Грете Ионкис (Кёльн)
«БУРЯ И НАТИСК». «ВЕРТЕР»
http://www.nord-inform.de/modules.php?name=News&file=article&sid=338
В 1770–80 гг. в Германии появились деятели, равновеликие Лессингу: Гердер, Гёте, Шиллер. Они были не одиноки. На литературную арену почти одновременно вступила группа молодых поэтов.
Штюрмеры
Г. Бюргер, Ф. Мюллер, И. Фосс, Л Гелти заявили о себе в Геттингене; И. В. Гёте, Я. Ленц, Ф. Клингер, Г. Вагнер, И. Гердер – в Страсбурге; Х. Шубарт, Ф. Шиллер – в Швабии. Это движение окрестят «Бурей и натиском», а поэтов – штюрмерами, по названию пьесы Sturm und Drang ныне забытого Фридриха Клингера (1752–1831). Несмотря на бедность, он сумел окончить университет в Гиссене, не без успеха пробовал себя в драме, был дружен с молодым Гёте и пользовался его поддержкой. Юный герой пьесы Клингера призывал: «Найдем же забвение в буре!», «Давайте бесноваться и шуметь, чтоб чувства закружились, как флюгеры в бурю!»
«дерзкими ниспровергателями». Презирая упорядоченность и рассудочность как удел умов пошлых и ограниченных, штюрмеры рвались к крайностям, к чрезмерному. Они напоминали одержимых, недаром Клингера прозвали «сумасшедшим Шекспиром». Между тем главным принципом просветительской эстетики до сих пор была рациональность. Нетрудно заметить, что с приходом анархиствующих штюрмеров, этих «бурных гениев», начинается новый этап в развитии немецкого Просвещения.
Антифеодальный протест
Главный пафос литературы «бури и натиска» заключался в ее антифеодальном протесте. Поэты выступили против социальной несправедливости, потому власти приняли строгие меры против движения. Показательна судьба поэта и издателя журнала «Немецкая хроника» Христиана Шубарта. Его предательски выманили из Ульма на территорию Вюртембергского герцогства и заточили в тюрьму, где он протомился целое десятилетие. Это было предостережение молодым поэтам. Не случайно юный Шиллер, написавший «Разбойников», спасаясь от преследования, бежал из Вюртемберга.
Не веря в силы и возможности простых тружеников, которым они сострадали и симпатизировали, штюрмеры полагали, что освобождение народу принесут сильные и благородные герои. Эти мысли развивали Гёте в своей юношеской драме «Гец фон Берлихинген», пронизанной освободительными идеями, и Шиллер – в «Разбойниках». Культ героических личностей, способных преобразить общество, сказался и на эстетике штюрмеров: они считали свою эпоху «временем гениев», а себя – революционерами в искусстве: «Свобода гению! Да здравствует чувство и поэтическое вдохновение!»
Они остро ощутили трагический разлад между мечтой и действительностью. Это первым подметил их современник Кант: «Пустые желания и тоска по недостижимому совершенству порождают только романтических героев, которые, слишком ценя чувство к чрезмерно великому, перестают обращать внимание на нужды практической жизни, находя их ничтожно малыми». Штюрмеры открыли новую и завершающую страницу немецкого Просвещения и одновременно явились предшественниками и предвестниками романтического направления в искусстве, родиной которого стала Германия.
Будучи всего на пять лет старше Гёте, Иоганн Гердер (1744–1803) оказал большое влияние на молодых поэтов. В период расцвета «Бури и натиска» Гердер, окончивший к тому времени богословский факультет Кёнигсбергского университета, ученик Канта, впоследствии с ним разошедшийся, был уже автором работ «Фрагменты о новейшей немецкой литературе» и «Критические леса». Лютеранский священник, он занимался и педагогической деятельностью. По инициативе Гёте, Гердер был приглашён в Веймар на должность суперинтенданта протестантской церкви.
Здесь написан и опубликован его основной труд «Идеи к философии истории человечества» (1784–91), который, по словам Гёте, «оказал невероятно большое влияние на воспитание всей нации». Мир предстал у Гердера в виде непрерывно развивающегося целого, закономерно проходящего вполне определенные необходимые этапы. Термин «философия истории» был предложен ранее Вольтером. Концепцию прогресса отстаивал и Лессинг в своих «Масонских беседах» (1778–80). Гердер был не первым, но он пошел дальше Лессинга. Этому способствовало то, что Гердер принял концепцию динамического пантеизма Спинозы.
Спинозизм еще больше сблизил Гердера с Гёте. Совместно они издают в 1773 году сборник «О немецком характере и искусстве», где публикует свои статьи о Библии, Шекспире и народных песнях. При участии Гёте рождаются ключевые понятия (Schlüsselbegriff) нового литературного движения: Гениальность, Спонтанность, Чувствительность, Индивидуальность, Естественность и Оригинальность.
Штюрмеры завещали своим потомкам идею народности художественного творчества. Глашатаем этой идеи был идеолог и теоретик движения Гердер. В известной мере мы ему обязаны тем, что братья Гримм и Кирша Данилов стали собирать народные сказки, а Владимир Даль – материалы для «Словаря живого великорусского языка», тем, что Мериме увлекся поэзией славян и сочинил свой сборник «Гюзла», который Пушкин и Мицкевич приняли за собрание народных песен и создали их стихотворные переложения, и только старый Гёте распознал мистификацию. Гёте, Шиллер, Бюргер в молодости записывали народные песни и баллады и подражали им. Да что говорить, вся фольклористика, как наука, пошла от Гердера, который поднял идею народности на высоту принципиальной важности.
«Вертера»
Ни одно из произведений Гёте не имело такого феноменального успеха, как небольшой по объему (всего 120 страниц), созданный за четыре недели роман «Страдания молодого Вертера». Он сделал знаменитым его автора не только в Германии, но во всей Европе.
