Смирнов А. А.
Традиции французской моралистики XVII века в творчестве Кребийона-младшего
Мировая культура XVII-XVIII веков как метатекст: дискурсы, жанры, стили. Материалы Международного научного симпозиума «Восьмые Лафонтеновские чтения». Серия “Symposium”, выпуск 26. СПб.: Санкт-Петербургское философское общество, 2002. С. 89-91
http://anthropology.ru/ru/texts/smirnov_aa/metatext_26.html
Французский роман эпохи Просвещения активно использовал открытия как прециозного романа ХVII в., так и классицистической культуры сентенции и афоризма. Творчество Кребийона-младшего наглядный тому пример: герои его романов, повестей почти постоянно рассуждают по поводу тем светской морали, формулируют свои мысли в коротких афористических высказываниях (A. Siemek. La Recherche moral et esthétique dans le roman de Crebillon fils. Oxford, 1981). Высшую точку в большинстве диалогов героев Кребийона составляет заостренное остроумное высказывание. В центре многих моралистических дискуссий находится вопрос о придворном любовном этикете как своеобразной доктрине. Этот вопрос занимал важное место у Ларошфуко в его “maxime d’amour”, будучи обновлением придворной доктрины светской любви, имеющей свои корни в галантно-пастушеском романе ХVII в.
У Кребийона максимы должны быть всегда интерпретированы в системе тех высказываний, в которые они включены. В этом заключена их новая литературная функция в отличие от ХVII в., когда каждая сентенция свое художественное воздействие развивает сама из себя вне заданного контекста. Благодаря использованию афоризмов характеры Кребийона приобретают черты скетча (См. A. Huxleyé Crébillon the Younger // The Olive Tree and other Essays. London, 1947. Р. 135-149).
Определенная общность Ларошфуко, Лабрюйера и Кребийона наблюдается в сфере трактовки женского характера по правилам благопристойного поведения в обществе («bienséance»). Женская добродетель рассматривается в отличие от мужской только в отношении к доктрине светской любви. Если Ларошфуко предлагает генерализирующее определение линий добродетельного поведения, то Лабрюйер рисует типы женщин в виде обстоятельных портретов и «характеров», насыщенных сентенциями и развернутыми размышлениями. Это обстоятельно может быть подтверждено и на стилистическом уровне — первый использует обобщающие имена существительные “chasteté”, “sévérite”, “honnêteté”, “coquetterie”, “galanterie”, второй предпочитает дифференцирующую характерность — “femme coquette”, “femme galant”, “femme inconstante, légère, volage”. Кребийон соединяет эти две тенденции, насыщенные как дифференцированными описаниями психологии женщин, так и обобщающими моралистическими суждениями (H. G. Funke. Crebillon fils als Moralist und Gesellschaftskritiker. Heidelberg, 1972). Кребийон оказывается ближе к Ларошфуко по характеру используемых мотивов и стилю, поскольку у Лабрюйера в центре резкая критика конкретных «нравов нынешнего века», а не нравов людей вообще. Это не исключает того обстоятельства, что Кребийон, как автор ХVIII в., обращается и к проблемам своего времени (E. Sturm. Crébillon fils et libertinage au 18e siècle. Paris, 1970).
неестественность в женской одежде, манерное поведение. Лабрюйер движется от сентенции к портрету и пытается соединить максимы и моралистические сказки (“conte moral”), Кребийон идет дальше и включает эти жанры в новеллистическую и романную структуру повествования (P. V. Conroy. Crebillon fils: Technik of the Novel. Banbury, 1972).
— amour/caprice, amour/fantasie, vertus/vices (B. Fort. Le language de l’ambiguité dans l’oeuvres de Crebillon fils. Paris, 1979). Художественное свойство контраста используется им не только для противопоставления портретов и характеров, но и внутри формы максимы, хотя автору ХVIII в. уже не свойственен интерес к пуантированным концовкам.
Выработанное моралистами ХVII в. напряжение между бытием и явлением, добродетелью и пороком в структуре афористического высказывания в романах и новеллах Кребийона превращается в чисто психологическую антитезу — полной взаимного доверия длительной любви (amour) и поверхностной чувственности (goût, caprice, fantaisie). Классическим образцом подобного противопоставления является его нашумевший роман «Софа», где Тартюф в юбке, преисполненной глубокой порочности, и продажная танцовщица иллюстрируют своим поведением исключительно телесную форму человеческих взаимосвязей, и только в четвертом эпизоде романа любовная пара Феним — Зулма воплощают идеал истинной любви, которая была свойственна прециозному роману. По многим другим аспектам своего творчества Кребийон продолжает указанные традиции, поэтому число тем оказывается ограниченным, вариации моралистических рассуждений повторяются, в результате чего последующие читатели стали уставать от чтения его текстов. Моралистическая рефлексия сохраняет свою значимость в его новеллах и романах лишь благодаря духу галантных рассказов в стиле рококо (H. Wagner. Crébillon fils: Die erzählerische Struktur seines Werkes. München, 1972; J. R. Joseph. Crebillon: Économie érotique et narrative. Lexington, 1984).