И был ли здесь Иерусалим Меж этих фабрик Сатаны?
Блейк
Угрюмый сторож вечных врат засов железный поднял,
И Тэль, сойдя, узнала тайны невиданной страны,
Узрела ложа мертвецов, подземные глубины,
Где нити всех земных сердец гнездятся, извиваясь, -
Страну печали, где улыбка не светит никогда.
Она бродила в царстве туч, по сумрачным долинам,
Внимая жалобам глухим, и часто отдыхала
Вблизи неведомых могил, прислушиваясь к стонам
Из глубины сырой земли...
После Книги Тэль, после 1784 года Блейк постепенно, шаг за шагом, движется от жизни и времени к вечности. Пророческие книги - грандиозное полотно бытия, аллегорический эпос судеб мира и человечества, новая теософия, продолжающая Потерянный и Возвращенный Рай.
По своей форме они не имеют аналогов, разве что Библию. Блейк пытается создать новую мистическую космогонию, в грандиозных символах которой жизнь предстает во всей разнородности и зыбкости. Предвосхищая мистерии шелли-байроновского титанизма и вагнеровскую битву богов, Блейк вкладывает в борьбу тот же смысл: битва идет в душах людей - битва железа и огня. Орк сжигает, но и освобождает, круша и зло, и добро, Лос - Время и Пророчество - плавильная печь, соединяющая железо и огонь, Энисармон - Воображение, преображающееся в Индустриальность, Юрайзен - механический Прогресс, созидатель-крушитель.
Какая-то оргия фантазии и сокровенных символов, нагромождение идей. Образы то разрастаются до невероятных размеров, то дробятся, то сливаются вновь, так что мысль не поспевает за метаморфозами - что там джойсовские Поминки по Финнегану... Образность всё усложняется и усложняется - до герметичности, до темноты, до абсолютной текучести. Видений, пророчеств, откровений - такое скопище, что их напластования почти недоступны. Трудно сказать, стремился ли Блейк к зашифрованности или просто выражал иррациональность бытия. Сам он говорил: "Я не хочу рассуждать или сравнивать: мое дело творить".
Божество-угнетатель, творец вещей Юрайзен, прометееподобные Лос, Орк, Фузон, их сыновья, дочери, жены, друзья, враги - не мифологические герои, а человеческие качества, "спектры", "эманации", шифры духовной борьбы.
И стал месить он глину с сыновьями,
Чтоб строить Вавилон, Иерусалим покинув.
Ограду крепости из душ людских сложили,
А башни из несчастий тех, кто ведал счастье прежде...
И вымостили улицы бедою,
И выстроили здания из тленья,
И синагоги из страданий и отчаянья,
Дворцы из плит могильных, в ад ведущих,
Жестокою рукой отделанных искусно.
Борьба богов - даже не символ борьбы людей, революционеров и тиранов, но - человеческих страстей. Лос побеждает Юрайзена, но, одержав победу, сам становится деспотом в отношении пламенного Орка. Но и с Орком не всё в порядке: прикованный к скале, он врастает в нее. Когда Лос, уступая мольбам сестры, снимает с Орка цепи, его тело уже неотделимо от камня...
Даже форма - ирония, даже стиль - контроверза рационализму Просвещения, даже ключевая идея "свободы желания" - дань живому человеку.
Заключительные поэмы цикла Мильтон и Иерусалим - окончательный отказ от разрушительного бунтарства. Орка сменяет реформатор духа Мильтон. Ключевая идея Иерусалима - Вавилон современного порядка будет разрушен, но не мечом, а пророческим искусством. Красота спасет мир, - скажет много спустя Достоевский. Только молитва отшельника и слеза вдовы могут освободить мир, пишет Блейк в Сером монахе.
Пророчество - ключевое слово поэзии БлеЙка. Даже обилие религий он объясняет тем, что разные народы по-разному воспринимали дух пророчеств. Пророческие книги действительно полны пророчеств: порабощение человека машиной; сатанинские фабрики, изрыгающие пламя; грохочущие станки, на которых дочери Лоса ткут паутину человеческих судеб; гигантские пресса, выжимающие не виноградный сок, но кровь людей; колеса и шестерни, перемалывающие человека... "Машина действует разрушительно на человечество и на произведение искусства".
Шотландия изливает поток своих сыновей
на работу у плавильных печей,
Уэльс отдает своих дочерей ткацким станкам,
Альбион - кормящих матерей...
"Пророки никогда не существовали... Каждый честный человек - пророк; он высказывает свое мнение об общественных и частных делах. Он говорит: "Если вы поступите так-то, то результат будет такой-то". Он никогда не скажет: "Как бы вы ни поступали, всё равно то-то и то-то случится..."
Как великий Мастер, он всё сильнее ощущает сковывающее действие традиций, он отбрасывает композиционную четкость, рифму, ритм, связность...
Я считал монотонную каденцию необходимой частью стиха. Но скоро я нашел, что такая монотонность была бы не только странной, но прямо сковывающей, так же как рифма. Поэтому я создал разнообразие в каждой строке... каждое слово и каждая буква изучены и помещены на подобающее им место...
Графика Пророческих книг - это уже рисунок мастеров Мира искусства и Голубой розы. Ворота Стонхэнджа вполне могли бы принадлежать Дени, Редону, Штуку или Бёклину. Врата ада и другие иллюстрации к Божественной комедии - Чюрленису. Всё, что поэту не удавалось выразить словом, он выражал напряженной, интенсивной, мощной линией.
Его Пророческие книги чем-то повторятся в Ночных песнях Гёльдерлина, написанных на пороге безумия. Здесь тоже нечто орфически-демоническое: чистое вдохновение, экстаз прощания с рассудком.
чуждая жизни, неведающая рука творит собственное, новое небо над сияющими звездами, молниями духа объятым хаосом и рождает собственный миф. Поэзия и рисунок Блейка в сумерках души становится пифической вестью: как жрица, опьяненная необычайными видениями над вещими парами дельфийского ущелья, судорожно бормочет слова глубин, так созидающий демон выбрасывет из погасшего кратера духа огненную лаву и сверкающие камни.
Он умер в нищете и был похоронен на общественные средства в безымянной могиле...
После смерти вдовы Блейка прежний друг Тэтем сжег все оставшиеся у нее рисунки и сочинения - сто рукописных томов! - посчитав, что они вдохновлены дьяволом...
И "дьявольский" же декаданс возродил его вновь: прерафаэлиты - Суинберн и Россетти, затем Йитс, у нас - "отщепенец" Бальмонт...