Грете Ионкис
«О ШИЛЛЕРЕ, О СЛАВЕ, О ЛЮБВИ...»
Partner-Nord №32 09/2005
http://www.nord-inform.de/modules.php?name=News&file=article&sid=65
К 200-летию со дня смерти
Меня давно занимал вопрос, почему Шиллера в России всегда любили больше, чем «олимпийца» Гёте. О том, кто из них более велик, долго спорили и немцы. Гете, переживший друга более чем на четверть века, счел этот спор глупым и прокомментировал однозначно: «Им бы радоваться, что у них есть два таких парня!» Он был абсолютно прав, но речь идет не о мере таланта, не о значимости, а о читательском отношении. И вот недавно, листая письма Томаса Манна, я натолкнулась на высказывание, которое помогло решить мой вопрос: «В каком-то смысле Шиллер был «выше», шире душой, чем тот, и тот это знал...» Тот - это Гёте. Именно сродство душ объясняет расположенность к Шиллеру русского читателя.
Начало творчества
Первая драма Шиллера «Разбойники» (1781), писавшаяся в Вюртемберге в годы учения в Карловой академии, неистовая и страстная, поставила автора в центр движения «Бури и натиска», которое стало прологом к немецкому романтизму.
Пьеса имела триумфальный успех в Мангеймском театре, за что герцог Карл Евгений, возмущенный дерзким выпускником, не доложившим по инстанции о своих замыслах и не испросившим высочайшего разрешения, отправил автора на гауптвахту. Герцог запретил Шиллеру, служившему полковым лекарем, писать что-либо помимо медицинских статей.
Пьесе предшествовал эпиграф-призыв: «На тиранов!» Герцог был, безусловно, деспотом, но его возмутил не дух пьесы, а своеволие ее автора. Шиллер решился на побег. Началась полоса многолетних скитаний, жизни на грани нищеты. К лишениям он был привычен.
Детство
Как и Гёте, Шиллер не принадлежал к дворянскому сословию. Как и Гёте, он получил дворянство от герцога Карла Августа Заксен-Веймарского. Однако семья Шиллера в сравнении с гётевской была и бедной, и зависимой. Отец его был полковым лекарем. В годы Семилетней войны он состоял при лазарете, жена кочевала вместе с ним, и своего сына Фрица она родила едва не в лейтенантской палатке.
Но судьба смилостивилась, и родился Фридрих в Марбахе, на родине матери, в крошечной комнатушке маленького домика, зато на берегу Неккара. Эта чудесная живописная река станет местом паломничества живописцев-романтиков. С ней связаны и ранние впечатления мальчика, и представление о ней как о чем-то невыразимо прекрасном.
Детство его не назовешь счастливым. Сестра вспоминает, что однажды их зазвала соседка и угостила пшеничной кашей, которую Фриц очень любил. Неожиданно в этот момент к соседу зашел их отец. Фриц так сильно испугался, что сразу закричал: «Дорогой папа, я больше никогда не буду так делать, никогда!» Отец сказал: «Ну, иди домой!» Мальчик с воплем оставил кашу, прибежал домой и стал настойчиво упрашивать мать наказать его прежде, чем вернется отец, и даже сам принес ей палку.
Палка, розги нередко гуляли по спине Шиллера и дома, и в латинской школе, куда его отдали восьми лет от роду. Отец готовил его к карьере священника. Но отец страны, герцог Карл Евгений, знал, что у капитана Шиллера, занимающегося из-за нужды довольно гнусным делом – вербовкой молодых рекрутов, есть сын, который хорошо учится. А у Карла Евгения имелось свое любимое детище – академия Karlsschule.
«Разбойники»
С 14 лет до 21 года Фридрих жил по строгому уставу этой академии. Здесь по ночам, украдкой писал он своих «Разбойников». Интригуя однокашников, он заявлял, что пишет такую вещь, которая непременно будет сожжена рукой палача.
Десятилетним мальчиком увидел эту пьесу Достоевский на сцене Малого театра с Качаловым в роли благородного Карла Моора. «Я вызубрил Шиллера, говорил им, бредил им», - признался он позднее. Самая первая оценка в немецкой прессе была на удивление проницательной: «Если мы имеем основание ждать немецкого Шекспира, то - вот он перед нами».
