О. А. Силецкая
Московский государственный университет им. М. В. Ломоносова
ПРЕЛОМЛЕНИЕ ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИХ ИДЕЙ
В РАННЕМ ТВОРЧЕСТВЕ НОВАЛИСА
XXXV Международная филологическая конференция, 2006 г.
Санкт-Петербургский государственный университет
http://conf.phil.spbu.ru/Archives/book/2005/foreign_lit/
Одно из самых бездарных занятий – это развенчивание мифов. Мифологическое восприятие истории (это касается и истории литературы) делает ее вдвое, если не втрое интереснее. Однако сегодня речь пойдет о необычном авторе, творческий путь которого не менее интересен, чем миф о нем. Имя Георга Филиппа Фридриха фон Гарденберга, писавшего под псевдонимом «Новалис», вызывает ассоциации с отрешенным героем, поэтом не от мира сего, витающим в сферах, весьма далеких как от исторических событий, так и от каждодневной жизни. Однако на самом деле этот стилизованный образ абсолютно неправдоподобен. Он сложился в основном благодаря усилиям романтиков, видевших в нем истинного идеолога их принципов, подтверждающего эти принципы собственной жизнью.
У мемуаристов-современников мы читаем о совсем другом Новалисе – очень светлом, веселом, по-моцартовски одаренном, удачливом, жизнелюбивом и жадном до знаний. Новалис был мастером тех форм человеческого общения, которые получили развитие и в просветительском, и в романтическом кругу. Он умел быть другом абсолютно разных людей – Фридриха Шлегеля, Тика, Бюргера, Шиллера, и старого горняка Юста, и его ворчливой жены. Он был прекрасным собеседником, отлично танцевал и ходил в горы. Новалис разбирался в юриспруденции, химии, физике, медицине, философии, был профессионалом горного дела и написал «Фрагменты» и «Генриха фон Офтердингена». Таким образом, в вырисовывающейся перед нами личности очень трудно найти что-то от одинокого мистика-пророка, чья гениальность могла быть воспринята лишь столетия спустя. Новалис, которого нам описывают современники, скорее напоминает титанов Просвещения, французских энциклопедистов. Действительно, даже в творчестве Новалиса можно найти нечто от всеобъемлющего пафоса энциклопедистов: они старались затронуть и описать как можно больше разных предметов с рационалистической точки зрения, Новалиса же привлекают разные точки зрения на бытие, что тоже образует для него своего рода энциклопедию.
Просветительские термины вписываются в размышления о Новалисе удивительно органично. Все же насколько сильно проявляются просветительские черты в творчестве одного из главных теоретиков романтизма?
Пожалуй, чтобы дать ответ на этот вопрос, следует обратиться к его раннему творчеству. Новалис начинает писать с 12 лет, однако первые его серьезные поэтические опыты относятся к 1788–1790-м годам, когда юноша завершал образование в гимназии в Эйслебене, находившейся под управлением Христиана Давида Яни. Яни имел большой авторитет в научных кругах как автор латинской поэтики и издатель сочинений Горация. Очевидно, ему удалось передать своим ученикам свою любовь к этому латинскому классику – первыми стихотворениями Новалиса были переводы из Горация. Отец и дядя Фридриха рассчитывали, что он сделает карьеру на саксонской государственной службе. «Дядя, впрочем, часто демонстрировал мне, – пишет Новалис, – смешную сторону поэтических увлечений, и если я, осознавая в душе эту смехотворность, старался не обнаруживать своих пристрастий, то втайне все же не переставал предаваться этим увлекательным занятиям1». В годы обучения Новалиса в школе он написал более трехсот стихотворений, что намного превосходит объем его более позднего лирического творчества. Подавляющее большинство этих юношеских стихов – эпигонские, юный поэт пробует свои силы в подражании большинству авторов, которых читает.
