РАСКОЛ
Заседание актерского комитета Французского театра в этот день проходило бурно. Черные решили во что бы то ни стало избавиться от Тальма. Инициативу взял на себя Флери.
— Господа, — заявил он, — я должен вам объявить, что против Французского театра существует заговор. Флери намекал на планы Тальма создать новый драматический театр.
Со времени опубликования “Декларации прав человека и гражданина” сторонники театральных свобод требовали уничтожения театральных монополий. Театр, по их мнению, должен был пользоваться теми же свободами, что и печать. Принцип монополии, в соответствии с духом буржуазного хозяйства, должен был смениться принципами свободной конкуренции.
Привилегированное положение “собственных актеров короля” значительно утратило свое значение после того, как в Национальном собрании был проведен декрет о признании гражданских и политических прав всех актеров.
В заседании Учредительного собрания от 21 декабря 1789 года депутат Редерер выступил с речью:
“Я заступаюсь за класс граждан, которым отказывают в признании их членами общества, хотя они имеют свои функции и свое значение. Я хочу говорить об актерах. Я думаю, что нет ни одного солидного довода, ни морального, ни политического, для того, чтобы высказаться против моего требования”.
Два дня спустя к этому же вопросу вернулся депутат Клермон-Тонер. Он также требовал признания прав для актеров указывая, что театральные спектакли должны быть школой морали, а если они таковой не являются, то это вина отнюдь не актеров.
Депутат Робеспьер, решительный демократ, защищал “давно угнетаемый класс актеров”. Этим будет поднят их авторитет и, стало быть, повысится удельный вес театров, которые будут общественными школами чистых нравов и патриотизма.
В результате довольно оживленных прений, причем наибольшую оппозицию проявили церковники, Национальное собрание декретировало признание за “некатоликами” прав, какими пользуются прочие граждане.
14 июля 1790 года во Французском театре шла пьеса “Момус в Елисейских Полях”. Актер, говоря о покойном Лекене, произнес стих:
Когда б он позже жил, он умер бы как гражданин,—
и зал задрожал от рукоплесканий.
Признание гражданских прав за актерами и декретирование свободы театров открыли новые возможности. Поэтому-то Тальма и мечтал о таком театре, в котором ом мог бы спокойно и свободно работать.
Флери и его единомышленники прекрасно понимали, что новый театр во главе с Тальма явится сильной конкуренцией Французскому театру. Поэтому он истолковывал планы Тальма как заговор.
В середине речи Флери вошел Дюгазон. Схватив на лету смысл выступления Флери, Дюгазон закричал, подражая выкрикам газетчиков:
— Замечательное происшествие! Сногсшибательная новость! Раскрытие господином Флери большого заговора!
Раздался громкий смех. Дюгазон изумительно имитировал газетчика, выкрикивающего сенсационное известие.
Однако этой забавной выходкой Дюгазону не удалось рассеять враждебное настроение к Тальма, существовавшее у большинства участников собрания.
Флери продолжал свою речь. Он старался говорить возможно сдержаннее и якобы объективнее.
— Не приходится доказывать, — разглагольствовал Флери, — что поведение господина Тальма попросту компрометирует Французский театр. Я советовался по этому поводу с одним знаменитым юристом, и последний, взвесив обстоятельства дела, утверждает, что поведение Тальма в деле возобновления “Карла Девятого” заслуживает всяческих упреков.
Вслед за Флери выступили и другие его единомышленники. Они говорили, что поведение Тальма ввело Французский театр в полосу смятения и ненужных волнений. Кроме того, Тальма позволил себе обвинить своего товарища Ноде во лжи.
Выступил и сам Ноде. Он коротко указал, что Тальма — опасный человек, которого надо наказать и удалить.
От имени красных произнес прямую и откровенную речь Дюгазон:
— Все дело в том, что вы хотите объяснить патриотические поступки Тальма его личной корыстью. Вы не замечаете, что в стране произошли великие события, вы не идете впереди их, а плететесь за колесницей истории.
— Мы.
— Ого! Политика! — насмешливо вставил Флери.
— От политики, судари мои, никуда не укрыться. Актеры, получили гражданские права для того, чтобы быть гражданами и патриотами. А вы хотите продолжать жить милостями знати и королевскими подачками.
Поднялся невообразимый шум. Дюгазону не дали говорить. Своей речью он лишь ускорил решение актерского комитета.
