие потуги Дидро. История их дружбы хорошо известна: императрица принимала философа частным образом примерно трижды в неделю пополудни. Сначала в их беседах затрагивался широкий круг тем и оба высказывались очень свободно. Но, как потом говорила Екатерина, пришло время, когда ей показалось, что реформаторские планы Дидро хороши только в кабинете, а не в реальной жизни. «... Вы трудитесь на бумаге, которая все терпит, — сказала она философу, — между тем как я, несчастная императрица, тружусь для простых смертных, которые чрезвычайно чувствительны и щекотливы» . Судя по письмам самого Дидро, к декабрю 1773 г. первая тонкая трещина в их отношениях сгладилась. Но здоровье его все ухудшалось, он был одинок при чужом дворе, его русские враги плели интриги (одни из-за того, что он был французом, а другие из-за того, что он был философом), и все это заставляло Дидро тосковать и стремиться домой. В России он не видел почти ничего, кроме столицы, но зато он очень много виделся с Екатериной.
Так или иначе, долгие беседы императрицы с Дидро осенью 1773 г. иначе как необыкновенными не назовешь. Даже если он никогда не шлепал ее по коленке в пылу красноречия, все же их регулярные вечерние встречи были совершенно неформальными. Екатерина усаживалась на роскошном диване, иногда с шитьем в руках, а ее гость помещался в удобном кресле напротив. Сердечность ее приема внушила Дидро надежду, что наконец-то он нашел правительницу, готовую усваивать от него идеи Просвещения и применять их в управлении страной. Более того, подобно многим современникам, Дидро думал, будто Россию реформировать проще, чем Францию, потому что она представляла собой чистый лист, на котором история еще ничего не успела написать, страну без учреждений и институтов.
Примерно представляя себе, какие темы будут обсуждаться, Дидро обычно готовил более или менее длинные записки, которые и читал императрице, а потом они спорили о прочитанном. Эти бумаги сохранились. Они говорят о присущей их диалогу удивительной свободе выражений, письменных и устных. Дидро высказывал Екатерине свои взгляды на образование , веротерпимость , процесс законодательства , разводы ( которые он одобрял ), азартные игры ( которые он не одобрял ). Он просил ее дать России закон о престолонаследии , сохранить Уложенную комиссию как «вместилище законов» и гарантию того , что народ дап свое согласие на введение этих законов. Он уговаривал Екатерину ввести преподавание анатомии в школах для девочек , дабы они вырастали хорошими женами и матерями , защищенные от происков соблазнителей не невежеством , а целомудрием.
на не принимала некоторые или даже все идеи Дидро , то восторгалась Просвещением из чистого лицемерия , чтобы склонить в свою пользу общественное мнение за рубежом , а дома по - прежнему делать , что захочется. Гораздо реже замечают ( если вообще замечают ), что идеи Дидро не несли в себе практической программы ни для России середины 70- х гг.. ни для любой другой страны в любое другое время. Философу не обязательно быть политиком - практиком и администратором , и Дидро , конечно , им не был. Многие его идеи казались привлекательными в теории , но не имели никакого отношения к реальности. Благородные , щедрые , во многом идеалистические , они представляли собой скорее образ мыслей , чем политическую программу.
он остановился в доме русского посла князя Д. А. Голицына. Во время пребывания там Дидро договорился об издании на французском языке «Устава об образовании» и Генерального плана воспитательного дома , составленного для Екатерины И. И. Бецким. В это же время Дидро написал свои «Размышления о Наказе» — комментарии к екатерининской инструкции депутатам Уложенной комиссии. Их передали Екатерине II после смерти Дидро в 1784 г., и некоторое время в 1785 г. она их изучала. При этом критика Дидро явно задела ее за живое. «Это сочинение — суший вздор, в котором не найдешь ни знания вещей, ни рассуди тельности, ни предвидения... Критиковать легко, а творить труд но», — добавила она, — особенно тому философу, который «был до того благоразумен, что жил под чужим покровительством» .
