Приглашаем посетить сайт

Гарин И. И. Пророки и поэты.
Гёте. Всегда другой

ВСЕГДА ДРУГОЙ

Что я пишу, то хуже того, что я говорю; что я говорю то хуже того, что я думаю.

Л. Н. Толстой

Гёте - поэт с историей, то есть всегда другой. Гёте Гёца, Гёте Вертера, Гёте Римских элегий, Гёте Науки о цветах... Всегда новый, безмерный, непредсказуемый. "Великий ходок по дорогам мысли и слова".

Как у Толстого, всё его творчество - бесконечная исповедь. Как Толстой, он назовет свои произведения Siebensachen, литературным барахлом.

Польза, которую мы извлекаем из произведений великого писателя, многообразна: но главное - это то, что через них мы познаем не только свой внутренний мир, но отчетливее видим и всё многообразие мира внешнего.

При всем том Гёте действительно оставил много "литературного барахла".

Можно вообще отметить, что большие художники часто оставляют нам такие слабые произведения, какие не встретить у эпигонов.

Он не прикован к своей поэзии, не поглощен ею до самозабвения, как Мюссе. Он рационален и может вовремя отстраниться от своих героев даже тогда, когда они - его прототипы. Для него поэзия - это освобождение от самого себя: расчленение авторского Я на персонажи.

И мы имеем, не правда ли, бесценные страницы Вильгельма Мейстера? Великий поэт о великом брате - поэте. Колеблющаяся душа, что ополчается на море смут, разрывается сомнениями, как в подлинной жизни.

Просто поразительно, до какой степени суждения Гёте всегда правильны. Правильны при более глубоком анализе.

Гёте - вневременной сын времени. Чувство жизни и смерти развито в нем уже почти как в Улиссе.

Публика нутром чувствовала джоисизм Гёте. Мейстера называли гнездом блудниц, Римские элле-гии - болотом расслабленной морали. Бога и баядеру, а также Коринфскую невесту - приапическими сальностями, гениальной и утонченной поэме прелюбодеяния - Избирательному средству - философы ставят в упрек безнравственность.

И не только это: как затем Джойс, Гёте уже осознавал пропасть между произведением и его идеей. Как и Джойс, он понимал, что предметом искусства долгое время были вещи и объекты, а не сознание и подсознание.

Художник хочет показать миру целое; но этого целого он не находит в природе, оно есть плод его собственного духа или, если угодно, оплодотворяющего его божественного дыхания.

Творческий процесс - состязание, борьба художника и природы, в которой художник часто оказывается демоническим победителем, превосходящим природу и достигающим божественного.

Если в Фаусте Гёте обобщает прошлое и настоящее человечества, то в Вильгельме Мейстере с такой же интуицией, зоркостью и провидением - его грядущее: индустриализацию, господство машин, классовую борьбу, демократию, социализм и империализм.

Рядом с темой Фауста всегда незримо присутствует тема Вечного жида - апокалипсиса, который наступит, когда человек перестанет радовать Творца.

Манн. - Талант - это умение усложнять, но и облегчать себе задачу. С Диваном - то же самое, - чудно, что все всегда то же самое. Диван и Фауст - куда ни шло, но Диван и Вертер - еще родственнее, - верней, одно и то же, только на разных ступенях - усиленное, очищенное повторение. Да будет так и ныне, и присно.

В жар бросает, когда подумаешь, каких только сумасбродных мотивировок не наворотил птенец в "Вертере". Бунт против общества, ненависть к аристократии, бюргерская уязвленность - на что тебе это сдалось? Дуралей, политическая возня всё снижает. Тимур Средиземноморья был прав, говоря: "Зачем вы такого понаделали?" Счастье еще, что на это не обратили внимания... Глупый, неоперившийся птенец, и сверх того - невероятно субъективный. Ведь мои отношения с высшим обществом сложились весьма благоприятно.

Какая там ясность! Гёте всегда был герметичен - Вертер свидетельство. Не случайно Оммо в Лотте печально любуется высокомерной замкнутостью души поэта.

Интроспективное самосозерцание? Инсайт? Но почему тогда Дюбо определяет его как "гения, отрицающего самосозерцание"? Потому что Гёте - плюралист, непрерывно творящий иное. Самоуглубленность не исключает размышления как акта творчества. Размышление для него - способ поднять творческий процесс на более высокую ступень реальность. Эстетика Гёте - гармония разума и воображения, рассудка и подсознания, а сам он - иллюстрация платоновской идеи самосозидания. Его творчество - это поцесс Bildung'a, самоформирования. Сам Гёте сравнивал человека, формирующего свой мир, с пламенем, пожирающим фитиль, понимая при этом, что фитилей - множество.

Но талант, высшая смелость, вера в добро, не споткнувшаяся о бесчинство черни! Единственно равный и родственный мне, - ему подобного я уже не встречу. Вкус и безвкусица, уверенность в прекрасном, гордое наличие всех способностей, легкость и беглость речи, непостижимо независимая от самочувствия - и всегда во славу свободы.

Обращаясь к Веймарскому мудрецу, Марк произнес пророческие слова, одобренные самим Гёте: "Вашей непреодолимой склонностью является потребность наделить действительность поэтической формой, между тем как другие стремятся наделить реальностью так называемое поэтическое, вымышленное, что неизбежно приводит к бессмыслице". Но и это--только часть Гёте, властелина и раба природы, поэта, чье воображение предвосхищало действительность и всё же не могло от нее оторваться: "Все мои стихи - стихи "по поводу", они навеяны действительностью. Стихи, не связанные с жизнью, для меня ничто".

Между Вертероми Мейстером пролегает лишь одна жизнь! И между двумя Фаустами - она же! Жизнь творца!

Итак, основные принципы эстетической теории Гёте можно вкратце изложить следующим образом. Мудрость определяет и охраняет пределы. Любовь, окрыляя воображение, помогает ему преодолеть их посредством внутреннего видения, а затем вновь вернуться в эти пределы, чтобы породить красоту. В греческом укладе жизни Гёте находил ту мудрость, к которой сам стремился, в греческом искусстве - совершенство, которое учило его, как нужно выражать собственный идеал красоты. Повесть о страстной любви - интерлюдия с Еленой во второй части "Фауста" - яркое доказательство приверженности Гёте к греческому идеалу прекрасного. Если подобное восхищение и такая любовь являются основой классицизма, то Гёте действительно был его представителем. Сам Гёте отвергал ограниченную концепцию классицизма: "Того, кто должен брать у античности пропорции (измеримое), не следовало бы нам ненавидеть, оттого что мы желаем брать у античности неизмеримое?"