а главным идеалом для него всегда была идея свободы.
Чтобы понять его порыв к свободе, нужно помнить, в каких оковах этот порыв рождался. Видимо, диалектика контрастов, напряжение, рождаемое ими, привлекли к нему и Достоевского, и Толстого. Удивительно, но Толстой, порицавший Шекспира за неестественность драматических ситуаций и характеров, находил «Разбойников» «глубоко истинными и верными».
Главный герой драмы Карл Моор - студент, сын знатного дворянина. Идеалист и энтузиаст, он зачитывается Плутархом и мечтает о временах героев. Свое время он судит за измельчание и пошлость. Карлу хотелось бы стать освободителем человечества. Он уверен, что лишь свобода порождает гигантов и высокие порывы.
Обстоятельства складываются так, что Карл становится жертвой предательства и коварных замыслов родного брата. Франц - законченный злодей, жаждущий завладеть титулом, замком и властью. Ему удалось оклеветать Карла в глазах отца. Старик, любящий Карла, потрясен, он ранен смертельно этими ложными известиями. Но Францу не терпится. Не дождавшись смерти отца, он заключает его, еще живого, в подземелье-склеп. Он намерен завладеть и невестой Карла, прекрасной и благородной Амалией.
Преданный братом, не получивший прощения отца, Карл становится предводителем шайки разбойников. Свой шаг он оправдывает такими рассуждениями: «Закон не создал ни одного великого человека. Закон заставляет ползти улиткой и того, кто мог бы взлететь орлом». Вскоре он понимает, что жестокость стала второй натурой его спутников, и убеждается, что мир насилием не исправишь. Парадокс в том, что, когда Карл обретает отца и все готово к счастливому концу, он сам себе не может позволить счастья: ведь он запятнан навеки. Он - атаман разбойников и убийц. Отец не выдерживает этого испытания и умирает.
«О, я глупец, мечтавший исправить свет злодеяниями и блюсти закон беззаконием! О жалкое ребячество! Я стою у края бездны и сознаю, что два человека, мне подобных, могли бы разрушить все здание нравственного миропорядка. Тебе отмщение, и Ты воздашь! Нет нужды Тебе в руке человеческой».
Какие ассоциации рождает речь Карла Моора? Да, просматривается связь Толстого с Шиллером, узнаваем эпиграф к «Анне Карениной», заимствованный обоими из Евангелия: «Мне отмщение, и аз воздам». Да, многое в Достоевском растет отсюда – и осуждение Раскольникова с его теорией «мне все дозволено», и «Бесы».
мог знать нашей с вами судьбы - быть современниками двух ужасных тоталитарных режимов: Гитлера и Сталина. Но как иногда художественная правда предвосхищает историческую!
«Коварство и любовь»
Еще глубже укоренена в действительности, при всей пафосности, первая «мещанская трагедия» - «Коварство и любовь» (1773). Шиллер доказал, что трагические коллизии возможны и в жизни простых людей. Луиза Миллер, дочь придворного музыканта, и Фердинанд фон Вальтер, сын первого министра, любят друг друга.
«Бури и натиска», штюрмерам. Вдохновленный любовью, он мечтает о равенстве и справедливости. Их чувство вызывает негодование первого министра. У него свои планы: он хочет женить сына на фаворитке герцога, леди Мильфорд. Любовь Луизы и Фердинанда трагически обречена. Они задуманы как Ромео и Джульетта нового времени. Они становятся жертвами коварных интриг, в которых участвует и отец-министр, и его секретарь, это гнусное существо Вурм.
В финале умирающий сын протягивает руку раскаявшемуся отцу. Жест символичен и характерен именно для Шиллера, герои которого никогда не отвергают руки, протянутой для примирения.
«Ода к радости»
В Karlsschule преподавал философию талантливый педагог Абель. Поклонник немецкого просветителя Лейбница, он стремился привить воспитанникам оптимистическое мировосприятие и любовь к ближнему. Лекции Абеля способствовали превращению Шиллера в «адвоката человечества» (Белинский).
