Приглашаем посетить сайт

Загрязкина Т. Ю. Следы Франции в России.

ТРАДИЦИИ В КУЛЬТУРЕ

Т. Ю. Загрязкина СЛЕДЫ ФРАНЦИИ В РОССИИ

Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2009. № 3

www.ffl.msu.ru/img/pages/File/nauka/vestnik

Культурные взаимоотношения между разными странами, видоиз-меняющиеся на протяжении столетий , имеют свое ядро, свою “изюминку” или “визитную карточку”. В развитии франко-российских связей таким ядром была галломания – интенсивное проникновение французского языка и культуры в русский ареал, восприятие и переработка этого влияния. Несмотря на то что этот период длился недолго (пик галломании приходится на вторую половину XVIII – первую треть XIX в.), он продолжал (и продолжает) ретроспективно воздействовать на последующие контакты, обозначая высокую планку взаимодействия между нашими странами. Наряду с этим происходило движение людей, идей и слов в другом направлении – из России во Францию. Именно поэтому франко-российские связи рассматрива-ются с двух сторон – следы России во Франции1 и следы Франции в России. В данной статье преобладает второй аспект, однако он рассматривается как диалог, предполагающий не только наблюдения и оценки, но и двусторонний обмен мнениями.

Когда первый французский дипломат Ля Невиль (La Néville) посетил Москву (это было в последний год правления Софьи, в 1689 г.), французский язык в России был еще неизвестен , и дипломат должен был завоевывать культурное пространство: “Я ему (сыну боярина Матвеева. – Авт.) посоветовал выучить французский язык, уверяя его, что в свои 22 года он выучит его легко и сможет удовлетворить свою страсть к чтению, потому что все старые и новые авторы переведены на этот язык”2.

Матвеев французский язык выучил (именно он впоследствии подготовил визит Петра I в Париж), а уже через 100 лет французский язык и культура не нуждались в России в особой рекламе. Не случайно многие французские деятели культуры воспринимали русских только как своих учеников, пусть даже и очень талантливых. “Нельзя сказать, что у России не было своих идей; но можно сказать, что она сделала своими наши идеи и полюбила их всем сердцем”, – писал Ж. де Местр3.

Французские идеи (философия Просвещения)

Между тем во французской научной литературе есть и другая точка зрения. По мнению французского исследователя А. Ларатолари, в течение XVIII в. Россия, воспринимающая общественные идеи, превратилась в страну, предоставляющую эти идеи : у нее брали уроки как у страны, которой правил “просвещенный монарх”. Сыграли свою роль военные победы России, личности Петра и Екатерины, внутренние проблемы предреволюционной Франции, а также углубление интереса к культуре северных стран – “поворот на Север”. Во времена Людовика XIV средиземноморские страны французов интересовали больше, чем северные. Все изменилось, когда 100 тыс. протестантов выехали в Голландию , Пруссию, Англию; некоторые из них оказались в России. Именно в это время Франция начинает интересоваться Севером. Однако главным фактором было внимание к России великих философов Франции. По мнению А. Ларатолари, “философы не снисходили до России , а предлагали ее в качестве модели”4. Эта точка зрения основана на взаимоотношениях и контактах трех ключевых фигур – Екатерины II, Вольтера и Дидро.

Влияние Вольтера на образованное русское общество было чрезвычайно сильным. Как пишет П. Р. Заборов, для русской культуры Вольтер “был всегда и , конечно, еще надолго останется неизменным спутником”5. Между тем Россия тоже была интересна Вольтеру. Можно сказать, что это был в полном смысле диалог культур и диалог идей. Взаимоотношениям трех ключевых фигур той эпохи – Екатерины II, Вольтера и Дидро – посвящена обширная литература. Мы коснемся лишь некоторых из важных вопросов.

Французская исследовательница С. Менан полагает, что у Вольтера был своего рода “стратегический план влияния на российское общество”. Философ хотел , чтобы его знали и понимали в России, стремился воздействовать на российское общественное мнение, хотел, чтобы его реформаторские идеи были применены в этой стране6.

Россия стала для Вольтера объектом исторического анализа и темой для политических рассуждений. На примере Петра, “великого человека”7, Вольтер обосновал одну из своих главных мыслей: великие цивилизации рождаются благодаря деятельности выдающихся людей – просвещенных монархов. При этом Вольтер оставляет в стороне или упоминает вскользь те действия или черты характера Петра, которые на Западе могли бы быть предметом критики. Главным для Вольтера было показать необходимость реформ и трудности их реализации. Среди “явных и тайных препятствий” была “почти вся нация, восставшая против своего же благополучия”8.

Французские философы XVIII в. часто переносили действие своих произведений в воображаемые или далекие страны, чтобы в скрытой форме продемонстрировать свою точку зрения. Этот прием считался более эффективным , чем откровенная утопия, так как позволял привести в пример хоть и малознакомую, но реальную страну (часто эту роль играл Китай). Действие сказки Вольтера “Царевна Вавилонская” частично разворачивается в “империи киммерийцев”, символизирующей Россию. Здесь есть восторженные отзывы о Екатерине II как “самой блестящей из цариц” и о реформах в России: “Не минуло еще и трехсот лет с тех пор, как во всей своей свирепости здесь господ-ствовала дикая природа, а ныне царят искусства, великолепие, слава и утонченность”9.

С одной стороны, Вольтер способствовал пропаганде положительного образа России в Европе, с другой – воздействовал на мнение российской элиты, читающей по-французски. Принимая в Фернее русских путешественников, Вольтер не только получал информацию о положении дел в России. Возможно, он надеялся, что своими блестящими и запоминающимися речами, которые, он знал, будут цитировать, своими письмами, которые будут читать, он сможет оказать влияние на русскую мысль в области законов, нравов, отношения к авторитетам и религии. Переписка с Екатериной, которую вел Вольтер, позволяет заключить, что в лице императрицы он видел светскую власть, защищающую философию от обскурантизма, влияния Рима, теократических режимов. Эта точка зрения расходилась с мнением официальной Франции по всем кардинальным вопросам.

1) борьбу с католицизмом с опорой на православие и планы России относительно Польши;

2) борьбу против ислама с опорой на русскую внешнюю политику относительно Турции;

3) распространение идей Просвещения в России10.

Кроме того, Вольтер хотел видеть в России образец для подражания и использовал российскую тему в интеллектуальных спорах предреволюционной Франции. Так, в “Царевне Вавилонской” он ставит Россию в пример государствам, “которые чванились тем , что просвещают другие на-роды”11. В письмах Екатерине Вольтер подчеркивал особую миссию России. В письме от 5 декабря 1777 г. он пишет: “Ваше величество, я получил вчера немецкий перевод свода ваших законов… Сегодня утром я начал его переводить на язык варваров-французов; это будет Евангелие мира и останется таковым и на китайском языке и на всех других. Я был прав тридцать лет назад, говоря, что все к нам придет от Северной Звезды”12.

Между тем отношение к Вольтеру в России было непростым. Как пишет П. Р. Заборов, наряду с почитателями и последователями у него имелись и противники, и даже яростные враги. “Цензура не раз преграждала путь его сочинениям, но тем не менее прервать этот процесс (публикацию его произведений. – Авт.) было невозможно”13.

Екатерина II была в переписке и с другими философами – Дидро и Д’Аламбером. Между тем на предложение императрицы приехать в Россию согласился только Д. Дидро. Он находился в Петербурге с 8 октября 1773 г. по 5 марта 1774 г. и оставил записи, заметки и письма, отражающие его впечатления.