Почти единогласно было вынесено постановление исключить Тальма из театра за нетоварищеские поступки. Актеры Французского театра дали обещание, скрепленное подписями, не играть больше с Тальма на сцене.
Новость об исключении Тальма быстро распространилась по Парижу. Школьная молодежь, все честные патриоты живо реагировали на событие. Раздавались голоса, что актеры Французского театра — аристократы, совершающие негражданственные поступки. В кафе, в политических клубах — всюду шли оживленные толки. Актерам Французского театра была объявлена война.
“Мы думали, — пишет Флери в своих мемуарах, — что у Тальма есть сторонники; но мы открыли, что на его стороне был весь народ: Париж занимался нашими делами. Все кричали о ненависти к деспотизму; тысячи голосов осуждали нас; на улицах раздавали свистки, при помощи которых можно было демонстрировать презрение к нам; на площади перед театром ораторы настраивали публику против нас”.
Первая стычка произошла 16 сентября 1790 года. В этот день шла трагедия “Спартак”. Жан Ларин, трагический актер, играл заглавную роль.
Едва оркестр сыграл увертюру и поднялся занавес, как в зале раздались единодушные возгласы: “Тальма!.. Тальма!”
На другой день в зал была введена вооруженная охрана. Публика переполнила партер; ложи тоже были набиты до отказа.
Мэр города Байи советует актерам Французского театра учесть настроение публики. С его точки зрения, было бы благоразумнее не удалять Тальма со сцены, пока это решение не утверждено городскими властями.
Черные были непреклонны.
В зрительном зале стояла тишина, когда Флери, появившись перед публикой, отвесил ей обычный поклон и заявил:
— Господа, наше товарищество, убедившись в том, что господин Тальма изменил нашим интересам и нарушил общественное спокойствие, единогласно постановило не иметь никакого дела с ним, пока власти не вынесут окончательного решения.
Это заявление вызвало новый взрыв возмущения. При страшном шуме на сцену выбежал Дюгазон.
— Господа, — сказал он, — это неправда, что Тальма изменил интересам товарищества и нарушил общественный порядок. Все его преступление заключается в том, что он разоблачал ложь и сказал, что можно сыграть “Карла Девятого”. По-видимому, и насчет меня будет вынесено такое же постановление. Я обвиняю Французский театр в измене зрителю.
Сказав это, Дюгазон, не снимая костюма комического слуги, покинул театр.
Начать спектакль не представлялось возможным. В припадке негодования зрители устроили страшный скандал: изломали скамьи в зале, кресла в некоторых ложах. В театре стоял такой крик и шум, что он был слышен далеко за пределами здания.
Реакционная группа театра была возмущена тем, что мэр и городские власти стали на сторону Тальма. Актриса Конта воскликнула в гневе:
— Я никогда не приму приказаний от городского чиновника, который, быть может, является моим свечником или поставщиком материи.
Трудно красноречивее определить настроение “королевских актеров”.
Байи, обычно виляющий и нерешительный, на этот раз набрался храбрости. Он категорически потребовал от актеров исполнения приказаний и предложил осуществить распоряжение городских властей о возвращении Тальма в состав труппы.
“джентльмены” — королевские чиновники, руководившие прежде Французским театром — все еще оставались на своих постах, хотя власть их была в значительной степени ограничена парижским муниципалитетом. Тем не менее реакционное ядро труппы предпочитало иметь дело с “джентльменами”, а не с городскими властями, представители которых были буржуа — “свечники или поставщики материи”.
Не без наущения королевских чиновников актеры Французского театра известили Байи, что они вынуждены ослушаться его приказа.
был помечен 18 сентября. 24 сентября новым постановлением городской муниципалитет требует возвращения Тальма в театр.
Еще через два дня в театре происходит бурная демонстрация публики. На имя городских властей поступают петиции от граждан, требующие принятия суровых мер против реакционной группы театра. Одна из таких петиций предлагает актерам, занимающим помещение Театра нации, очистить здание, в котором будет играть новая труппа для горожан и подчиненная исключительно муниципалитету. “Пускай, — говорится в этой петиции, — те актеры, которые по-прежнему считают себя собственными королевскими актерами, обслуживают двор”.
В конце концов Байи распорядился закрыть театр, пока Тальма не будет возвращен.
28 сентября Тальма вновь появился на сцене в “Карле IХ”. Вместе с ним вернулся и Дюгазон.