Воздействие философской концепции Лейбница-Абеля ощутимо в одном из самых знаменитых творений Шиллера – «Оде к радости» (1775). Это стихотворение, с его призывом «Обнимитесь, миллионы!», обрело мировую известность благодаря тому, что Бетховен завершил 9-ю симфонию грандиозным хором на его текст. «Оду к радости» первым перевел на русский Н. Карамзин. Он трактовал ее как своеобразную эмоциональную утопию, мечту о возможном, но столь трудно достижимом братстве людей. Оду переводили Ф. Тютчев, В. Бенедиктов, К. Аксаков, М. Лозинский. Приводим последнюю строфу в переводе Тютчева:
– братскую услугу,
Добрым – братскую любовь,
Верность клятв – врагу и другу,
Долгу в дань – всю сердца кровь!
Гражданина голос смелый
Торжествуй святое дело –
Вечный стыд его врагам.
В романе «Братья Карамазовы» Дмитрий начинает свою исповедь брату Алёше с многочисленных цитат из «Оды к радости». Мите Карамазову, человеку, ослепленному страстью, совершившему немало скверного, шиллеровская ода помогает обрести веру в возможность нравственного исцеления.
Не только «Ода к радости», но и «Дон Карлос», и теоретические работы, написанные уже в Веймаре в годы плодотворного сотрудничества с Гёте, – «Письма об эстетическом воспитании человека», «О наивной и сентиментальной поэзии», более поздние исторические драмы: «Валленштейн», «Мария Стюарт», «Орлеанская дева», «Вильгельм Телль» - демонстрируют «особое величие этого гения, его щедрую, окрыленную, пылающую, зовущую к взлетам огромность, какой не было даже в более мудрой природной величавости Гёте» (Т. Манн).
Дружба с Гёте началась, когда Шиллер оказался в Иене, куда был приглашен на должность профессора. В Иене он занялся и издательско-редакторской работой. К сотрудничеству в литературном ежемесячнике «Оры» он привлек видных ученых и философов: Фихте, обоих Гумбольдтов, Гердера, Шлегеля.
Но самым главным было согласие Гёте участвовать в этом деле. С этого момента и началось их сотрудничество, которое переросло в дружбу. Между Гёте и Шиллером, несмотря на их разность, установились настолько близкие отношения, что Гёте, нетерпимый ко всякому нарушению распорядка его жизни, охотно приглашал Шиллера погостить и пожить у него, и Шиллер никогда не отказывался, но предупреждал Гёте о своих болезнях, требующих особого режима. И Гёте, всячески сторонящийся больных, сделал исключение для Шиллера, который, как вспоминают современники, напоминал распятого Христа.
Собственно, дружбу и сотрудничество предложил Гёте. Он написал Шиллеру: «Я без особого поощрения прошел свой жизненный путь, который мы теперь, после столь неожиданной нашей встречи, должны будем продолжать уже вместе». Им было отпущено 10 лет, это будет время веймарского классицизма.
Шиллер и Россия
все баллады Шиллера («Ивиковы журавли», «Кубок», «Перчатка», «Поликратов перстень», «Песнь о колоколе»). Молодой Лермонтов вступил в состязание с самим Жуковским и бросил ему как вызов собственный, более динамичный перевод «Перчатки».
Герой пушкинского романа, Владимир Ленский, в свою последнюю ночь перед дуэлью «при свечке Шиллера открыл». Воспринимающий мир с шиллеровской бескомпромиссностью, он накануне гибели сверяет свое поведение с уроками своего кумира.
Светлое и высокое пламя шиллеровской поэзии влекло многих русских поэтов: декабристов, Дельвига, Пущина. Опальный Пушкин, сидя в Михайловском, обращается к милому другу Кюхле - Кюхельбеккеру, который не расстанется с Шиллером даже в злосчастном Тобольске, куда будет сослан как декабрист:
Поговорим о бурных днях Кавказа,
…
– в какой ряд включил наш поэт Шиллера. И ведь он смотрится в этом ряду очень органично. Русский гений выразил самую суть Шиллера: порыв, устремленность к героическому, воспевание славы и любви. Такого понимания Шиллер при жизни не встречал ни у кого, кроме Гёте.
«Шиллеровское начало - это тот витамин, которого недостает сегодня организму нашего общества», - писал Томас Манн в 1955 году. Прошло полвека, многое изменилось, мы оказались в новом тысячелетии, но потребность в этом витамине возросла. Смею заметить, его острая нехватка ощущается не только в Германии.