Французский исследователь Л. Версини посвятил специальную работу пребыванию Дидро в России, в которой оценил его итоги неоднозначно. Дидро пробыл в России “долгую русскую зиму”, но, по мнению Л. Версини, “ничего не видел в России, а Екатерина ничего не вынесла из встреч с Дидро”. Во время эпидемии дизентерии он практически не выходил из дворца Нарышкина на Исаакиевской площади, посетив только Смольный институт, так как был назначен его куратором. Затем он болел, и только один раз был на официальном приеме в Царском Селе. В Москву Дидро приехать не смог и очень сожалел по этому поводу14.

Между тем контакты философа и императрицы имели важные положительные итоги, которые Л. Версини называет “помощью Екатерины Дидро” и “помощью Дидро Екатерине”. “Помощь Екатерины” заключалась в следующем:

• в предложении печатать его “Энциклопедию” в России – в Петербурге или в Риге (Дидро отказывается, сославшись на договор с парижским издательством);

• в покупке библиотеки Дидро (15 000 книг); • в фиктивном характере покупки, так как Екатерина оставляет его библиотекарем его же библиотеки;

• в выплате ему в качестве “библиотекаря” ренты 1000 ливров в год;

• в предложении ему купить его рукописи (Дидро отказывается); • в “мелочах” и услугах: дорогая шуба, муфта, оплата всех расходов, предоставление кареты, предложение поселиться у Нарышкиных.

“Помощь Дидро” Екатерине: • способствует получению Эрмитажем картин Тициана, Рембрандта, Мурильо, Рафаэля, Пуссена, Ван-Дейка (всего 500 картин);

• посылает преподавателей для Смольного института и Кадетского корпуса;

• планирует проект Российской энциклопедии (Encyclopédie russe).

Отдавая должное Екатерине, Дидро вместе с тем ее критикует и предлагает свой план реформ , среди которых – продажа импера-торских владений; уменьшение количества конюшен, охот, свиты, путешествий, посольств и расходов Министерства иностранных дел; отделение монастырей от государства; национализация церковного имущества; создание светской системы образования и т. д. Дидро обращал внимание на развитие города. Он считал, что нужно продолжать дело Петра по развитию городов, создавать там промышленность, но не предметов роскоши, а предметов массового потребления. Предпочитал Москву искусственной столице, которой, с его точки зрения, был Петербург, писал о театре, об университетском и женском образовании, о принципах воспитания наследника, о приоритете естественных наук по сравнению с латынью и греческим и т. д.

Екатерина полемизировала с Дидро; возможно, это имеет в виду Л. Версини, когда пишет о том, что Екатерина ничего не вынесла из этих бесед. Известно свидетельство графа Сегюра о том, что Екатерина говорила Дидро: “…я с большим удовольствием слушала все, что внушил вам ваш блестящий ум; но из всех ваших великих принципов, которые я очень хорошо понимаю, можно составить прекрасные книги и совершить лишь плохие дела. …Вы трудитесь только над бумагой, которая все терпит (она гладка, проста и не представляет никаких препятствий ни вашему воображению, ни вашему перу); между тем как я, бедная императрица, работаю на человеческой шкуре , которая, напротив, очень раздражительна и щекотлива”15. Эти и другие предложения были сформулированы Дидро в виде отдельных статей.

“ душу раба в стране, которую называют страной свободных людей, и душу свободного человека в стране, которую называют страной рабов”16.

Галломания

Все европейские страны в той или иной степени пережили галломанию, но в России она была особенно интенсивной. Середина XVIII – первая треть XIX в. были периодом массированного и быстрого проникновения французской культуры во все сферы жизни образованного общества – в светскую жизнь, домашнее образование, бытовую культуру, искусство, язык. Галломании предшествовал под-готовительный этап, за ней следовал этап затухания французского влияния.

Во времена Софьи в Москве были всего 3 французские книги, принадлежавшие боярину Матвееву. Во времена Екатерины II стало хорошим тоном иметь библиотеку французских книг в красивых переплетах. В 1790 г. в Москве насчитывалось 15 книжных лавок (в 1785 г. их было только 3). Наибольшим спросом пользовались французские философы – Вольтер, Дидро, Монтескье, – читатели интересовались и художественной литературой. Кроме того, начинают переводить с французского языка на русский. Переводами с французского языка занимались почти все русские писатели XVIII в. – М. В. Ломоносов, В. С. Тредиаковский, Д. И. Фонвизин и др. В начале XVIII в. французская книга занимала 3-е место в России после латинской и немецкой, а в середине века переводы с французского составляли уже 55% всех переводов.

Как подчеркивает В. С. Ржеуцкий, продажа французских книг в Москве осуществлялась грамотно и с размахом. Московские книгопродавцы были в основном выходцами из Страсбурга и хорошо знали друг друга еще до поездки в Россию. Тесные связи и взаимовыручка помогли им хорошо наладить дело: они издавали каталоги, открывали читальни, выдавали книги на дом, в том числе читателям из провинции, и даже печатали рекламу. Петербургские книжные магазины явно уступали московским17. Интересно, что в одном из первых французско-русских разговорников – разговорнике Ж. -П. Вегелина18, изданного в Москве в 1789 г., – часть диалогов посвящена покупке книг в книжной лавке.

Знание французского языка для культурного человека стало обязательным, что объяснялось несколькими причинами. Важнейшую роль, безусловно , играла экономическая и политическая роль Франции в Европе, но нельзя недооценивать и такой фактор, как высокая степень развития самого французского языка. Французский язык был нормализован раньше, чем другие европейские языки. Уже в XVII в. сформировался “образцовый язык”, le bon usage, который обслуживал сферу светской жизни, науки и образования. Подобно тому как французский двор стал образцом для подражания во всей Европе, образцом стал и французский язык. При включении в европейскую систему координат русская культура должна была заполнить лакуну, образованную в результате несоответствия стилистической системы русского языка новым потребностям: нужен был язык светского общения и научного стиля речи. Вот как об этом писал Пушкин в отрывке “О причинах, замедливших ход нашей словесности” (1824): “Метафизического языка у нас вовсе не существует, проза наша так еще мало обработана, что даже в простой переписке мы принуждены создавать обороты слов для изъяснения понятий самых обыкновенных; и леность наша охотнее выражается на языке чужом, коего механические формы уже давно готовы и всем известны”19.

Произведения, письма, заметки Пушкина позволяют в прямом и переносном смысле увидеть, как русский язык ассимилирует французские слова, до сих пор не имевшие в русском языке аналогов. Ср. высказывание Пушкина о Вяземском: “Даже там, где его мнения явно противоречат нами принятым понятиям, он (Вяземский. – Авт.) невольно увлекает необыкновенной силою рассуждения (discussion) и ловкостью самого софизма”20. В этом контексте два французских заимствования. Одно из них, discussion, дается в скобках как пояс-нение русского эквивалента “рассуждение” и, в отличие от слова affectation в предшествующем контексте, занимает в предложении не самостоятельную, а вспомогательную позицию. Заимствование софизм уже полностью ассимилировано: оно дается без пояснения и в русской транслитерации.

Языковая ситуация в период галломании

Использование французского и русского языков подчинялось определенным закономерностям.

Русский язык использовался в двух сферах:

1) как язык высшего официального стиля при общении с высшими сановниками и с императором и

2) как язык дружеского неофициального общения.

