РЕАКЦИЯ
Раскрылись двери тюрем. В числе прочих заключенных через несколько дней после казни Робеспьера вышли на волю и актеры Театра нации.
Театр Равенства уже не существовал. Его здание в предместье Сен-Жермен было отведено в ту пору для труппы Комической оперы. В результате переговоров оба театральных коллектива слились. 16 августа 1794 года открылись спектакли актеров Французского театра при участии Флери, Ноде, Конта, Дазенкура. Однако союз оперных и драматических актеров оказался непрочным. Актеры Французского театра перешли в новое помещение, в зал Фейдо, находившийся в центре делового Парижа.
Санкюлотский зритель, диктовавший театру свои требования, исчез. Теперь театральные залы наполняла так называемая “золотая молодежь”. Это были богатые маменькины сынки, реакционные клерки, спекулянты и бездельники, паразиты на теле крупнобуржуазной республики.
Термидорианский зритель смотрел на театр, как на место забавы и развлечения, и всячески старался изгнать из памяти малейшее напоминание о днях якобинского террора. Боевые банды “золотой молодежи” наполняли зрительные залы, устраивая гнусные обструкции актерам, заподозренным в якобинстве.
Театр Республики, прослывший якобинским, испытал на себе больше, чем какой-либо другой, силу ненависти к революции.
“Золотая молодежь” освистала пьесу актрисы Кандейль “Баядерка” и Кандейль, игравшую заглавную роль. Это выступление объясняется тем, что в период якобинской диктатуры Кандейль участвовала в народных празднествах, изображая в шествиях богиню Разума.
Такого же приема удостаивались и другие актеры, заподозренные в якобинстве.
Фюзиль, игравший в комедии “Криспэн, соперник своего хозяина”, был встречен свистками зрительного зала. От него требовали, чтобы он, став на колени, исполнил антиякобинскую песню “Пробуждение народа”. Это была термидорианская “Марсельеза”. Автор текста был молодой, никому неизвестный актер Суривьер; музыку сочинил композитор и актер Гаво. Песня требовала казни “отвратительных каннибалов”, “якобинских террористов”. Контрреволюционеры различных мастей непрестанно требовали исполнения этой песни перед началом спектакля.
Фюзиль, игравший активную роль в ликвидации мятежа в Лионе, неоднократно встречался криками реакционных зрителей: “Долой убийцу! К черту палача!”
Враги Тальма возобновили свои атаки против него. Снова распространялись слухи, что он содействовал аресту актеров Театра нации. Надо отдать последним справедливость: письмами в редакции газет Ларив и м-ль Конта опровергали эти лживые нападки на Тальма, заявив, что Тальма принимал меры для освобождения своих бывших сотоварищей.
Это не помешало молодым буянам из “золотой молодежи” устроить демонстрацию против Тальма.
В тот вечер Тальма играл Нерона в пьесе Легуве. Едва он появился на сцене, как раздались крики: “Якобинец! Якобинец!” Прозвучало два-три свистка.
Подойдя к рампе, Тальма сказал:
— Граждане, признаюсь, что я любил и люблю свободу. Я всегда ненавидел преступления и убийства; время террора мне стоило многих слез, и большинство моих друзей погибло на эшафоте. Я прошу прощения у публики за эту короткую интермедию; я постараюсь своим рвением и усилием заставить ее забыть...
Как мы видим, Тальма высказался довольно сдержанно против якобинцев. Очевидно, эта исповедь не особенно удовлетворила термидорианцев. Бывший якобинец Редерер, оппортунист чистейшей марки, решил защитить Тальма в “Парижской газете” (в номере от 25 марта 1795 года). Редерер доказывал, что Тальма, готовящийся выступить ныне в новой трагедии Дюси “Абюфар, или Арабская семья”, никак не может быть назван террористом. Он, связанный дружбой с жирондистами, проявил нежное участие в судьбе их вдов.
Однажды Тальма заставили прочитать “Пробуждение народа”. Он выполнил требование контрреволюционного зрителя и был награжден аплодисментами.
Менее податливым оказался Дюгазон. Бывший адъютант начальника национальной гвардии Сантерра, он был также встречен криками, улюлюканьем и свистками. Издеваясь над Дюгазоном, “золотая молодежь” требовала, чтобы он опустился на колени и спел “Пробуждение народа”. Раздраженный этим насилием, Дюгазон сорвал парик с головы и швырнул его в бушующий партер. В зале произошел переполох. Несколько молодых людей, вооруженных шпагами, перепрыгнув через рампу, бросилось на сцену. Только благодаря вмешательству других актеров Дюгазону удалось избежать дикой расправы.
В течение первой половины 1795 года подобные сцены разыгрывались довольно часто в Театре Республики.
Два восстания рабочих в предместье Парижа — в жерминале и прериале (в апреле и мае)—потерпели неудачу. Якобинцы, которым до сих пор удалось уцелеть от белого террора, были казнены.
В театрах идут антиякобинские пьесы. “Золотая молодежь" расправляется с эмблемами якобинской эпохи: срывает в залах революционные лозунги, удаляет изображения ненавистного реакции Марата. Появление на сцене Дюгазона сопровождается криками: “Террорист! Якобинец!”
Театр Фейдо пользуется несравненно большим успехом, чем Театр Республики. Термидорианский зритель неистово аплодирует возобновленному “Другу законов” Лейя и “Памеле”, явившейся поводом к аресту актеров Театра нации.
Моральный облик нового зрителя — это облик буржуа-выскочки, буржуа-хищника, тянущегося к роскоши и разврату. Эта эпоха, получившая название Директории (так как исполнительная власть по новой конституции принадлежала пяти директорам), нашла красочное изображение в письмах и воспоминаниях современников.
