Фагэ-Соколов: О чтении театральных пьес
Уайльд. О театре и роли постановочных эффектов в представлении

I have often heard people wonder what Shakespeare would say, could he see Mr. Irving’s production of his Much Ado About Nothing, or Mr. Wilson Barrett’s setting of his Hamlet. Would he take pleasure in the glory of the scenery and the marvel of the colour? Would he be interested in the Cathedral of Messina, and the battlements of Elsinore? Or would he be indifferent, and say the play, and the play only, is the thing?

Я часто свидельствовал удивление зрителей, типа что сказал бы Шекспир, увидь он такие навороченные, такие со спецэффектами постановки ирвинговы поставновки Much Ado About Nothing или барретова "Гамлета". Доставили бы ему удовольствие сценические штучки-дрючки и световые эффекты? Зашелся бы он от восторга от собора в Мессине и нагромождения Эльсинора? Или он бы только пожал плечами и промурчал: пьеса и только ее содержание имеют значение?

Speculations like these are always pleasurable, and in the present case happen to be profitable also. For it is not difficult to see what Shakespeare’s attitude would be; not difficult, that is to say, if one reads Shakespeare himself, instead of reading merely what is written about him.

Рассусоливания на этот темат всегда щекочут эстетические нервы удовольствием, но и не без некоторой пользы. Ибо нетрудно предположить, какова бы была на все это реакция самого Шекспира. Нетрудно, если ты читаешь самого Шекспира, а не дурацкие статьи и литературоведческую дребедень о нем.

Speaking, for instance, directly, as the manager of a London theatre, through the lips of the chorus in Henry V., he complains of the smallness of the stage on which he has to produce the pageant of a big historical play, and of the want of scenery which obliges him to cut out many of its most picturesque incidents, apologises for the scanty number of supers who had to play the soldiers, and for the shabbiness of the properties, and, finally, expresses his regret at being unable to bring on real horses.

Говоря, к примеру, в своей профессиональной ипостаси театрального менеджера без эзоповских умолчаний устами хора в "Генри V", он жалуется на мизер сцены, по которой он хотел бы продефелировать пышное шествие большой исторической пьесы. Его стесняет также отсутствие необходимого инструментария для постановки наиболее живописных инциндентов. Шекспир униженно извиняется перед зрителем, что недостаточное финансирование не позволяет вывести ему на сцену ту массовку, которую бы следовало. И уж совсем дело швах, когда нужно бы представить настоящих лошадей.

In the Midsummer Night’s Dream, again, he gives us a most amusing picture of the straits to which theatrical managers of his day were reduced by the want of proper scenery. In fact, it is impossible to read him without seeing that he is constantly protesting against the two special limitations of the Elizabethan stage

В ’s Dream он обратно жалуется, в какой мизер загнан театральный бизнес из-за отстуствия должного снаряжения. Действительно, нельзя без боли в сердце и глазах читать, как он постоянно стонет против двух ограничителей современной ему сцены.

--the lack of suitable scenery, and the fashion of men playing women’s parts, just as he protests against other difficulties with which managers of theatres have still to contend, such as actors who do not understand their words; actors who miss their cues; actors who overact their parts; actors who mouth; actors who gag; actors who play to the gallery, and amateur actors.

Один из них отсутвие козырных постановочных средств. Другой - необходимость использовать мужчин на женских ролях. Но и другим недостаткам достается от нашего классика по полной программе. Театральные менеджеры находят на бирже только таких актеров, которые совершенно не понимают основного текста, не говоря уже о его оттенках. Актеров, которые искусство игры заменяют хайлом, без конца гримасничают, давятся словом, актеров, которые играют для бандерлогов, актеров-любителей.

And, indeed, a great dramatist, as he was, could not but have felt very much hampered at being obliged continually to interrupt the progress of a play in order to send on some one to explain to the audience that the scene was to be changed to a particular place on the entrance of a particular character, and after his exit to somewhere else;

В самом деле, драматургу должно быть весьма невольготно быть вынужденным постоянно выходить к публике, прерывая течение пьесы объяснениями, что вот де теперь выходит новый артист и уходит отыгравший свое, и сцена должна была бы измениться, потому что действие будет происходить совсем в другом месте.

that the stage was to represent the deck of a ship in a storm, or the interior of a Greek temple, or the streets of a certain town, to all of which inartistic devices Shakespeare is reduced, and for which he always amply apologises.

Что сцена должна теперь бы превратиться в палубу попавшего в шторм парохода, или во внутренность православной церкви, или в улицу какого-нибудь города. Вот до каких театральных непотребств был доведен Шекспир и вынужден был постоянно извиняться за них.

Besides this clumsy method, Shakespeare had two other substitutes for scenery--the hanging out of a placard, and his descriptions. The first of these could hardly have satisfied his passion for picturesqueness and his feeling for beauty, and certainly did not satisfy the dramatic critic of his day.

Кроме этого косолапистого метода Шекспир имел в своем загашнике еще два суррогата сценических приспособлений - субтитры, которые выносились на сцену наподобие рекламных щитов и закадровый голос. Субтитры едва ли могли заспокоить его страсть к цветистости и его чувство прекрасного, и уж точно они вызывают отврат у драматического критика нашего времени.

But as regards the description, to those of us who look on Shakespeare not merely as a playwright but as a poet, and who enjoy reading him at home just as much as we enjoy seeing him acted, it may be a matter of congratulation that he had not at his command such skilled machinists as are in use now at the Princess’s and at the Lyceum.