Вспомним эпизод из фильма “Звезда пленительного счастья”, в котором Николай I требует, чтобы обратившаяся к нему француженка Полина Гебль, невеста декабриста И. Анненского, говорила по-русски. Дело в том, что при обращении к высшему лицу по-французски происходило сближение, как при разговоре равного с равным, не всегда уместное. Известна записка Чаадаева к Бенкендорфу от 15 июля 1833 г., в которой Чаадаев объясняет, что только плохое владение письменным русским языком было причиной того, что он написал по-французски письмо Николаю I: “…прошу Вас сказать Государю, что писавши к Царю Русскому не по-русски, сам тому стыдился. Но я желал выразить Государю чувство, полное убеждения, и не сумел бы его выразить на языке, на котором прежде не писывал”21.

Можно сказать, что использование языков было гендерно окрашено. При непосредственном общении мужчин между собой устно и письменно использовался русский язык. Однако в этом случае он ассоциировался уже не с официальным, а с дружеским общением. Русский язык как слишком интимный исключался, если в компании дружески беседующих мужчин появлялась дама. В этом случае полагалось перейти на французский язык.

Именно французский язык занимал нишу нейтрального светского общения. Так, в “Герое нашего времени” М. Ю. Лермонтова описывается, как во время беседы Печорина и Грушницкого мимо них прошли две дамы – княгиня Лиговская с дочерью Мери. До сих пор беседа велась по-русски с вкраплением отдельных французских слов. Но как только дамы поравнялись с офицерами и смогли услышать их разговор, те перешли на французский язык.

Чтобы привлечь внимание Мери, Грушницкий «успел принять драматическую позу с помощью костыля и громко car autrement la vie serait une farce trop dégoutante (Милый мой, я ненавижу людей, чтоб их не презирать, потому что иначе жизнь была бы слишком отвратительным фарсом)”»22. Переход с русского языка на французский свидетельствует о переходе от дружеской беседы двух мужчин к светской беседе.

“дамоподобии” французского языка в России: «Идеальной нормой этого салонно-дворянского стиля был “мнимый”, фантазируемый язык “светской дамы”»23.

Этот стиль нам хорошо знаком по произведениям русской классической литературы, в которых использование французского языка имело важную функциональную нагрузку.

Во-первых, он использовался для воспроизведения атмосферы светской жизни и создания образа персонажей – выходцев из дворянской среды. Именно поэтому первые страницы “Войны и мира” Л. Н. Толстого, воспроизводящие атмосферу салонов и светских раутов, написаны по-французски. Действие этого романа происходит на пике галломании, и доля французского текста здесь больше, чем в романе “Анна Каренина”, описывающем более позднюю эпоху.

Во-вторых, французский язык мог быть средством снижения образа и способом сатирической характеристики персонажей. Ср. отрывок из повести А. С. Пушкина “Дубровский”: «Пуркуа ву туше, пуркуа ву туше , – закричал Антон Пафнутьич, спрягая с грехом пополам русский глагол “тушу” на французский лад. – Я не могу дормир в потемках»24. В этом небольшом контексте комический эффект достигается несколькими способами:

1) русской транслитерацией французских слов, обозначающей плохое произношение Антона Пафнутьича;

2) незнанием им самой обычной лексики и использованием русского глагола вместо французского;

3) смешением двух языков, т. е. синтаксическим включением французского слова в русское предложение (я не могу дормир в потемках).

Исследователь из Санкт-Петербурга Д. Л. Спивак сделал интересное наблюдение: в “Отцах и детях” И. С. Тургенева использование разных языков символизирует противостояние “поколения отцов” и “поколения детей”: “Вам все желательно шутить, – ответил Павел Петрович. – Я не отрицаю странности нашего поединка, но я считаю долгом предупредить вас, что я намерен драться серьезно. A bon entendeur, salut! – О, я не сомневаюсь в том, что мы решились истреблять друг друга; но почему же не посмеяться и не соединить utile dulci? Так-то: вы мне по-французски, а я вам по-латыни”25. Базаров специально подчеркивает, что не считает большим достоинством знание Павлом Петровичем французского языка и больше ценит латынь как язык науки.

о французском языке имела важное положительное значение: она позволила русским более глубоко осознать свою идентичность. Так, в комедии Д. И. Фонвизина “Бригадир” высмеивается речь персонажей, буквально пересыпанная французскими словами “капабельна”, “бильеду” и др. Между тем речь шла о гораздо более важном явлении. Ср. отрывок из романа И. С. Тургенева “Отцы и дети”: «…военные танцевали усердно, особенно один из них, который прожил шесть недель в Париже, где он выучился разным залихватским восклицаниям вроде “Zut”, “Ah fichtrre”, “Pst, pst, mon bibi” etc.

Он произносил их в совершенстве, с настоящим парижским шиком, и в то же время говорил: si j’aurais вместо si j’avais, “absolument” в смысле “непременно” … – словом, выражался на том великорусском-французском наречии, над которым так смеются французы, когда они не имеют нужды уверять нашу братию, что мы говорим на их языке, как ангелы, comme des anges»26. В этом отрывке использование французских выражений маскирует неграмотность (ошибки в речи) и простодушие, если не глупость (неадекватная самооценка).

Неестественность французского языка в устах русских отмечал Ф. М. Достоевский: “Язык этот как бы краденый, а потому ни один из русских парижан не в силах породить во всю жизнь свою на этом краденом языке ни одного своего собственного выражения, ни одного нового оригинального слова, которое бы могло быть подхвачено и пойти в ход на улицу, что в состоянии , однако, сделать каждый па-рикмахерский гарсон”27. Достоевский дает весьма жесткие оценки, но критикует не французский язык как таковой, а его девальвацию и вторичность в устах русских.

другие ассимилировались и уже не воспринимают-ся как иноязычные слова. Французское влияние далеко не всегда засоряло русский язык, в известной мере оно его даже обогащало. 4% лексики современного русского языка – это слова французского происхождения, прочно вошедшие в русский язык28. 4% – много это или мало?

Это, конечно, немного по сравнению с 60% французских слов в английском языке. Между тем эти 4% представляют 60% заимствованной лексики русского языка, а это уже много. Французские слова, вошедшие в русский язык, принадлежат к разным сферам общения. Это так называемая “галантная лексика” (элегантный, эффектный, деликатный, сентиментальный), бытовая лексика (пальто, мебель , флакон ), термины искусства (лирика, тип, балет) и военного дела (атака, авангард, арьергард), торговли (лимит, котировать), политики (режим, пресса, коммунизм), науки и техники (молекула, электрон, автомобиль ) и др. В течение XIX в. русский литературный язык превратился в один из богатейших языков мира: он уже не нуждался в опеке и использовался для выражения любых понятий. Потребность в интенсивном употреблении французского языка исчезла.

Французская диаспора в России

Французский язык и культура проникали в Россию не только через книги, но и непосредственно, через французов – ее носителей. Среди них были:

• деятели культуры, приезжавшие или жившие в России: Дидро, Александр Дюма-отец, скульптор Фальконе, архитектор Монферран, балетмейстер М. Петипа и др.;

• аристократы, писатели, дипломаты. Часть из них приехала вместе с двором супруги Великого князя Павла (это были выходцы из Франш-Контэ). Другие спасались от французской революции: писатель и философ Жезеф де Местр, получивший номинальный пост посла Сардинии в Петербурге, его брат художник Ксавье де Местр, писательница мадам де Сталь, граф де Сегюр – автор мемуаров (Mémoires, souvenirs et anecdotes) и др. Большую роль в восхождении на трон императрицы Елизаветы сыграл французский посланник Ла Шетарди;

• представители низших слоев, приезжавшие на заработки и часто выдававшие себя за аристократов (это была наиболее многочисленная группа); • военные. Бретонец Вильбуи был адмиралом флота Петра I, Бразис – бригадиром армии в Молдавии;

• земледельцы-виноградари (около 60 семей) – кальвинисты, спасающиеся от преследований за исповедование протестантизма. Несмотря на широкое распространение в России французской культуры, отношение к французам было неоднозначным. Существо-ало некоторое противоречие между тягой к французской культуре и книге, с одной стороны, и ироническим отношением к реальным французам – с другой (безусловно, далеко не всегда).

