Пока я рядом с вами. Слова мои для вас немного значат.
Гёльдерлин
Я не очень верю в существование такой универсалии, как романтизм, и, тем более, в романтизм Гёльдерлина. Даже ухищрения вроде "романтического эллинизма", собирающие под одну крышу такие несовместимости, как Шенье, Ките, Шелли, Байрон, Гёльдерлин, ничего не разъясняют и ничего не содержат. Гёльдерлин - это Гёльдерлин, и если уж принимать классификации, то - модернист, но не потому, что есть такая универсалия, а потому, что это значит - "всегда другой", или "опережающий", или "ни на кого не похожий", то есть независимый, не связанный со школой, неподвластный влиянию.
Единственный признак романтизма Гёльдерлина - отсутствие фанатичности. Испытав мир, постигнув бюргеров, отрезвев, он ни от чего не отрешается, как это случается с разочаровавшимися экстремистами, - он не отрешается ни от священного, ни от идеального, ни от темного бытия. Даже в омрачненной приближающимся безумием поздней поэзии Гельдерлина слышна не только отчаянная мольба, но и последняя надежда.
Ночные песни, написанные уже за порогом безумия, - нечто беспрецедентное в мировой поэзии: чистый экстаз, ритм, вдохновение. Мысль уже покидает его, но связи между словами, хотя и ослаблены, но еще не исчезли, импровизация еще не превратилась в бессмысленность, смысл - в хаос. Он еще осознает себя и свое сопротивление разрушению, но он осознает и другое - "как ручей, уносит в дали меня нечто, необъятное, будто Азия".
мудрости. Вряд ли в хаотических и безумных своих фрагментах Гёльдерлин совершеннее здорового гения. Разрушение есть разрушение, хотя, кто знает, ведь и в Бедламах рождаются шедевры...
Этот человек не только дважды умер - один раз в 1807-м, второй - в 1843 году, но и дважды родился - в 1770-м и 150 лет спустя. Ведь его не признавали вплоть до 20-х годов нашего столетия. Его время не ощутило ни силу его мысли, ни мощь страсти, ни масштаб поэтического дара. Разве что Беттина и еще Брентано, но и тот разглядел одну только печаль: "Возвышенная, созерцательная печаль, быть может, никогда не была так чудесно выражена. Иногда этот гений мрачнеет и погружается в горький колодец своего сердца, но чаще апокалиптическая звезда его печали дивно и трогательно сияет над широким морем его чувств".
Потребовалось время, потребовались страдания XX века, потребовался сраженный под Верденом Норберт фон Хеллинрат, потребовался Рильке, потребовалась неистовая плеяда экспрессионистов, дабы оценить всю мощь Гельдерлина.
Человек, которого не признали современники, человек, открытый модернистами и декадентами, вдруг стал величайшим национальным поэтом, потрясшим всю немецкую культуру с такими ее именами, как Георге, Рильке, Тракль. Гёльдерлин - это более могущественный, сказал Рильке, сравнивая его с собой. Я бы добавил - наисовременнейший, ибо время, созревшее для Гёте и Шиллера, не созрело для Гельдерлина.