Молодой офицер Морис Дюпен писал своей матери в провинцию: “Вы видите в театре очаровательных молодых женщин, исполненных чудесного изящества, но стоит им открыть рот, как все их обаяние пропадает. Ругань так и слетает с их уст. Вы выходите из театра, блестящие экипажи поджидают это “великосветское” общество, и молодые люди, вынужденные возвращаться из театра пешком, покрывают саркастическими замечаниями выкрики слуг сидящих в театре выскочек. Они кричат: “Карету господину тюремному интенданту! Карету господину Взломщику!” Можно сказать, что все обстоит, как прежде: честный человек ходит пешком, мошенник — в экипаже; теперь только появились новые мошенники, вот и все...”
“проститутками, военными и ворами, ежеминутно учиняющими скандалы и (неприличные выходки”.
Обнаглевшие жулики устроили однажды налет на театр и обобрали расфранченную публику во время спектакля. Арно пишет в своих воспоминаниях: “За террором, во власти которого так долго был этот город, последовала полнейшая беззаботность ко всему, кроме наслаждения; наслаждение стало всеобщей жаждой, и жажда эта была неутомима”.
Арно констатирует, что новая республика “была не Спартой, а Афинами, со своим необузданным стремлением к роскоши и наслаждениям, со своей распущенностью и развратом”.
Для выскочек, кокоток и кутящих офицеров создается довольно пестрый репертуар: тут и водевили на довольно мелкие темы и: комические оперы, в которых фигурируют бравые солдаты и храбрые офицеры. Особую категорию пьес эпохи Директории составляли антиякобинские драмы и комедии. “Ужин якобинцев” Армана Шарлеманя, поставленный в Театре Республики, очевидно, для того, чтобы угодить контрреволюционному зрителю, представляет собой сатиру на приверженцев Робеспьера.
Античные сюжеты в эту пору служат также материалом для нападок на якобинцев. Трескучие мелодрамы под видом античных тиранов изображали вождей якобинской диктатуры.
констатировала полиция в своих донесениях, “театры стали весьма далекими от подлинного республиканского воодушевления”.
Так героическая пора Французской революции уступила место этой контрреволюционной буржуазии. Представители буржуазии продолжали драпироваться в костюмы Римской республики и Римской империи, но давали античности иное, соответствующее их задачам, толкование: “Едва новая общественная формация успела сложиться, как исчезли допотопные гиганты и все римское, воскресшее из мертвых, — Бруты, Гракхи, Публиколы, трибуны, сенаторы и сам Цезарь. Трезво-практическое буржуазное общество нашло себе истинных истолкователей и представителей в Сэях, Кузенах, Ройэ-Колларах, Бенжамен Констанах и Гизо; его настоящие полководцы заседали в коммерческих конторах, его политическим главой был жирноголовый Людовик XVIII. Уйдя с головой в накопление богатств и в мирную борьбу в области конкуренции, буржуазия забыла, что ее колыбель охраняли древнеримские призраки. Однако, как ни мало героично буржуазное общество, для его появления на свет понадобились героизм, самопожертвование, террор, междоусобная война и битвы народов. В классических строгих преданиях римской республики борцы за буржуазное общество нашли идеалы и искусственные формы, иллюзии, необходимые им для того, чтобы скрыть от самих себя буржуазно-ограниченное содержание своей борьбы, чтобы удержать свое воодушевление на высоте великой исторической трагедии. Так, одним столетием раньше, на другой ступени развития, Кромвель и английский народ воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета. Когда же действительная цель была достигнута, когда английское общество было переделано на буржуазный лад, место пророка Аввакума занял Локк”.
При новой политической обстановке Театр Республики переживал трудное время. Великолепный трагедийный актер Тальма почти не играл. Он искал роль античного героя— и не мог найти ничего подходящего у современных драматургов. Не лучше жилось и другим драматическим театрам. В конце концов Театр Республики прекратил спектакли. 24 января 1799 года антрепренер Сажере бежал, не заплатив ни авторам, ни актерам, ни служащим. Труппа осталась в ужасном положении. Актер Дюгазон подал заявление министру внутренних дел Франсуа де Нефшато (автору “Памелы”) заявление, изложив “подлинные мотивы закрытия Театра Республики, против которого глухо ведутся интриги аристократов”.
Франсуа де Нефшато выдвинул предложение создать единый Французский театр. Этому, правда, воспротивились драматические писатели. За подписями Легуве, Дюси, Арно, Лейя. Колен д`Арлевиля и других драматургов в Директорию поступила петиция, протестующая против этого проекта. В петиции указывалось на необходимость существования конкуренции между театрами. Франсуа де Нефшато тем не менее провел свой план в жизнь.
Политические страсти в среде “бывших актеров короля” уже в значительной мере затихли. Сглаживались противоречия между черными и красными бывшего Французского театра. В условиях стабилизации новой буржуазии и термидорианского режима, казалось, легко примирить обе группы актеров.
11 прериаля VII года на улицах Парижа была расклеена афиша, извещавшая об открытии Французского театра. В первый вечер шли “Сид” Корнеля и “Школа мужей” Мольера.
— Наполеон Бонапарт. 16 октября 1799 года он возвращается из похода в Египет. Как раз в ту пору Франция потерпела поражение: французские войска в Италии были разбиты Суворовым. Покинув армию в Египте, Наполеон поспешил во Францию.
А еще через три недели, в исторический день 18 брюмера, Бонапарт упразднил Директорию и взял власть в свои руки.
“Граждане, революция утвердилась в принципах, ради которых она началась, она окончена”, — заявил Наполеон в новой конституции.