Существует несколько причин этого конфликта культур.

“Ты не представляешь себе, насколько сложно русское общество. Если ему довериться, то тебя раздавят. Я об этом предупреждал маркиза, но он так очарован (приемом. – Авт.), что мне не верит. Наивный, он уедет из России, даже не подозревая о длинном шлейфе пересудов и сарказма по поводу его французского самомнения. По свидетельству губернатора Одессы герцога Ришелье, в России он должен был делать вид, что он на 10 лет старше, чтобы убедить русских , что он тот единственный француз, который умерен в поведении и речах, соглашается , а не спорит”29 .

Споры могли возникать по самым разным поводам, тем более что, по данным французской исследовательницы А. Кратц, французы приезжали в Россию и с просветительскими намерениями, “потому что некоторые из них искренне верили, что имеют важную цивилизаторскую миссию: прививать вкус московитам”30.

Как видно из приведенных цитат, причиной недопонимания были черты характера и поведения французов, взгляды и убеждения, которые для русских были непривычны или неприемлемы. В том случае, если иностранец понимал и принимал правила игры, он мог жить в России и сделать хорошую карьеру, в противном случае отношение к нему было столь же ироническое, как к гувернеру Онегина. Французы в некоторых случаях платили русским тем же. Так, французский посол писал, что русские к иностранцам относятся ревниво и неприязненно и думают, что все знают : “Как только они постигают азы какого-либо ремесла, они думают, что владеют им в совершенстве”31.

2. Французская эмиграция была неоднородным явлением. Главные роли, безусловно, играли крупные личности, деятели искусства, но гораздо более многочисленные роли разыгрывали менее солидные исполнители – ремесленники, промышленники, новоиспеченные врачи, в прошлом брадобреи, военные люди. Среди них было много достойных людей, но часть не имела образцовой биографии. И это не случайно. В определенный период во Франции существовал запрет на эмиграцию32. В отличие от немцев французам приходилось преодолевать препоны, обходить законы, выезжать через другие страны (чаще всего через Голландию) и быть готовыми к любым неожиданностям. Чтобы все это осуществить, нужно было иметь в характере изрядную долю авантюризма, а в биографии – веские причины для того, чтобы покинуть страну. Когда в 1756 г. французский посол вступил на российскую землю, он был удивлен, увидев “множество французов всех мастей, которые после столкновений с парижской полицией приехали наводнять северную страну”33

3. Немцы и англичане, осевшие в России давно, не стремились помочь французам адаптироваться, так как рассматривали их как потенциальных конкурентов. В том случае, если французов не обвиняли в якобинстве, у них находили другие недостатки. Е. Оман не без горечи приводит высказывания о том, что каждая иностранная нация в России имела свою специализацию, но “никто не знал, что делали французы”34. В реальности дело обстояло не так. Профессия у французов была: чаще всего это была профессия домашнего учителя – гувернера.

Французский учитель

Большинство французов служили учителями, или гувернерами, в семьях (outichels), обеспечивая домашнее образование французского образца. Это и была основная “специализация” французов. Если в университете господствовали немцы , то домашнее образование было, безусловно, французским. Очень часто французский повар и французский учитель появлялись в дворянском доме одновременно. Между тем многие из тех, кого называли французами, были выходцами из Эльзаса, Лотарингии или Швейцарии и относились к двум культурам – франкоязычной и германоязычной. Некоторые эмигранты приезжали из восточных провинций, например из Франш-Контэ, присоединенной к французской короне только при Людовике XIV.

“французов” (в широком смысле слова) на пике галломании в России было около 3 тыс. человек, по другим – 260 семейств. Для сравнения: немцев было 12 тыс. человек35. И все же спрос на французских учителей опережал предложение. Именно поэтому французы любой профессии очень быстро переквалифицировались в гувернеров и учителей, не имея должной профессиональной подготовки. Есть, например , свидетельства об объявлении в “Gazette de Moscou”, данном неким Lemaire de Lunéville, о том, что он может обучать 10 языкам и 17 наукам, включая способ превращения фаянса в фарфор. Учителей французского языка не хватало. Всем кандидатам в учителя предписывалось пройти аттестацию в Академии наук в Петербурге и в университете в Москве. Несмотря на существующий указ, на эту процедуру являлись далеко не все. В этой связи французский славист Е. Оман привел историю, возможно вымышленную. Явившись на подобное собеседование и получив задание рассказать о наклонениях (modes), кандидат в учителя ответил, что он во Франции не был 15 лет, с тех пор в моде придумали много нового и о модах он рассказать ничего не может36. Ф. Тастевен, книготорговец, занимавшийся историей французской диаспоры в Москве, пишет об этой истории как о вымышленной, свидетельствующей о недоброжелательности по отношению к французам37.

Учителями становились даже бывшие крестьяне. Были группы французов, точнее, кальвинистов из Швейцарии и Лангедока, выходцев из Эльзаса и Лотарингии , чья жизнь в России должна была быть связана с землей. Однако она каким-то фатальным образом оказалась связанной с домашним образованием. Первые поселения на берегах Волги вперемешку с немцами (например, Францозен -Россоши близ Саратова) образовались во второй половине XVIII в. и через 10 лет распались. Французы жаловались на неподготовленность властей к их принятию, невыполнение тех обязательств, которые им давали агенты российского правительства в Европе, на суровость климата, неурожаи. Русские официальные лица жаловались на “легкомысленность того народа”, на то, что французы оказались неспособными к домостроительству и доброму хозяйству и, как сообщал главный судья Саратовской конторы Лодыженский , “ушли искать счастья ”, “благо французский язык обеспечивал им гостеприимный приют в помещичьих захолустных семьях”38.

– гимназиях, частных пансионах, университетах. В отличие от домашних учителей они должны были иметь высокую квалификацию, подкрепленную дипломами и рекомендациями. Многие из них занимались исследовательской деятельностью , как например лектор Санкт-Петербургского университета Э. де Вогюэ, автор книги о русском романе. Французский язык играл важную роль в университетской жизни. Среди преподавателей Московского университета были лекторы Лабон, Рауль, Лери, Леви и др. По-французски читались некоторые предметы, например история и география, не считая курсов по французскому языку и литературе.

Виноградари Шабо

Деятельность виноградарей Шабо была весьма успешной. Среди них было 60 семей франкоязычных швейцарцев-кальвинистов (семьи многодетные), приехавших в бессарабское селение Шабо в 20-х гг. XIX в. Название Шабо имеет турецкое происхождение и означает “нижние сады”, названные так сравнительно с более северными садами Аккермана. Французская транслитерация могла быть различной – Сhabeau, Chabot. Село Шабо существует и сейчас, находится около города Белгород-Днестровский на территории современной Украины.

Колонисты получили землю по протекции воспитателя Александра I, швейцарского кальвиниста Лагарпа, и стали заниматься делом, к которому были привычны, – виноградарством, виноделием и садоводством. Начальником поселения был известный ботаник и виноградарь Луи Венсен Тардан, с которым был знаком Пушкин. Пушкин приезжал к Тардану во время своей кишиневской ссылки 1821 г., пробыл у него два часа , купался в лимане, пробовал местное вино. Центральная улица в Шабо, Лагарповская, позднее была переименована в Пушкинскую. Перу сына Тардана, Шарлю, принадлежит известная книга по виноделию “Культура виноградников”, неоднократно переводимая на русский язык и изданная в Одессе. Поселение находилось под покровительством графа Воронцова. В Шабо культивировалось около 80 сортов винограда, игристое вино поставлялось к императорскому столу. Колонисты сами обучали своих детей французскому языку, затем они стали приглашать учителей из Швейцарии. До 1870 г. колония оставалась французской, не смешанной, затем сюда стали приезжать немецкие семьи, а позднее – русские и молдавские. По сведениям М. А. Бородиной, посвятившей языку и культуре Шабо целое исследование , каждый раз, когда колонистам присылали предписания на русском или немецком языках, они отвечали: “Мы подписываем только то, что написано по-французски”39.