До конца дней Дидро Екатерина не теряла к нему сердечного расположения, но истинного друга-литератора на всю жизнь она обрела только во Фридрихе Мельхиоре Гримме. Он был сыном лютеранского пастора, родился в Регенсбурге в 1723 г. и перебрался в Париж в надежде сделать карьеру. При помощи своего покровителя, наследника герцога Саксен-Готского, тогда гостившего во Франции, Гримм скоро попал в парижские салоны и сделался близким другом Дидро и Руссо. С 1754 г. Гримм возглавил и «Корреспонданс литтерер» — литературный журнал, основанный аббатом Рейналем. Это был очень элитарный двухнедельный обзор парижских новостей в мире книг, поэзии, театра, живописи и скульптуры. Примерно пятнадцать подписчиков из числа европейских королей и князей Священной Римской империи получали его экземпляры через свои посольства в Париже, что позволяло Гримму достаточно свободно высказывать свои взгляды. Екатерина II была давней подписчицей, но личное ее знакомство с Гриммом началось тогда, когда в сентябре 1773 г. он в свите молодого ландграфа Гессен-Дармштадтского при был в Санкт-Петербург на свадьбу сестры последнего, Вильгельмины, с великим князем Павлом Петровичем.
нием. С сентября 1773-го по апрель 1774 г. Екатерина часто принимала его наедине и обращалась с ним так же, как с Дидро. Гримм тем не менее отказался вступить в русскую службу и остаться в Санкт-Петербурге, но, когда он уехал, между ним и императрицей завязалась постоянная переписка, продолжавшаяся без перерывов многие годы. Последнее письмо Гримму Екатерина написала за месяц до своей смерти. Второй визит Гримм нанес и Петербург в 1776 г. ( и попал на второе бракосочетание великого князя Павла ), а вернулся в Париж официальным агентом Екатерины 11 с жалованьем в 2 тыс. руб. в год , обязанным исполнять ее художественные и интеллектуальные поручения , а также конфиденциальные частные задания — например , присматривать за ее сыном ог Григория Орлова , Алексеем Бобринским , который вел весьма разгульную жизнь.
ми мыслителями и поток переводов на русский язык пока еще не привели к созданию оригинальных русских сочинений политического характера. Тем замечательнее были «Философические предложения» Я. П. Козельского , изданные в сенатской типографии в 1768 г. Едва ли их можно назвать оригинальным произведением , так как они состоят в основном из перечня пронумерованных юридических , политических и философских тезисов , извлеченных из трудов современников Козельского ( в частности , как признает сам автор , Руссо , Монтескье , Гельвеция и одного анонимного писателя , которым оказался Шафтсбери в переложении Дидро ). Козельский не обсуждал форму правления в России , в общих чертах признавал общественный договор между правителем и подданными и отдавал предпочтение республиканской форме правления , а именно такой , как в Голландии ( «которая в своей простоте и умеренности полагает себя и считается другими счастливейшим народом в Европе» ) . Он осуждал большое неравенство состояний , позволявшее богатым угнетать бедных и развивавшее в послелних раболепство ( пункт 415); предлагал отводить восемь часов в день на работу , оставляя косемь на развлечения и восемь на сон (пункт 426). и считал облег чение бремени простого народа единственным средством цивили- юватьего. Поэтому Козельский исходил из принципа: «освободи те народ, если хотите видеть его просвещенным», а не из более распространенной идеи: «когда народ достигнет просвещения, он будет достоин свободы». В «Предложениях» Козельского не содер жится никакой организованной системы, но он явно был рационалистически мыслящим республиканцем, а полное отсутствие упоминаний о религии как источнике нравственности, да и о религии вообще, следует отметить особо.
Если Козельский черпал вдохновение в трудах французских и немецких политических теоретиков, то его современник С. Е. Десниикий в основном опирался на английских и шотландских мыслителей. Десницкий в 1761 г. был послан в Глазго, где учился в университете и слушал лекции Джона Миллара и Адама Смита. По возвращении в Россию Десницкий был назначен лектором Московского университета по римскому праву в применении к российским законам, а в 1773 г. он получил кафедру российского права (кстати, он был первым профессором права, читавшим лекции на русском языке, а не на немецком и не по латыни). Как в изданных сочинениях Десницкого (серия его публичных речей в университете), касавшихся широкого круга проблем юриспруденции и истории права, так и в «Представлении об учреждении законодательной, судительной и наказательной власти в Российской империи», ко торый он представил Екатерине в феврале 1768 г., заметно огромное влияние английских мыслителей, в частности труда Блэкстона «Комментарии к английским законам», а также английской прак тики. «Представление» Десницкого было издано тольков 1905г., но его работа в университете и вольный перевод «Комментариев» Блэк стона на русский язык, выполненный в 80-е гг., несомненно, сказались на развитии юридического образования в России.