Список книг, которые читал восемнадцатилетний Новалис, весьма обширен. История, философия, юриспруденция, хотя преобладает определенно литература. Помимо классиков немецкой литературы И. -В. Гете, Ф. Шиллера, К. М. Виланда, Ф. Г. Клопштока, Г. А. Бюргера в круге его чтения и менее известные сейчас поэты и писатели XVIII века: И. П. Уц, И. В. Л. Глейм, К. В. Рамлер, Ф. В. Готтер, один из основателей «Геттингенского альманаха муз» и другие. Круг тем в стихах юного Новалиса чрезвычайно широк: наряду с античными размерами и свободными ритмами в эпигонстве Новалиса мирно сосуществует утонченный элегизм Людвига Хельти, мистический гротеск стихотворения «Дьявол», предвосхищающий сокровенность «Учеников в Саисе»:
Сегодня в пять часов намерен показать
За двадцать крейцеров он дьявола публично,
Что в просвещенный век и модно, и прилично…
Стихотворение «Характер моей будущей жены» при всей своей игривой анакреонтике открывает нам существеннейшую особенность мировоззрения Новалиса: он певец брака. В этом смысле он истинный продолжатель Просветителей, видевших семейные отношения как гармоничную интеллектуальную дружбу супругов, долженствующую быть воспитательным примером:
Нельзя девицу не ценить,
Когда она умна…
Впоследствии Новалис напишет в «Политических афоризмах»: «Государь, лишенный семейного духа – не монарх».
Однако образцами для подражания для большей части юношеских стихов Новалиса становится игривая и легкая поэзия рококо, и бурная патриотическая лирика «Союза рощи».
В рококо Новалиса привлекает изящество деталей, работа над малой формой, он подражает рококо ради самого процесса – искусного нанизывания слов, образности, метафор и сравнений. Темы же рококо – утонченная любовная игра, фривольная беззаботность и галантная скука не привлекают Новалиса. Его мысли занимает лирика поэтов «Союза рощи», придерживающихся вполне просветительских представлений о долге, чести и государственном устройстве. Яркий пример тому – лирика К. В. Рамлера, подражая которому Новалис начинает воспевать идеального правителя. Юный поэт посвящает хвалебные оды прусскому королю Фридриху II, его наследнику Фридриху Вильгельму II и императору Иосифу II, все они воспеваются в духе просветительского идеала – учредителями мира, покровителями терпимости, добрыми отцами народа и меценатами. Некоторые более поздние мысли Новалиса об обязанностях правителя, об отношениях поэта и власти уже присутствуют в его юношеских стихах.
Обращаясь к истории, Новалис, впрочем, нигде не упоминает о недавних событиях во Франции. Слишком близким было это событие, слишком еще неясным. Кроме того, уже тогда ощущение истории как органического единства прошлого, настоящего и будущего побуждало Новалиса, в отличие от многих его сверстников, не слишком преувеличивать значение отдельных событий. Ностальгия по чудесному прошлому, воспринятая Гарденбергом из поэзии «Союза рощи», естественно связывалась в его сознании с сетованиями на убогое настоящее и предощущением гармоничного и светлого будущего. Эта тема многократно отразилась в ранней лирике и позднее стала основным мотивом в обращениях к истории.
Коль скоро Аполлон волнует грудь мою,
Отважиться хочу, вскарабкаться на гору,
2.
Новалис ощущает себя младшим другом, подмастерьем, которого авторитет Бюргера повергает в трепет. В русле просветительской идеологии в таком поклонении нет ничего необычного, более того, именно просветители развивают культ интеллектуальной дружбы, порой ставя его по ценности выше любви. Просветительская дружба – это интеллектуальное взаимопонимание, свободное от социальных препон, естественная форма существования разума.
