Елена Горбунова
Страдания юного Гёте
http://www.e-gorbunova.ru/job/94-stradaniya-yunogo-gyote.html
"Все мои произведения — только отрывки великой исповеди моей жизни", – признавался Гете. Он был велик. И в любви тоже. Потому что умел сохранять ее, живую, на страницах своих книг.
Грезы, феи, пасторские дочки…
Задолго до того, как стать гордостью и легендой немецкой нации, задолго до "Фауста" и "Ифигении", принятия дворянства, поста главного министра герцогства Веймарского и прочих вещей, известных нам о великом "олимпийце", Гете с успехом постиг тонкую науку – переплавлять собственный чувственный опыт в поэтическое слово и оставлять боль на бумаге.
Не то, чтобы юноше Иоганну Вольфгангу Гете не везло в любви – он просто часто и неистово увлекался и с трудом поспевал за собственным сердцем.
А музы его юности все как на подбор были невинными, простодушными, обаятельно-непосредственными созданиями. Феями. Бурный натиск таких пугает. Гете же не сдерживался – ему хватало одного взгляда на очередную незнакомку, чтобы зажечься, задрожать и завитийствовать.
И некая полумифическая загадочная Гретхен, и вполне реальная дочка трактирщика Кетхен, и трепетный цветок, выросший в тиши пасторского дома, Фридерика, – все они получили щедрую порцию поэтического восхищения. И вполне этим довольствовались.
А молодой да горячий Гете, вспыхивая и угасая, летел дальше, навстречу новым феям, нимфам, грезам, и взор его горел, и открывались перед ним бесконечные горизонты…
Та самая Лотта
Но поэтические вирши пока возникали хаотично. А утилитарным делом, коему Вольфганг обучился по настоянию отца, была адвокатура. И она требовала практики. А посему в 1772 году 23-летний Гете оказался в Имперской судебной палате в Вецларе. И там натолкнулся на детонатор своего творчества. Не в палате, конечно, а в самом Вецларе.
Вспомните сцену из "Страданий юного Вертера": "Моим глазам предстало самое восхитительное зрелище, когда-либо виденное мной. В первой комнате шестеро детей от одиннадцати до двухлетнего возраста крутились около красивой, среднего роста девушки, одетой в простенькое белое платье с розовыми бантами на груди и на рукавах. Она держала черный хлеб и отрезала порции окружавшим ее малюткам, сообразуясь с возрастом и аппетитом каждого, и подавала с такой приветливостью!"
Вот так все и произошло. Гете даже не счел нужным менять в романе имя девушки – ее звали Лотта. Шарлотта де Буфф, подруга его кузины, за которой он и сестра заехали по пути на бал.
Весь вечер завороженный Гете не выпускал ладонь Шарлотты, танцуя с ней один танец за другим. А потом она той же рукой, которую не отнимала, подвела Вольфганга к симпатичному молодому человеку и представила: "Советник Иоганн Кристиан Кестнер, мой нареченный".
Трое в одной лодке
Танцующий искрящийся мир рухнул под ноги поэта. Ему казалось невозможным остаться живым после такого известия и всего, что за ним последовало: каждодневные прогулки втроем, долгие философские беседы под журчащий смех Лотты и ее нежные глаза, с благосклонностью глядящие на того, кто рядом, – не на него, не на Гете.
Кестнер прекрасно понимал, что творится с любезным, но все более мрачнеющим поэтом. Не могла этого не заметить и Лотта, но она тщательно делала вид "Нет, не замечаю!" И продолжала каждодневно зазывать Вольфганга на чай, прогулки и катания по озерам.
– из жизни Лотты. Последнее показалось более легким делом. И вот однажды, после прогулки, в который раз взглянув с мольбой в ее глаза и в ответ встретив невозмутимую доброжелательность, Гете решился.
Он не простился, поспешил домой и тем же вечером собрал багаж во Франкфурт. Днем, когда экипаж поэта был уже далеко от Вецлара, Шарлотте Буфф принесли спешно набросанную записку: "Вещи мои уложены, скоро рассвет. Когда вы получите эти строки, знайте, что я ушел... Теперь я один и вправе плакать. Я решил уехать по доброй воле, прежде чем меня прогнали бы невыносимо сложившиеся обстоятельства. Будьте всегда радостной и бодрой, дорогая Лотта. Прощай, тысячу раз прощай!"
"Страсть пережечь в духовное"
"Невыносимо сложившиеся обстоятельства" вскоре произошли, как и были задуманы, – Лотта стала Шарлоттой Кестнер. Она переехала с мужем в Ганновер и счастливо зажила сытой семейной жизнью, изредка вспоминая чудаковатого романтика и его безнадежную страсть.
– в ней лежал томик романа, который, как она слышала, уже поднял на уши литературный мир. Нескольких страниц произведения было достаточно, чтобы советник Кестнер почувствовал себя глубоко оскорбленным, а его жена, тем не менее, польщенной – "Страдания юного Вертера" оказались ничем иным, как оттиском тех горячих чувств, которые она внушила Гете. Только вот теперь вся история его мучений и тех событий была знакома не только Кестнерам, но и тысячам неизвестных читателей, горячо сочувствующих бедняге Вертеру.
этого метода исцеления пришлось как нельзя более кстати – дверь в долгую большую жизнь только-только приоткрылась, и впереди уже мерцали манящие силуэты новых Шарлотт, Кетхен, Гретхен, Кристиан и Ульрик. Влюбляться было не страшно, более того – полезно для литературы.
И Гете честно и разнообразно влюблялся – до самого конца.