В 60-е гг. ХХ в. сотрудники филологического факультета Ленин-градского университета проводили в Шабо диалектологические исследования. Оказалось, что потомки колонистов, особенно женщины, сохраняли французский язык и культуру. Правда , их речь содержала русские вкрапления: “On a changé le grafik, Alice travaille aujourd’hui (Поменяли график, Алиса сегодня работает). Quand nous étions au kino… (Когда мы были в кино…). Hvatit travailler (Хватит работать). Donne-moi le védro (Дай мне ведро) и т. д. Отмечалось и влияние русского синтаксиса: tout j’ai fait (все я сделал)”40

В Москве французы селились в Немецкой (Басманной) слободе и в районе Лубянки. Французская колония в Москве сформировалась в период с 1789 по 1812 г. и распалась после 1917 г. Центром колонии было вице-консульство, открытое в 1759 г.41, и храм Святого Людовика на Сретенке (сейчас Малая Лубянка). Долгое время католикам не разрешали строить храмы в Москве. По свидетельству Ф. Тастевена, одним из аргументов, мотивирующих отказ, был дипломатический принцип взаимности: “В Риме нет Русской православной церкви”42 Когда послереволюционная эмиграция приняла массовый характер, французы получили разрешение на строительство собственной церкви. Они купили землю на Сретенке, построили церковь Святого Людовика (Saint-Louis des Français) и освятили ее в 1791 г. Храм был перестроен архитектором Жилярди в 1837 г. Он располагался вблизи самых оживленных торговых улиц – Кузнецкого Моста, Лубянки , Мясницкой, Никольской, где французы имели лавки и дома. Вскоре здесь построили две школы (для девочек и для мальчиков) и больницу на 50 мест. Территория вокруг церкви и стала называться французской колонией. До строительства большого польского костела уже в XX в. собор Святого Людовика был единственным католическим храмом в Москве. После перестройки французы полностью реставрировали церковь. В настоящее время храм работает с очень большой нагрузкой: службы идут подряд на латыни, французском, польском, итальянском, русском языках.

Для торговли своими товарами французы облюбовали главные торговые улицы – Никольскую, Ильинку, Мясницкую, Петровку, Дмитровку, Тверскую , Никитскую, Арбат. Однако большинство магазинов находилось на Кузнецком Мосту. Проходя здесь , “можно подумать, что живешь в Париже, а не в Москве”43 – ткани, кружева, платья, перчатки, шляпы, белье, чулки, туфли, дорогая посуда, украшения, духи. Кроме промышленных изделий продавали продукты – конфитюр, конфеты, пирожные, сыры, вина , оливковое масло, горчицу. Ф. Тастевен объясняет такую эклектику привычкой русских, а не французов44. В 1812 г. французские магазины от пожара не пострадали, но были разграблены французскими солдатами.

Французская торговля и производство, основанное в Москве, были предметом интересной дипломной работы, защищенной на факультете иностранных языков и регионоведения МГУ45. Автор работы Н. А. Беленкова установила список владельцев магазинов, среди которых были и дамы. Так, лучший и самый дорогой в городе шляпный магазин модистки Дюбуа находился на Большой Дмитровке. Гораздо менее изысканными и более дешевыми были шляпы г-жи Буриль : у нее покупали купчихи и дамы полусвета. После войны 1812 г. стали образовываться французские торговые товарищества, объединявшие фабричное производство и торговлю. История знаменитой кондитерской фабрики “Большевик” началась с открытия Адольфом Сиу кондитерской мастерской, превратившейся в торговый дом “А. Сиу и Ко”. Адольф Сиу и его сыновья производили и продавали кондитерские, парфюмерные, писчебумажные изделия. Они имели магазин на Тверской улице в Москве и магазины по всей России – в Нижнем Новгороде, Петербурге, Киеве, Варшаве. Это было первое предприятие в России, производившее шоколад. Технический уровень производства был очень высоким: ручной была только упаковка. Ассортимент включал кондитерские и парфюмерные изделия. Кондитерские изделия – шоколад, какао, кофе, карамель, монпансье, цукаты, конфитюр, мармелад, нуга, драже, мятные пастилки, бисквиты, вафли, пирожные, мороженое и, учитывая национальные традиции покупателей, пастила и пряники; к Пасхе выпекались куличи. Парфюмерные изделия – духи, одеколон, мыло, косметика. Конкуренция в области парфюмерии была очень большой : ею занимались кондитеры, парикмахеры, аптекари. Продукция Сиу славилась высоким качеством и изысканностью оформления. Интерьеры магазинов разрабатывались в Париже и выполнялись в характерном для того времени стиле модерн46.

Н. А. Беленкова собрала интересный материал и по истории московского завода “Серп и молот”, в прошлом – Товарищества московского металлического завода, учрежденного Жюлем Гужоном в 1883 г. и расположенного за Рогожской заставой. К началу револю-ции здесь было 10 цехов, передовое для того времени оборудование, завод работал в том числе на выполнение заказа военного ведомства. Ж. Гужон издал в России несколько книг по развитию экономики и промышленности России, вероятно относясь небезразлично к стране, где он жил и работал47

А. Кратц: “Конкуренция в области торговли является универсальным явлением. Однако особенно жестко велась борьба за российский рынок между голландцами, англичанами и немцами”. Французы жаловались на то, что их товары подделывают и продают по более низким ценам. По данным А. Кратц, подделка французских товаров в XIX в. не была редкостью в Голландии, Германии и России48

Бытовая жизнь французов в России

Французское влияние в России обычно рассматривается с точки зрения развития высокой культуры и судеб людей неординарных – артистов, литераторов, скульпторов. Между тем культура обычных, средних людей, которых было большинство, тоже представляет интерес. Как жили французы в России? Как они сюда добирались? Где спали путешественники? Что и где они ели? Насколько эти условия влияли на развитие франко-российских отношений?

Этим вопросам посвятила свое исследование Ж. Оливье-Шаховская49. Она специально подчеркнула, что дорога в Россию пугала французов – 4 тыс. км через всю Европу. Прежде всего, нужно было выбрать сухопутный или морской путь через Ла-Манш, Северное и Балтийское море. Морской путь был более дешевым и более быстрым, но имел свои ограничения: зимой Балтика замерзала, и путешествие прерывалось до поздней весны. Кроме того, были и несчастные случаи (например, кораблекрушения), морская болезнь, а также скука от монотонного пейзажа, отсутствие необходимого комфорта. А ведь очень часто в дорогу отправлялись немолодые люди. Дидро было 70 лет; от Гааги до Санкт-Петербурга он добирался в течение двух месяцев, и это считалось очень быстро.

было менять карету на сани. Климатические условия могли быть опасными. Так, оттепель на Двине стала почти фатальной для Дидро, возвращавшегося из Санкт-Петербурга во Францию. Лед треснул под его каретой, и в расщелину хлынула вода. Некоторые путешественники в подобных случаях разбирали карету и перевозили ее по частям.