В 1790 году Шиллер читал в Йене лекции об истории европейских государств и крестовых походов, и студент фон Гарденберг в восторге смотрел на необыкновенного профессора истории и философии, которому тогда едва исполнился тридцать один год. «Его взор повергал меня во прах и снова возносил»3, – признавался он позднее. Для Новалиса Шиллер стал не столько историком, сколько просветительским идеалом: драматургом, воспевшим дружбу в «Доне Карлосе» (1857), историком, лириком и критиком, в стихотворениях и критических статьях которого поднимались вопросы наиболее актуальные для эстетики того времени. В «Художниках», «Богах Греции» и т. д. Шиллер рассуждает об отношении искусства к обществу, и Новалис, читая эти стихотворения, находит в них созвучие собственным размышлениям о предназначении поэзии и предначертание дальнейшего творческого пути.
Еще раньше, чем состоялось их знакомство, Новалис начал писать апологию Фридриха Шиллера, в которой он брал под защиту от «ханжей и других фанатиков» стихотворение «Боги Греции»4, в котором Шиллер ставил вопросы отношения искусства и общества. Когда Гарденберг услышал лекции Шиллера, последний быстро сместил Бюргера с личного пьедестала Новалиса, и увлекающийся порывистый юноша мечтает жить и творить так же, как его новый учитель.
«Der Neue Deutsche Merkur» («Новый немецкий Меркурий»). Шиллер несколько лет печатался в этом журнале, и вот в первом номере журнала за 1791 год появляется стихотворение «Жалобы юноши» (Klagen eines Jünglings), подписанное «ф. Г…г». В подстрочном комментарии Виланд хвалит начинающего автора и отмечает «столь редкую нынче между юношей скромность». Вокруг юного поэта порхают грации и музы, соблазняя его к приятному, но недостойному мужчины наслаждению. Однако лирический герой выбирает не телесные преходящие радости, но:
Так забери у меня то, чего так жаждут иметь толпы,
Чем я щедро, по доброте твоей наделен,
А взамен дай труды, нищету и недуги.
И в придачу – энергию духа.
Но когда ответишь ты отказом,
Пережить не в силах я стыда;
Жизнь мою тогда порви ты разом,
Ибо жизнь моя – не жизнь тогда.
просветителями, и отчасти находящегося во власти идеалов, впитанных в родительском доме. Отец Новалиса – Генрих Ульрих Эразм фон Гарденберг – глава большого семейства самым строгим образом относился к воспитанию детей. Старший Гарденберг имел обыкновение руководить молитвами и устраивать испытания в вере для самых младших детей, при этом нередко случалось, что эти упражнения приобретали весьма буйные формы5. Отец с самых юных лет убеждал детей в том, что жизнь дается им лишь ради искупления изначальной греховности трудом, аскезой и покаянием. Просветители и, в особенности, Фридрих Шиллер («страстотерпец», как называл его Гарденберг за слабое здоровье и неукротимую силу духа), стали воплощением всех этих привитых с детства идеалов. Шиллер стал для Гарденберга человеком, который оказался способен противопоставить внутреннюю гармонию трудной судьбе и соединить нравственность с красотой, дух и разум, и таким образом преодолеть всё.
«Жалобы юноши» стали последним произведением Новалиса, написанным перед долгим творческим перерывом, во время которого в жизни поэта произошло много событий, в частности, смерть Софии фон Кюн. Он полностью посвящает себя горному делу. И если раньше он вкладывал в поэзию реальность, то теперь он в реальности видит поэзию. Внутреннее строение земли, ее минералы вызывают у Новалиса массу мистических ассоциаций. Впрочем, в этом он не одинок среди своих современников – достаточно вспомнить об Эмануэле Сведенборге, умершем за месяц до рождения Новалиса. Хотя мистицизм Сведенборга, бывший реакцией на просветительский рационализм, некоторыми исследователями воспринимался как естественное следствие Века разума: «Странная двойственность просветительского рационализма, совмещавшая любовь к ясности и отчетливости с тягой к оккультным явлениям и животному магнетизму, соединявшая рассудочное государственное строительство и расцвет бесчисленных масонских организаций»6. Кстати, что касается бесчисленных масонских лож, то у Новалиса в очерке «Христианство, или Европа» упомянута миротворительная ложа, куда приглашаются филантропы и энциклопедисты, чтобы с юношеской любовью взглянуть на чудеса природы, истории и человечности.