Роман этот в известной мере биографичен: история злосчастной любви Вертера к Лотте напоминает историю отношений Гёте с Шарлотой Буфф и ее женихом Кестнером, за которого она вышла замуж.
Человеческие качества Вертера: его страстность, эмоциональность, искренность, беспощадность самоанализа, поиски осуществления своей личности – сближают его с автором, и это понятно, ведь это лучшие человеческие свойства с точки зрения «Бури и натиска». После выхода «Вертера» молодой Гёте становится признанным лидером этого бунтарского движения. Сам автор не считал Вертера своим автопортретом, но в беседе с Эккерманом в последнее десятилетие жизни он признался: «Вертер – это существо, которое я, подобно пеликану, вскормил кровью собственного сердца».
в письмах. Письма – это исповедь героя, излияния его мыслей и чувств. Этот жанр любили и охотно использовали сентименталисты: Руссо – во Франции, Ричардсон, Стерн – в Англии, оставившие заметный след в сознании всех штюрмеров.
– в его личности, его таланте, интеллекте и поступках. У всех, кто размышлял над судьбой Вертера, возникает вопрос: в чем, собственно, состояли его страдания? Почему он потерпел крах? Почему погиб? Одни считают его жертвой общественных условий и предрассудков, поскольку в книге многое указывает на то, как болезненно переживал герой, талантливый юноша из бюргерской среды, высокомерное отношение аристократов. Другие полагают, что он стал жертвой собственной рефлексии, обостренного субъективизма. Сам Гёте охарактеризовал своего героя в письме другу так: «Он погружен в сумасбродные мечтания, силы его подорваны философствованием, и гибнет он вследствие несчастных страстей». Как тут не вспомнить пушкинские строки: «И всюду страсти роковые, И от судеб защиты нет...»
Гёте остерегался перечитывать этот роман: «Сплошные вспышки пламени. Мне страшно это читать». На склоне лет в автобиографической книге «Поэзия и правда» Гёте признался, что сам в пору написания книги был на грани самоубийства. Но, превратив действительность в поэзию, отлив в художественные образы то, что его мучило, он облегчил свою душу. Написание «Вертера» явилось, по его мнению, для него спасением. Однако поступок Вертера оказался настолько заразительным, что после появления романа по Европе прокатилась волна самоубийств молодых людей, которые готовы были ценой жизни доказать истинность своей страсти.
Роман «Страдания молодого Вертера» остался в мировой литературе непревзойденным произведением о трагической неразделенной любви. Но было в нем и нечто иное, притягательное для натур, непохожих на Вертера. Известно, что Наполеон не расставался с книгой во время египетского похода. Что же влекло этого человека действия к роману? Не столько сюжет и судьба героя, сколько сам дух книги, страстный и мятежный дух, как бы предвещающий будущие исторические бури и социальные потрясения, к которым Наполеон будет причастен, во время которых высоко взойдет его звезда. Однако таких проницательных читателей среди современников Гёте больше не нашлось. Впрочем, Пушкин тоже почуял этот дух и в «Евгении Онегине» сказал об этом вроде бы мимоходом, но очень определенно: «... И Вертер, мученик мятежный».
«Вертер» приобрел колоссальную популярность, он повлиял на моду того времени. Кто хотел идти в ногу с ней, надевал костюм Вертера: простой синий фрак, жёлтые панталоны и жилет, а дамы – простенькое белое платье с розовыми бантами. Появилось множество инсценировок, подражаний и даже куплетов, вроде такого: «Спою Вам о страдальце,/ Он сам себя убил./ Он юный Вертер звался,/ Так Гёте говорил». Как видите, у нынешнего «масскульта» давняя традиция. В Берлине вышла пародия Фридриха Николаи «Радости юного Вертера», остроумием она не блистала, а привкус пошлости ощущался.
Гёте был ею раздражен и ответил обидными стихами, в которых представил пародиста в бесстыдно-непристойном виде: Недолго юноша терзался,/ От меланхолии скончался/ И был немедля погребен./ Однажды путник мимо шел,/ Едва к могиле он добрел,/ Расстройство вдруг почуял он./ И, сев на юноши могилу,/ Штаны поспешно приспустил он/ И, подгоняемый судьбой,/ Оставил кучу под собой./ Освободившись от печали,/ Он был доволен чрезвычайно/ И молвил, глядя на могилу:/ «Когда бы вовремя сходил он,/ Ему б и в мысли не пришло,/ Что жить на свете тяжело!» (Пер. А. Гугнина)
именно так думает поначалу герой романа Ульриха Пленцдорфа «Новые страдания юного В.» (ГДР, 1972). Вертеровские страдания, в его глазах, яйца выеденного не стоят. О самом большом успехе в жизни Гёте герой Пленцдорфа, юный Вибо, отзывается так: «Вся эта штука была написана в каком-то немыслимом стиле... В глазах рябит от всех этих – сердце, душа, счастье, слёзы... Не могу себе представить, что были такие, которые так говорили, хоть и три века назад». Многим современным читателям чувствительный немецкий язык Вертера кажется совершенно невыносимым. Тем не менее, роман Гёте «зацепил» молодого рабочего Вибо, и он, все более втягиваясь в его чтение, вынужден признать: «А этот Вертер может высосать из пальца довольно полезные вещи». Понятный в контексте своей эпохи, но кажущийся бесконечно далеким нашему времени, нашему опыту, роман Гёте способен, оказывается, кое-что открыть в себе не только пареньку из опочившей ГДР, но и тем, кто только-только вступает в новое тысячелетие, ибо Гёте, как истинному гению, удалось переплавить в нём частное, личное во всеобщее.