Когда реки замерзали, по ним можно было катить на санях. Для французов этот способ был очень необычным. Может быть, поэтому мемуаристы не скупились на описания, возможно приукрашенные. Ж. Оливье-Шаховская приводит описание езды по реке, данное аббатом Шапом д’Отрошем: “… люди выходили из саней, становились сзади, держась за сани руками, чтобы получить удовольствие от быстрой езды ; удовольствие тем больше, что по льду реки, хорошо населенной в этой местности, перемещалось множество саней, которые встречались, сталкивались друг с другом, переворачивались на большой скорости и соревновались между собой”. Книга Шапа д’Отроша “Путешествие в Сибирь” иллюстрирована вкладками, изображающими разные виды саней для зимнего передвижения. Экзотический компонент у Шапа явно превалировал. Возможно, именно поэтому Вольтер предпочел мнение о Сибири, изложенное Екатериной в 10 строках, “целому фолианту” Шапа (письмо от 18 ноября 1771 г.)50.

Ночлег во время долгого путешествия не всегда удовлетворял французов. Были жалобы на отсутствие хороших гостиниц, удобных кроватей, на плохое обслуживание на постоялых дворах. Иногда предпочитали спать в каретах и не останавливать движение, чтобы приехать поскорее. (Кстати, русские путешественники часто поступали так же.) Некоторые французы останавливались в крестьянских избах. Отзывы о таком ночлеге разные: с одной стороны, все отмечали гостеприимство русских, с другой – непереносимую жару в помещении. Гостиниц в России было мало (в Санкт-Петербурге, например, в XVIII в. были две французские гостиницы). Французы жили в домах русских или французов, которые приехали и обосновались здесь раньше, а иногда покупали или снимали собственный дом. Фальконе, например, первое время жил у Нарышкиных. По сведениям В. С. Ржеутского, после смерти француза его вещи продавались на аукционе, покупали их, как правило, другие французы51

Как известно, французы всегда придавали большое значение кухне. Кухня была для многих из них, особенно в начале их пребывания в России, весьма необычной. Пища в придорожных трактирах не нравилась. Пока были дорожные запасы, французы питались ими. На месте постоянного жительства приходилось решать вопрос в первую очередь финансовый – держать собственного повара или обращаться к услугам соотечественников, содержащих магазины. Как правило, рядом с гостиницами, где жили иностранцы, были такие магазины. Кроме того, французов часто приглашали в дома русских дворян и угощали по всем правилам. Ж. Оливье-Шаховская приводит письма французов, в которых говорится, что в Санкт-Петербурге и Москве много дворян, которые обладают большим состоянием и держат открытый стол. Таким образом, известный иностранец или иностранец, имевший хорошую рекомендацию, мог повсюду пообедать или поужинать. По мере знакомства французов с местной жизнью русская домашняя кухня начинала им нравиться. Французы отмечали количество и качество блюд, то, что многие из них – виноград , дыни и т. д. – привозили из разных уголков России и из-за границы. Отмечали и особые приемы русских при приготовлении еды, например при засолке огурцов и капусты. Особое внимание уделялось квасу, кислым щам, киселю. Правда, ко всему, особенно к квасу, надо было привыкнуть52

Для французов все было необычным в России. Трудности беспокоили людей, готовившихся к поездке в Россию. Вообще поездка в Россию считалась испытанием, подвигом, и люди в какой-то степени гордились тем, что ее выдержали. Они сохраняли неизгладимое впечатление и массу рассказов, в которых Россия представлялась далекой экзотической страной. Трудности дороги и жизни в России, преувеличенные страхи отчасти объясняют то, почему французская колония в Москве никогда не была многочисленной. Подобная ситуация сложилась и с другими средиземноморскими странами – Испанией и Италией, в то время как с Голландией, Англией и Германией существовали более тесные связи.

Затухание галломании к концу XIX – началу XX в. затронуло многие сферы, но не сферу образования. Вплоть до революции в российских гимназиях, как столичных, так и провинциальных, французский язык оставался основным иностранным языком; немецкому языку отводилось меньшее количество часов. После Октябрьской революции соотношение этих языков стало стремительно меняться. Экономические факторы, связанные с усилением Германии, сочетались с общественно-политическими. Руководители Советского государства явно предпочитали немецкий язык французскому. Вот как об этом писала Н. К. Крупская: “…надо изучать языки передовых наций… языки, на которых имеется наиболее богатая научная и социалистическая литература. Такими языками являются английский и немецкий и отчасти французский”53

Вопрос: “С какого языка начинать обучение иностранным языкам?” – для советской школы 20–40-х гг. был совершенно ясен: “Конечно , с немецкого. Когда дети вырастут, в дальнейшем в их трудовой жизни им больше всего будет полезен немецкий язык. Сделать этот вывод заставляет нас соседство с Германией, торговля и экономическая связь и, наконец , та быстрота, с которой переводятся на немецкий язык и все научные и технические издания других стран. Со знанием немецкого языка лучше усваивается английский язык, а со знанием немецкого и французского – английский становится наиболее легким языком”54. Эта цитата вполне отчетливо показывает иерархию языков – немецкого, английского и французского, – в которой французский занимает последнее место. Более того, он имеет не самостоятельное, а вспомогательное значение и служит всего лишь трамплином для изучения английского языка. Первое место занимает немецкий язык , второе – английский. ( Выдвижение английского языка произошло позднее, в середине XX в.)

Образ французского языка , когда-то столь притягательный, после Октябрьской революции был затемнен: Франция стала страной массовой эмиграции, враждебной советской власти. Кроме того, французский язык стал восприниматься как родимое пятно старой, дореволюционной жизни. Приведем отрывок из рассказа, помещенного в популярном в 20-е гг. XX в. “Женском журнале ”, который ставил своей целью формирование нового человека. Как видно из отрывка, “дети”, живущие яркой захватывающей жизнью, противопоставлялись “отцам”, не понимающим ни этой жизни, ни своих детей.

«Лампа над зеленым абажуром освещает полированное красное дерево старинного секретера, развернутую книгу и бритый подбородок человека из породы “последних могикан”, актеров “старого художественного”. …[Он] спрашивает: Коля, ты французский урок выучил? – Нет, мне некогда заниматься всякой ерундой. Я хочу сказать: французским языком. У меня завтра в школе заседание санитарной комиссии, а я ее председатель. Я должен сейчас сесть за доклад о санитарном обследовании школьных помещений. – Все это хорошо, но французский язык… – Прости, я тебя перебью: на какие средства ты живешь?.. Мне это необходимо знать для нашей школьной анкеты. – Я живу на средства, которые получаю в театре…мне платят за участие в кинофильмах. – А сколько это составляет в месяц? Ты вообще трудовой элемент? – [Отец] резко поворачивается в кресле: Ты должен выучить французский язык, слышишь? – Ну хорошо. Я могу. …Еще вопрос. – Ну? – Что ты читаешь в свободное время? – Ты видишь – старые мемуары, и знаешь, что стоит у меня в шкапах. – Я не могу этого написать в анкете, мне никто не поверит»55

Пути и методы формирования нового человека мы оставим без комментариев. Отметим лишь, что, заполняя анкету о семье, сын-школьник обличает своего отца и стремится дистанцироваться от него как от “нетрудового элемента”, а заодно и от старого театра, дореволюционных книг и надоевшего французского языка.

Между тем сниженные аспекты образа французского языка в культурных представлениях русских не закрепились. Напротив, можно говорить об устойчивости позитивных коннотаций, возникших в России в период галломании и сохранившихся вплоть до настоящего времени. В качестве примера приведем результаты анкетирования, проведенного недавно среди студентов МГУ имени М. В. Ломоносова и имеющего целью выявить мотивацию изучения французского языка в эпоху глобализации.

