В чудесных голосах леса Бальтазару слышалась безутешная жалоба природы, и, казалось, он и сам должен раствориться в этой жалобе, и всё его существование - чувство глубочайшей непреодолимой боли.
Гофман
ИЗ ЭНЦИКЛОПЕДИИ
Виднейший представитель бюргерского течения в реакционном романтизме. В сборнике новелл "Фантастические пьесы в манере Калло" проявилось характерное для Г. идеалистич. противопоставление искусства - действительности, художника - обществу. Г. обращается к миру фантастики, к проповеди иррационального познания, якобы помогающего художнику проникнуть в суть вещей (образ Серапиона в "Серапионовых братьях"). Это приводит Г. к смешению реального и ирреального, к мистике, к созданию образов-двойников, к поэзии кошмаров и ужасов ("Эликсир дьявола"). Как реакционный романтик Г. не смог противопоставить развивающимся в Германии капиталистич. отношениям ничего, кроме беспочвенной фантастики и идеализации средневекового цехового ремесла. Российская революционно-демократическая критика порицала "фантастические нелепости" и мистику Гофмана. В 19 в. наибольший интерес к Г. проявил Ф. М. Достоевский, в начале 20 в. имя его поднимали на щит декаденты. В первые годы советской власти творчество Г. питало мелкобуржуазные и реакционно-эстетические течения.
Так чем же наши оценки отличаются от оценок черносотенной реакции, заклеймившей его как спирита, безумного визионера и психопата?
Впрочем, ведомство Геббельса, также всячески искоренявшее все проявления декаданса, тем не менее признало его, запретив лишь упоминать его польских и венгерских предков.
Он вышел из благополучной бюргерской семьи, где боялись новшеств и перемен. Общение ограничивалось ближайшими родственниками, выпивки - пивом, а культура - домашним музицированием, что по нашим меркам тоже немало. Семейные отношения были для него тяжкой повинностью, как, впрочем, и посещение юридического факультета, этой кузницы прусского чиновничества. Впрочем, в Кенигсбергском университете лекции читал Кант, но склад души и ума Гофмана был далек от тяжеловесного рационализма и всякой категоричности - он так и не побывал в аудитории Маленького Магистра.
С чем связаны его непрерывные скитания? Глогау, Познань, Плоцк, Варшава, Бамберг, Лейпциг, Дрезден, Берлин... Ведь он бежал не от чиновничьей службы, как Гёльдерлин, и не был свободен, как Клейст. Только семь лет были свободны от тягостной лямки, но и из них половину он провел в нищете. Близость к бамбергскому театру и даже директорство в нем не освобождали его от нужды - отсюда вечное репетиторство, комиссионерство, посредничество при.., продаже роялей.
Да, он знал, что значит бедствовать, голодать, быть несправедливо обвиненным. "Продал старый сюртук, чтобы поесть", - читаем в его дневнике. Да и от судебной расправы его спасла только смерть.
Синдик в Кенигсберге, чиновник в Берлине, днем горы казенных бумаг, искусство - по ночам... Почти как через сто лет - у Кафки.
Правда, репетиторство дало ему самые светлые часы в жизни - любовь к Юлии Марк. Он был женат на Михалине Тшциньской - Мишке, как он ее называл, - но жена была скорее его домоправительницей, чем другом. В Юлии Марк было всё то, что необходимо артисту, - юность, ангельская красота, музыкальность, редкостный голос, душевная теплота. Но всё, что оставалось у него для Юлии, - это дневник, да и в нем она была не Юлией, а клейстовой Кетхен из Гейльбронна.
Неожиданно в его дневнике появилось сочетание букв: Ктх. Бывало, что Ктх повторялось дважды, трижды, словно Гофман заклинал кого-то:
"Ктх - Ктх! - Ктх!!! - возбужден до безумия..." Ктх означало Кетхен, Кетхен из Гейльбронна, героиня одноименной пьесы Генриха фон Клейста. Именем Кетхен Гофман про себя называл Юлиану Марк, юную певицу, которую обучал музыке.
Он был старше Юльхен на двадцать лет. Ему было 35, ей 15. Он был женат.
Любовь сжигала его, на него находили тяжелые приступы отчаяния, тоски. Он мечтал о самоубийстве.
Тема Юлии войдет затем во многие его произведения - от Новейших похождений собаки Бер-гансы идо Кота Мурра.