Что же касается, закадрового голоса, то здесь совсем иной коленкор. Многие из нас скорее читатели, чем зрители, и для них Шекспир скорее поэт, чем драматург. Эти считают благодатным обстоятельством, что в руках Шекспира не было таких искусных постановщиков эффектов, которые сегодня есть почти в любом лондонском театре.

For had Cleopatra’s barge, for instance, been a structure of canvas and Dutch metal, it would probably have been painted over or broken up after the withdrawal of the piece, and, even had it survived to our own day, would, I am afraid, have become extremely shabby by this time. Whereas now the beaten gold of its poop is still bright, and the purple of its sails still beautiful; its silver oars are not tired of keeping time to the music of the flutes they follow, nor the Nereid’s flower-soft hands of touching its silken tackle; the mermaid still lies at its helm, and still on its deck stand the boys with their coloured fans.

Допустим, будь клеопатрова баржа сооружена из брезента и бессемеровской стали, она была бы переделана или пошла на слом после снятия спектакля с репертура. А если бы каким-то чудом и дожила до наших дней, то годилась бы разве что в музеи по причине своего крайнего примитивизма. В то время как благодаря шекспироским метафорам ее золотая корма горит тем же неугасимым цветом, и так же прекрасны ее пурпурные паруса (

Burn'd on the water: the poop was beaten gold

Burn'd on the water: the poop was beaten gold;

Purple the sails, and so perfumed that

The winds were love-sick with them). Серебряные весла все так же отбивают в уключинах такт для флейтистов на судне (the oars were silver,

Which to the tune of flutes kept stroke, and made

The water which they beat to follow faster,

As amorous of their strokesHer gentlewomen, like the Nereides,

So many mermaids, tended her i' the eyes,

And made their bends adornings). А русалка на носу все еще одета в свой золотистый шлем (

A seeming mermaid steers: the silken tackle

Swell with the touches of those flower-soft hands,

That yarely frame the office), а пацаны все еще махают на палубе разноцветными баннерами (

Stood pretty dimpled boys, like smiling Cupids,

With divers-colour'd fans, whose wind did seem

And what they undid did).

’s descriptive passages are, a description is in its essence undramatic. Theatrical audiences are far more impressed by what they look at than by what they listen to; and the modern dramatist, in having the surroundings of his play visibly presented to the audience when the curtain rises, enjoys an advantage for which Shakespeare often expresses his desire.

Как бы ни были заковыристы у Шекспира описательные пассажи, они по самой своей сути несценичны. Театральная аудитория скорее впечатляется глазами, чем ушами. Так что современный драматург, которые может сделать измысленное видимым, явно побивает Шекспира, обладая тем, чем то бы желал обладать.

It is true that Shakespeare’s descriptions are not what descriptions are in modern plays - accounts of what the audience can observe for themselves; they are the imaginative method by which he creates in the mind of the spectators the image of that which he desires them to see. Still, the quality of the drama is action. It is always dangerous to pause for picturesqueness.

Конечно, шекспировские описания - это лишь отчеты о том, чего современная публика может узреть своими персональными глазами. Эти описания взывают к воображению зрителя, чтобы возбудить перед глазами его души картины, которые тот бы желал видеть. Эссенция драматического произведения - действие. Весьма опасно останавливать его ради красивых слов.

And the introduction of self-explanatory scenery enables the modern method to be far more direct, while the loveliness of form and colour which it gives us, seems to me often to create an artistic temperament in the audience, and to produce that joy in beauty for beauty’s sake, without which the great masterpieces of art can never be understood, to which, and to which only, are they ever revealed.

ту красоту ради красоты самой по себе, без которой великие шедевры ни за что не могут быть поняты, ради обнаружения которой и единственной, они только и создаются.

To talk of the passion of a play being hidden by the paint, and of sentiment being killed by scenery, is mere emptiness and folly of words. A noble play, nobly mounted, gives us double artistic pleasure.

Говорить о пафосе пьесе, который скрывают сценические подмалевки и чувства, убиваемые спецэффектами, это попросту балаболить. Возвышенная пьеса, возвышенно измысленная, обливает нас двойным удовольствием.

The eye as well as the ear is gratifiedloveliness of scenic effect into listening to rhetoric posing as poetry, and to vulgarity doing duty for realism? Whether this be good or evil for the public I will not here discuss, but it is evident that the playwright, at any rate, never suffers.

Глаз не менее чем ухо нуждается в потакании: и вся натура создана так, чтобы через разные каналы влиять на воображение. Что же касается плохих пьес, то мы неоднократно видели публику, отвлекаемую внешней красивостью постановки, либо пошлостью под маской реализма от риторического убожества содержания. Хорошо это для публики или нет, я не берусь дискутировать, но само драматургическое искусство от этого не страдает.

Indeed, the artist who really has suffered through the modern of plays is not the dramatist at all, but the scene-painter proper. He is rapidly being displaced by the stage-carpenter. Now and then, at Drury Lane, I have seen beautiful old front , as perfect as pictures some of them, and pure painter’s work, and there are many which we all remember at other theatres, in front of which some dialogue was reduced to graceful dumb-show through the hammer and tin-tacks behind.

А по-моему, так художник, которому мешает современное сценическое оснащение, вовсе и не драматург, а пономарь. Его может заменить любой рабочий сцены. Частенько я вижу в Друри-Лэйн прекрасные одеяния, такие же совершенные, как картинки, на которых они изображены - подлинные шедевры костюмера - и не менее прекрасные декорации. И со всем этим на сцене творятся бессовестные диалоги, напоминающие разговор глухонемых, под грохот на заднем плане кузнечных работ.