Мнения студентов естественных факультетов можно разделить на три группы:

1. Культурная мотивация. Французский язык ассоциируется с европейской литературой и культурой.

лишь английского языка недостаточно).

Ответы студентов-гуманитариев похожи на ответы естественников, хотя и не полностью совпадают с ними: романтическая мотивация у гуманитариев уверенно занимает первое место. Так, две трети полученных ответов содержат прямое указание на “красоту французского языка”: “он очень красиво звучит”, “он очень красивый”, “я считаю его очень красивым” и т. д. Культурная и романтическая мотивации в принципе взаимосвязаны. Они отражают стабильное ядро традиционных представлений русских, для которых французский язык – вектор приобщения к европейской культуре. Это представление очень давнее, безусловно в настоящее время смягченное, но не исчезнувшее. Стойкость культурного стереотипа можно объяснить несколькими причинами.

Прежде всего, логикой мифа, который передается из поколения в поколение почти в неизменном виде, несмотря на трансформации в обществе, образовании, методах преподавания. Если десятилетия назад наши учебники включали большое количество литературных произведений, то в современных учебниках их гораздо меньше или они вовсе отсутствуют. Между тем образ языка, сложившийся у преподавателей десятилетия назад, продолжает влиять на коллективные представления их сегодняшних учеников. Свою роль играют и школьные, несколько романтизированные впечатления от классической литературы: голубой флер, который покрывает прошлое России, жизнь и быт дворян по аналогии распространяются на французский язык, связанный с этим миром.

Между тем традиционный образ подвергается изменениям далеко не однозначным. Несмотря на разнообразие учебников , которые доступны российским студентам в настоящее время, образ Франции оказывается неполным и односторонним. Учебники отражают ожидания части учащихся, для которых эта страна ассоциируется только лишь с “искусством жить” (le savoir-vivre), и при этом формируют стереотип именно в этом направлении. Во многих учебниках можно обнаружить и стандартные персонажи, и стандартный набор тем. Безусловно, при изучении чужой культуры нельзя обойтись без установочных тем “Семья”, “Дом ”, “Проблемы молодежи” и т. д., но, как считает Ж. Ольтцер , они представлены все же слишком однообразно56. Обращает на себя внимание и стремление показать Францию почти исключительно как страну высокой моды, лучшей в мире кухни и лучших духов. Социокультурное содержание учебников разных уровней, безусловно, имеет разный объем: материалы для совершенствующихся более разнообразны, чем материалы для начинающих или продолжающих. Среди общего количества людей, изучающих французский язык в России, самого высокого уровня достигает лишь меньшая часть учащихся. Большая часть останавливается на более ранних ступенях. Представления о Франции самых массовых категорий учащихся оказываются весьма упрощенными. Возникает парадокс: французский язык начинают изучать под воздействием романтически-художественного стереотипа , который в процессе обучения сменяется другой моделью, нередко обедненной до формулы “вино–сыры–духи”.

– английский, 25 – немецкий, 20% – французский), сокращение французских продолжающих групп в вузах дало пищу пессимистическим прогнозам относительно будущего французского языка. Между тем опасения, на наш взгляд, все же преувеличены. Действительно, количество изучающих французский язык в специализированных школах на одну треть меньше, чем изучающих немецкий, и почти в пять раз меньше , чем изучающих английский57. Между тем как второй иностранный язык в школе или вузе или как первый, но изучаемый с нуля в вузе, он имеет хорошие перспективы. Выбор французского языка в этом случае осуществляется и под влиянием еще действующего позитивного стереотипа, заложенного в период галломании.

Роль французской культуры в России сами французы всегда оценивали очень высоко: “Мы им привили вкус , которого до нас у них не было, мы их научили свободе мысли, мы им внушили любовь к литературе и отвращение ко всему дикому и грубому через книги и не только через них. А сейчас… мы видим блестящий расцвет русской мысли, сформированной если не нами, то по крайней мере вместе с нами”58. В настоящее время французская культура по-прежнему интересует русских. Она распространяется разными способами: через книжные магазины и библиотеки, прессу (например, газеты “La Langue française”, “FranCité”), Интернет (например, сайт http://www.francomania.ru), благодаря деятельности ассоциаций преподавателей французского языка в России (таких ассоциаций 24), посольства Франции в России и Французского культурного центра, расположенного в Библиотеке иностранной литературы в Москве, а также многих других организаций.

В период после Октябрьской революции и до перестройки русская культура во Франции распространялась по двум направлениям: 1) культура СССР; 2) культура русского зарубежья – Франция была “столицей” послереволюционной эмиграции в период 1924–1940 гг.

группы русского языка как языка специализации по французским меркам немногочисленны и находятся в связи с этим под угрозой закрытия. Как один из вариантов решения проблемы предлагается сосредоточить специализацию в каком-либо крупном университете, например в Нантере (Париж-Х), Страсбурге, Марселе-Экс-ан-Провансе, Ницце. Между тем приток в группы нефилологов, студентов гуманитарных и даже естественных факультетов, не только не ослабевает, но даже усиливается. Среди преподавателей русского языка происходит смена поколений, уходит поколение детей эмигрантов, на смену им приходят преподаватели -французы или русские, имеющие французское гражданство. Среди студентов также есть выходцы из России или стран СНГ.

Другой проблемой, с которой сталкиваются преподаватели русского языка во Франции, является необходимость модернизации преподавания, в частности использования новых технологий. Одним из проектов, направленных на создание и использование образовательных интернет-ресурсов, был совместный русско-французский проект “Звуковая энциклопедия” (Encyclopédie sonore), или “Сонотека” (Sonothèque). Инициатива проекта принадлежала университету Париж-Х, объединившему в единую сеть свои звуковые ресурсы и ресурсы 20 крупнейших университетов Франции – Безансона, Ренна, Гренобля и т. д. Основной блок французских записей – лекций, циклов лекций, записей круглых столов, дискуссий, спектаклей – посвящен разным аспектам французской культуры. Большая часть записей создана в течение последних десятилетий для использования в учебных целях на телевидении, в системе университетского радио, другая часть осуществлялась в рамках проекта. Российские партнеры – это четыре университета – Московский в лице факультета иностранных языков и регионоведения, Петербургский, Екатеринбургский, Ярославский – и возглавляющая проект Библиотека иностранной литературы. Каталоги и образцы французских и русских ресурсов находятся на сайте sonoteka.libfl.ru

Вместо заключения

Французско-русские культурные связи имеют свое начало , но не имеют конца. Именно поэтому не хотелось бы завершать этот раздел традиционным заключением. В истории наших культурных отношений были свои приливы и отливы, но диалог продолжается именно как диалог, подразумевающий реакцию на реплику собеседника, на свою собственную реплику, сказанную когда-то раньше, и на свою еще не высказанную мысль. Он подразумевает существование различий, возможно, даже предвзятости и недопонимания, но он также подразумевает точки соприкосновения, взаимную заинтересован-ность и перспективу.

Список литературы

Бородина М. А. О французской колонии в Шабо // Шишмарёв В. Ф. Романские поселения на юге России. Л., 1975.

Васильев Н. Л., Савина Е. В. Варваризмы в языке А. С. Пушкина // Филологичес-кие науки. 2000. № 2. Виноградов В. В. Язык Пушкина. М.; Л., 1935. Вольтер. История Карла XII // Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1998.

Вольтер. История Российской империи при Петре Великом // Собр. соч. Т. 2. М., 1998.