Второе творческое пробуждение Новалиса состоялось при помощи Тика, и в журнале «Атенеум» после долгого перерыва появляются фрагменты Новалиса под названием «Цветочная пыльца». Пожалуй, эти фрагменты наиболее четко показывают насколько сильно просветительская философия пропитала творчество Новалиса. Индивидуальный опыт Новалиса, его способ постижения мира должен был стать плодотворным для всего окружающего. Сила духа должна поднять мир из ничтожества: «Мы призваны к созданию земли» (говорится в «Цветочной пыльце»). Темы этих фрагментов – поэзия и государство. Идеальное государство – это государство, воспитывающее своим примером – «мировое семейство, прекрасное прибежище для универсума».
– просветительская опять же идея, – народности, национального самосознания) повлечет за собой остальные виды прогресса. Свобода возможна только как свобода духовная, но достичь ее можно лишь строго определенным путем: «…чаемая система должна стать свободной… точнее сказать бессистемностью, приведенной в систему. Только такая система поможет избежать ошибок системы и упреков в несправедливости и анархии». И как раз Золушка мировой истории, Германия, несет в себе росток этого обновления «от духа». Новалис считает, что основная надежда немцев – это их гармонически-поэтическая зрелость. «Именно среди немцев живет великий человек, вызывающий непонимание у них самих; но факт остается фактом, Гете теперь – истинный правитель поэтического духа на земле». Став членом йенского романтического кружка, Новалис тоже стал восхищаться Гёте, однако мы не будем останавливаться на исследованном во многих аспектах вопросе его влияния на ранних романтиков.
Новалис верил в совершенное общество – высшее совершенство которого заключалось в его поэтичности. Верил он и в то, что это обновление должно пойти от Германии, как от наиболее духовной страны. Пожалуй, основной признак того, что просветительское в мировоззрении Новалиса не только не изжило себя, но и органично сплелось с абсолютно романтическими идеями – это отсутствие в его теоретических работах непреодолимой границы между миром земным и миром поэтическим. Романтическое двоемирие Новалиса – это сон и явь, реальность и сказка, тесно сплетающиеся друг с другом. В романтической сказочной реальности неожиданно появляются гротескные просветительские образы металлических деревьев и цифр, которые Писец вешает на шею (Генрих фон Офтердинген), а жизнь и царствование абсолютно земных монархов оказывается примером универсальной поэтической гармонии.
Может быть, именно эта просветительская игра несоединимыми понятиями и образами культуры, сокровенная и не только описанная, но и прожитая Новалисом, позволила нам с легкой руки Гете считать его «императором романтизма».
Примечания
1. Historisch-kritische Ausgabe, Bd. 4, 1975, S. 632.
4 Это стихотворение наполнено эстетическим любованием светлым, жизнерадостным мироощущением греков, которое противопоставляется хмурому мистицизму христиан. Против такого «нехристианского» духа стихотворения тотчас же выступили некоторые современные литераторы, и среди них граф Фридрих Леопольд Штольберг, который, протестуя против идеологии Просвещения, принял католичество. В своей рецензии Штольберг писал, что он предпочёл бы быть предметом всеобщего осмеяния, чем написать такое стихотворение, хотя бы оно принесло ему славу Гомера.
5 Historisch-kritische Ausgabe, Bd. 4, 1975, S. 632.
6 Доброхотов Л. Д. Э. Сведенборг // Сведенборг Э. О небесах, о мире духов и об аде, как слышал и видел Сведенборг. М., 1993. С. 531.