Юлия РОВИЦКАЯ
НЕИЗВЕСТНЫЙ ФАУСТ
Литературное открытие пришло из семейного архива
«НОВАЯ ГАЗЕТА»№ 13
20 - 26 ФЕВРАЛЯ 2006 г.
http://www.novayagazeta.spb.ru/2006/13/2
На прошлой неделе в Санкт-Петербургском университете было представлено новое издание знаменитой трагедии Гёте «Фауст», заставившее говорить о себе как о литературной сенсации. Речь идет о неизвестном, до этого никогда не публиковавшемся переводе Константина Иванова, выпущенном питерским издательством «Имена».
Судьба многих литературных произведений зависит не только от мастерства их создателей. Пересекая границы и попадая на иную языковую почву, они обретают своих вторых, не менее важных «родителей» – переводчиков. В России переводами «Фауста» на русский язык (а также его фрагментов, сочинением собственных стихов «по мотивам» и т. д.) занимались, кажется, все великие поэты, начиная от Жуковского и Грибоедова. К нашему времени «отстоялись» два перевода – русского ученого-энтомолога Николая Холодковского и Бориса Пастернака, которые и переиздаются от года к году. Причем для пытливого читателя, серьезно интересующегося философскими поисками Фауста, всегда был ближе перевод профессора энтомологии. Работа же Пастернака – прекрасное поэтическое, но, как утверждают ученые, все же достаточно вольное («по мотивам») переложение на русский язык гётевского текста, в котором творческому «переосмыслению» подвергся даже сам смысл произведения.
«Фауста», интерес к которому у читателя не исчезал никогда... Вряд ли это случайно. Не зря творение гениального веймарца называют «книгой за семью печатями». Два века критики, переводчики, читатели всего мира бьются над строками поэмы, пытаясь постичь смысл главного дела всей жизни поэта. От изобилия иносказаний, мифологических аллюзий, философских афоризмов, загадочных образов и необъяснимых картин у читателя порой кругом идет голова. Иногда кажется, что Гёте сделал все, чтобы замысел драмы так никогда и не был разгадан. Наверное, поэтому так полярны оценки «Фауста»: от пушкинского «величайшего создания поэтического духа» до «дребедень из дребеденей» Льва Толстого.
Стоит ли говорить, что одно только дерзновение перевести гётевский текст уже можно расценивать как поступок. Поэтому новый неизвестный перевод «Фауста», недавно обнаруженный в одном из петербургских семейных архивов, еще будучи в рукописи привлек к себе внимание гётеведов. Его автор – талантливый историк и филолог конца XIX – начала XX века Константин Алексеевич Иванов. Выпускник Петербургского университета, всю жизнь он проработал преподавателем. После скоропостижной смерти Иннокентия Анненского в 1909-м именно Иванов стал следующим и последним директором Царскосельской гимназии. Кроме того, в течение восьми лет он был домашним учителем истории и географии дочерей Николая II вплоть до самого ареста царской семьи. По его учебникам истории обучалось целое поколение российских школьников начала прошлого века.
Но главной страстью всей жизни Константина Иванова был «Фауст». Преклонение Иванова перед личностью гётевского героя вылилось в изучение Средневековья, а затем – в работу над переводом трагедии. Веймарский отшельник писал свое главное произведение более полувека, завершив его всего за год до смерти. Директор Царскосельской гимназии переводил «Фауста» почти сорок лет. Иванов закончил свою работу в Сочельник 1918 года – всего за несколько месяцев до смерти. Рукопись перевода вместе с другими его неизданными работами все эти годы хранилась в семейном архиве Ивановых. Булгаковское «рукописи не горят» – это из его истории. Во время блокады, когда семья была эвакуирована, бумаги остались лежать в «онегинском» шкафу в пустой квартире. Случайный осколок снаряда, влетевший через окно, срезал внешнюю оболочку пакета, но рукопись чудом не пострадала.
До недавнего времени никому не известный и никогда не публиковавшийся перевод «Фауста» Константина Иванова мгновенно стал предметом обсуждения у гётеведов. Они признали за ним неоспоримые достоинства на фоне не только труда Пастернака, но и Холодковского. По мнению доцента кафедры немецкой литературы СПбГУ Ирины Алексеевой, это не просто «еще один перевод», а бесценное произведение, углубляющее представления русскоязычного читателя об одном из величайших произведений мировой литературы. Ее коллега-философ, профессор Института иностранных языков Алексей Аствацатуров подтверждает: главное в трагедии – гётевская философская концепция второй части – никогда прежде не была передана по-русски с такой точностью и полнотой. Перевод Иванова, по его мнению, самый «гётевский» из ныне известных.
«Фауст» стал не только для автора и переводчика, но и для питерского художника Олега Яхнина, чьими рисунками иллюстрирована книга. Уже около четверти века он занимается этой темой. Первые работы художника были подготовлены к выставке на Лейпцигской книжной ярмарке 1982 года, посвященной юбилею Гёте. «Фаустография» Яхнина – это, что называется, вариации на тему. «У меня совершенно иной подход к творчеству, чем у художника-иллюстратора, – говорит Яхнин. – Мне интересна своя интерпретация книги. Многим это не нравится, говорят: ведь есть же конкретный текст. Я ухожу от буквы произведения в область размышлений на темы, которые оно поднимает. Мой Фауст – это не конкретный персонаж, а олицетворение общечеловеческой мудрости».
– тот самый случай, про который можно сказать: лучше поздно, чем никогда.
Юлия РОВИЦКАЯ