Первое бросающееся в глаза качество: странный, чудак. В его облике было что-то несообразное: мягкий, наивный взгляд и - горько-ироническая усмешка, милая, добрая шутка и - злая дерзкая колкость, обходительность и - резкость. Человек-сжатая-пружина. Несовместимые крайности бурлили в нем, как в котле. Его странности настораживали. Современники всегда с опаской относятся к не-таким-как-все. За исключением маленькой горстки близких друзей, его не понимали и не любили. Повсюду он вызывал недоумение, сплетни, кривотолки.
В нем была какая-то внешняя резкость: резкие движения, острые, высоко поднятые плечи, высоко и прямо посаженная голова, непослушные, торчащие волосы, не поддающиеся мастерству цирюльника, быстрая, подпрыгивающая походка. Он говорил будто строчащий пулемет и так же вопросительно умолкал - возбуждая и будоража. Он обескураживал.
Еще одно качество - обостренная впечатлительность. Говорят, он боялся выходить ночью на улицу в страхе встретиться с материализовавшимися образами собственной фантазии.
В его душе жили и инфантильный Ансельм - чудак, сумасброд, человек не от мира сего, незамутненно-чистая детскость, и почтенный Линдгорст - старательный чиновник и провидец, волшебник, властитель огненных духов, и странствующий подвижник Крейслер...
"борьбы с демагогами". Однако не удалось спасти себя в "деле Гофмана", возникшем в ответ на Повелителя блох и на образ тайного советника Кнаррпанти, разъяривших реальных советников до такой степени, что в историю культуры вошел уникальный в своей бесчеловечности случай допроса гения на смертном одре за несколько дней до кончины...
Иоганн Крейслер, дитя бедных и невежественных родителей, познавший нужду и все превратности судьбы, - это странствующий энтузиаст, живущий искусством и для искусства. Апологет его чистоты, он, как Симплицисси-мус, странствует по земле в поисках гармонии, но везде находит одно и то же: бесцветную жизнь и нужду. Этот поиск бесцелен, говорит его образом Гофман, он заведомо обречен на неудачу.
Крейслер, как и другие герои-мифы, диссонансы и инолики своих творцов, - Фауст, Дон Жуан, Дон Кихот или Вертер - тоска по бесконечному.
Жизнь художника, говорит он в Кавалере Глюке, есть путь на Голгофу: "Я обречен, себе на горе, блуждать здесь в пустоте, как душа, отторгнутая от тела". Одна из непростительных идей Крейслера: оправдание духовного избранничества и обособленности поэта в душном мире человеческих джунглей. Гофман ненавидел безликость толпы, окружавшую его филистерскую действительность и весь свой талант, всю свою иронию излил в обличение бездуховности и снобизма человеческих масс. С издевкой прокладывая сокровенные страницы собственной биографии филистерскими рассуждениями Кота Мурра, он гиперболизировал одну из важных истин, вынесенных им из жизни: искусство задыхается в атмосфере тотального конформизма, оно отдано на потребу бездуховности.
Этими идеями он прокладывал путь в большую культуру больших народов.
Неудивительно, что конформизм, который он обличал, не оставался в долгу. Чего-чего, а это он умеет - оскорбить, унизить, заклеймить. Отсюда - получившая широкое распространение версия о дилетантизме Гофмана. Поскольку каждый гений делает себя сам, это - весьма распространенное обвинение, особенно хорошо срабатывающее в сочетании с клеймом "недоучка".
Жизнь Гофмана была непрерывным самоусовершенствованием. Знанием теории музыки и совершенным владением искусством игры на клавире он обязан кантору и соборному органисту Христиану Подбельскому, профессиональными навыками в области рисунка помогал ему овладеть кенигсбергский художник и график Земан. Гофман-художник и Гофман-музыкант - величины, не уступающие Гофману-писателю. Его творческие замыслы, едва возникнув, не могли быть конкретизированы, он и сам не знал наверняка, чем станет этот Kunstprodukt - книгой, оперой или картиной. В дневниках его записи тоже перемежаются с нотными набросками и зарисовками. Рисунок Гофмана, музыка Гофмана - не дополнения к его прозе, как у Лермонтова или Пушкина, а свертки с нее, портреты и звуки гофмановского мира, многомерность художественности.