Вольтер. Письма в Россию // Собр. соч. Т. 2. М., 1998. Вольтер. Царевна Вавилонская. М., 1992. Дидро Д. Rossica. М., 1947. Достоевский Ф. М. Письма // Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 28. Кн. II. Л., 1985.

–XX вв. // Вольтер в России. М., 1995. Загрязкина Т. Ю. Следы России во Франции (XVIII–XIX вв.) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2001. № 3. С. 7–20. Кальман Н. Те , которые не видели городового // Женский журнал. 1929. № 6. Крупская Н. К. О преподавании иностранных языков // Педагогические сочинения: В 6 т. Т. 2. М., 1978.

Лермонтов М. Ю. Герой нашего времени // Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1990. Пушкин А. С. О причинах, замедливших ход нашей словесности // Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 7. М., 1949. Пушкин А. С. Дубровский // Полн. собр. соч. Т. 6. М., 1949

Ржеутский В. С. Французская колония в Москве в царствование Екатерины II // Россия и Франция в XVIII–XX вв. М., 2003. Спивак Д. Л. Французская цивилизация. СПб., 2005.

Тургенев И. С. Отцы и дети. М., 2001.

Цеймер Е. Обучайте детей иностранным языкам // Женский журнал. 1929. № 6.

Шишмарёв В. Ф. Романские поселения на юге России. Л., 1975.

Haumant E. La culture française en Russie (1700–1900). Paris, 1913.

Holtzer G. Culture (s) entre global et local // Interkulturelles und transkulturelles Lernen im Fremdsprachenunterricht.

Kolloquium Fremdsprachenunterricht. Bd 15. Frankfurt am Main, 2003.

çons. De Colbert à 1900. Paris, 2006. Laratholary A. Le mirage russe au XVIII. Paris, 1951. Menan S. Les relations de Voltaire avec la Russie: Une stratégie d’influence // L’influence française en Russie. Paris, 2004. Olivier-Chakhnovskaïa J. Les conditions matérielles du voyage en Russie vues par les voyageurs français sous Catherine II et Paul I (1762–1801) // Influence française en Russie au XVIII siècle. Paris, 2004.

Pingaud L. Les Français en Russie et les Russes en France. Paris, 1886. Tastevin F. Histoire de la colonie française de Moscou depuis les origines à 1812. Paris; Moscou, 1908.

Vedenina L. G. La France: Dialogue de deux cultures. Moscou, 2000.

Weguelin J. -P. Nouveaux dialogues françois et russes divisées en 130 leçons. A l’usage de la jeunesse, et de toutes ceux qui commencent à apprendre ces langues. M., 1789.

Примечания.

– докт. филол. наук, проф., зав. кафедрой французского языка для естественных факультетов факультета иностранных языков и регионоведения МГУ имени М. В. Ломоносова; тел.: 734-02-80, e-mail: tatiana_zagr@ mail.ru

1 См. подробнее: Загрязкина Т. Ю. Следы России во Франции (XVIII–XIX вв.) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 19. Лингвистика и межкультурная коммуникация. 2001. № 3.

2 Haumant E. La culture française en Russie (1700–1900). Paris, 1913. P. 8–10.

3 Ibid. P. 526–527.

4 Laratholary A. La mirage russe au XVIII s. Paris, 1951. P. 7.

–XX вв. // Вольтер в России. М., 1995. С. 9.

6 Menan S. Les relations de Voltaire avec la Russie: Une stratégie d’influence // L’influence française en Russie au XVIII s. Paris, 2004.

7 Вольтер. История Карла XII // Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1998. С. 307.

8 Вольтер. История Российской империи при Петре Великом // Собр. соч. Т. 2. С. 530.

9 Вольтер. Царевна Вавилонская. М., 1992. С. 33–34.

11 Вольтер. Царевна Вавилонская. С. 34.

12 Вольтер. Письма в Россию // Собр. соч. Т. 2. С. 556.

13 Заборов П. Р. Указ. соч. С. 8.

14 Versini L. Diderot et la Russie // L’influence française en Russie au XVIII s. Paris, 2004.

17 См.: Ржеуцкий В. С. Французская колония в Москве в царствование Екатерины II // Россия и Франция в XVIII–XX вв. М., 2003. С. 47.

18 Weguelin J. -P. Nouveaux dialogues françois et russes divisées en 130 leçons. A l’usage de la jeunesse, et de tous ceux qui commencent à apprendre ces langues. M., 1789.

19 Пушкин А. С. О причинах, замедливших ход нашей словесности // Полн. собр. соч.: В 10. Т. 7. М., 1949. С. 18.

20 Цит. по: Васильев Н. Л., Савина Е. В. Варваризмы в языке А. С. Пушкина // Филологические науки. 2000. № 2. С. 104.

–85

22 Лермонтов М. Ю. Герой нашего времени // Соч.: В 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 514.

23 Виноградов В. В. Язык Пушкина. М.; Л., 1935. С. 209.

24 Пушкин А. С. Дубровский // Собр. соч. Т. 6. М., 1949. С. 276.

25 Спивак Д. Л. Французская цивилизация. СПб., 2005. С. 265.

27 Достоевский Ф. М. Письма // Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 28. Кн. II. Л., 1985. С. 79.

28 См.: Филин Ф. П. Истоки и судьбы русского литературного языка. М., 1981. С. 80.

29 Haumant E. Op. cit. P. 51.

30 Kraatz A. Le commerce franco-russe: Concurrence et contrefaçons. De Colbert à 1900. Paris, 2006. P. 102.

32 Pingaud L. Les Français en Russie et les Russes en France. Paris, 1886. P. 81–82.

33 Haumant E Op. cit. P. 42.

34 Ibid. P. 195.

35 Pingaud L. Les Français en Russie et les Russes en France. Paris, 1886. P. 89.

çaise en Russie (1700–1900). Paris, 1913. P. 89.

37 Tastevin F. Histoire de la colonie française à Moscou depuis les origines à 1812. Paris; Moscou, 1908. P. 82.

38 Шишмарёв В. Ф. Русская литература во Франции // Тр. Архива АН СССР. Вып. 21. Рукописное наследие В. Ф. Шишмарёва. М.; Л., 1965. С. 111.

39 Бородина М. А. О французской колонии в Шабо // Шишмарёв В. Ф. Романские поселения на юге России. М., 1973. С. 189.

40 Там же. С. 190.

–XX вв. М., 2003. С. 31.

42 Tastevin F. Op. cit. P. 17.

43 Ibid. P. 48.

44 Ibid. P. 61.

45 См.: Беленкова Н. А. Французские колонии в России: пути сохранения куль-туры: Дипломная работа. М., 2002 (на правах рукописи).

–69.

47 Там же. С. 70–71.

48 Kraatz A. La commerce franco-russe : Concurrence et contrefaçons. De Colbert à 1900. Paris, 2006. P. 387–391.

49 Olivier- Chakhovskaïa J. Les conditions matérielles du voyage en Russie vues par les voyageurs français sous Catherine II et Paul I (1762–1801) // Influence française en Russie au XVIII siècle. Paris, 2004.

50 См.: Вольтер. Письма в Россию // Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М., 1998. С. 547.

52 Olivier-Chakhovskaïa J. Op. cit.

53 Крупская Н. К. О преподавании иностранных языков // Педагогические сочинения: В 6 т. Т. 2. М., 1978. С. 207.

54 Цеймер Е. Обучайте детей иностранным языкам // Женский журнал. 1929.№ 6. С. 16.

55 Кальман Н. Те, которые не видели городового // Женский журнал. 1929. № 3. С. 8.

57 Vedenina L. S. La France: Dialogue de deux cultures. Moscou, 2000. P. 224.

58 Haumant E. Op. cit. P. 527.