(Вот ведь как: потребовался 200-летниЙ юбилей художника, чтобы многие из его шедевров увидели свет.)
Восторженно прославляя музыкальное откровение, он отстаивал абсолютную музыку, свободную от ассоциаций. Чувственно-конкретное, понятийно-определенное чуждо подлинной музыке. Цель музыки - музыка, язык музыки музыкален. Его любовь к Глюку тоже объясняется даром последнего схватить целое, а главное, способностью преодолеть музыкальную иллюстративность либретто.
Основная идея Кавалера Глюка: бесконечность, таящаяся в музыке.
Не эта ли идея подвигла Шумана на музыкальные парафразы к Гофману?
Музыка для Гофмана - величайшее из искусств. "Музыка открывает неведомое царство, мир, не имеющий ничего общего с внешним". Для него она - праязык природы и одно из средств постижения тайн гармонии. Поэзия тоже должна быть музыкой, музыкой слов. Цель поэта - выразить то самое бесконечное стремление, которое и есть суть человека. Музыка Гофмана - и не только Щелкунчик или Ундина - удивительно созвучна миру Гофмана, звуковой эквивалент этого мира.
Гофман - персонифицированный синтез искусств: писатель, поэт, композитор, живописец, график, музыкальный драматург, критик, оперный и симфонический дирижер, режиссер, певец, театральный декоратор и художник. И везде - новатор, непревзойденный по силе художественного воображения, художник, предвосхитивший принципы Станиславского и Мейерхольда, музыкальные опыты Вебера и Шумана, экспрессионизм Кафки, модернизм театра абсурда.
Гофман чтил Тика и поэзию Новалиса, и, хотя не называл Шеллинга и ранних Шлегелей, их идеи нашли отзвук в его мировоззрении. Шекспир и Сервантес были его кумирами, но еще больше он культивировал Карло Гоцци, созвучного его фантазийному мироощущению.
Его предтечами были все те мифотворцы, в которых детская вера в добро сочетались с отчаянием старости, чьим уделом было вечное снование между отчаянием и надеждой, реальностью и сном, приземленностью и фантазией.
Фьябы Гоцци, будоражащие рисунки Хогарта и Калло, щедро сорящий художественными идеями Новалис, мифотворящий Парацельс, Арним, Шамиссо, Гриммельсгаузен, дорассказанный Гофманом Сервантес. В Серапионовых братьях угадывается сходство с Декамероном, в теме двойничества - влияние Арнима, в Повелителе блох местами слышится язвительный смех Свифта.
Нельзя до конца понять его сказочность без знакомства с мистикой великого врачевателя Парацельса, трактат которого О нимфах, сильфах, гномах и саламандрах питал столько поколений духовидцев.
Гофман перелицовывает Симплициссимуса на свой, гофмановский лад, пишет Эугениус. А сцена искушения брата Медарда - да ведь это же Босх!
Калло и Босх - из них он черпал иронию, гротеск, мощь своих капричиос. Когда он говорил, что гротески Калло раскрывают серьезному и проникновенному уму все таинственные намеки под покровом шутовства, он лучше всего выражал себя.
А влияния самого Гофмана! Бальзак и Мюссе, Диккенс и Кэрролл, Герцен и А. Григорьев, А. Погорельский и Н. Полевой, Шагал и Булгаков...
Попытки противопоставить гоголевский и гофмановский миры - при всем различии их личностей - вряд ли основательны: оба приверженцы фантастического реализма и гротеска - реализма и гротеска в высшем смысле, как говорил Достоевский. Гоголевский Портрет - прямое продолжение Гофманианы.
в модернизм Сологуба, Белого и Булгакова. При всем бросающемся в глаза различии Гофман близок к Гейне - единственному художнику, принявшему его без оговорок.
различиях Достоевского и Гофмана Двойник и Эликсир дьявола объединены одинаковым воззрением на человека, как на безмерность зла и добра.
А разве Повелитель блох - не предтеча Процесса? - те же безвольные, пассивные, мятущиеся герои...
Сколько музыки будущего заключено в Ундине, скажет Эдгар Истель. А шубертовская Крейслериа-на? А Вагнер и Малер? А Голдинг? А Уайльд?
И всё же надо быть объективным: Гофман и Эдгар По кажутся веселыми и безмятежными по сравнению с Достоевским, Бодлером, Джойсом или Кафкой.