И богоравный сокрушен ничтожным?
Гёльдерлин
Удел всех мучеников одинаков: их или эксплуатируют, или поднимают на смех, или забывают.
Камю
Свифт - Боллингброку: Я вспоминаю, что, когда я был еще мальчиком, однажды крючок моей удочки дернула большая рыба, я ее почти уже вытащил на берег, как вдруг она сорвалась в воду. Я верю, то был прообраз всех моих будущих разочарований.
Итак, приступим к тому, что гибельно для воодушевления, - к темной части его жизни.
Уникальный феномен: познавший йеху Гулливер - в роли партийного функционера, ручки от метлы, торийского бича. Гёте в роли министра тоже был уникален, но то - гений здоровья, жизни, бурлящий вулкан. А здесь - первопроходец страдания, подготовленный самой жизнью к открытию феномена йеху.
В чем же дело?
Есть гении не от мира сего, замкнувшиеся в раковине собственной психики. Он не принадлежал к ним. Неистовый, он жаждал всего, и это столь естественное человеческое качество превращает феномен Свифта-политика в интереснейшую загадку, где мерки здравого смысла бессмысленны.
Возможно, так нужно было провидению: чтобы стать Свифтом, надо было пройти через это. Одно дело смотреть на грязь со стороны, другое - пройти через нее самому. Возможно, политика научила неукротимого честолюбца презирать не только жалкую, спесивую массу, но и себя самого за необходимость пресмыкаться, ждать милости, продавать - нет, дарить - свой неистовый гений дуракам. Такой огромный - и кому?
Я, познавший в своем микрокосме ничтожную толику того, что выпало на его долю, представляю себе мощь этих волн, неистовость этой невидимой бури, горечь этого катаклизма. А заодно и абсурдность этого сопоставления - себя с ним.
Но ведь секрет в том, что в каждом великом человеке обязательно живет человек малый, "нормальный", подверженный всем человеческим слабостям, то беспомощный, то ослепленный, то вожделеющий, то платящий по счетам.
Трагедия Свифта не в том, что он родился бедняком и лакействовал. И не в том, что он раз за разом терпел наудачи. И даже не в горестном его конце, который, будем надеяться, он не сознавал. Но в том, что величайшее наитие сочеталось в нем со столь же грандиозной наивностью. Говоря о последней, я имею в виду даже не крушение его прожектов и не его непрактичность, а жизненное банкротство мечтателя, поддавшегося человеческим соблазнам. Да, он был метлой - но в чужих руках. Видя дальше и глубже всех, он не заметил, что сам - игрушка хитроумных политиканов. Владея даром проникновения и обобщения, неистовый Бикерстаф попался на самую легкую приманку для гениальных дураков - обещания и лесть.
Человеческое, слишком человеческое...
Да, это правда: были оды могущественному Темплу, была служба - верой и правдой - Оксфорду и Боллинг-броку, были гениальные партийные памфлеты, был непостижимый самообман с полной утратой зрения, когда все видели, как его надувают, а он - нет.
И служа вигам, Сомерзу и Галифаксу, и укрепляя тори, Хэрли и Сент-Джона, Декан собора Святого Патрика чисто по-человечески надеялся на карьеру и на соответствующую ей и своему таланту плату, хотя ни карьеристом, ни мздоимцем не был.
Они были весьма широки в обещаниях самого большого продвижения, на какое я мог надеяться, если это будет в их власти...
Как и Лукиан, он жил словом. Но если Скептические Речи и Разговоры помогли первому получить хороший государственный пост (еще бы: хорошо подвешенный, острый язык плюс филиппики в духе О смерти Перегрина), то величайшие из когда-либо написанных политических памфлетов не дали второму ни шиша.
И виги, и тори понимали: приобрести в борьбе за власть перо бешеного священника - значило вооружиться самым неотразимым оружием. Но понимало ли это само оружие?
прозаичнее. Он переметнулся к Боллингброку и Хэрли в надежде, что те вытянут его из ларакорской дыры. Не будучи карьеристом, он мечтал о карьере, столичном приходе, блеске, славе. Он был тщеславен, этот Свифт, и в глубине души смирился с тем, что на какое-то время станет игрушкой и оружием прожженных политиканов.
Вы были единственным человеком в Европе, которого мы боялись, - эту полулесть-полупризнание он услышит от Роберта Хэрли. Да, он нужен был политикам, любой ценой. Политики во все времена на корню скупают таланты, а жаждут - гениев.
Имеется две версии, и я не знаю, какой отдать предпочтение. Согласно одной, Свифт в конце концов понял, кем он был в руках английского Алкивиада: Гулливером в столице лилипутов. По другой - он согласился на роль партийной метлы сознательно и добровольно.
А почему бы не то и другое - как это ни несовместимо?
Говорят: Хэрли и Сент-Джон казались ему чуть ли не народными трибунами - благородными, честными, заботящимися об общественном благе, сердечно любящими друг друга. Что даже много лет спустя, уже раскусив их, он наивно идеализировал Боллингброка. В его не предназначенных для печати записях находим: "Личные интересы министров совпадают с общественным интересом, а это счастье не часто приходится на долю людей у власти".
Так что же: поразительное ослепление? безграничная наивность? "изумительная сила самообмана"?
У Свифта?
Но ведь он добровольно взял на себя роль метлы, а раз взял, значит, знал ее функцию. Это всё ерунда, что он мел, дабы расчистить дорогу для своих идей. Мало ли мы знаем примеров, как верой и правдой служат те, кто ненавидит?.. - Говорят нужные слова, работают сверх меры и только в самых своих глубинах - проклинают...
Это же абсурдно: чтобы все видели, а Свифт был слеп!
К тому же Боллингброк не был ничтожеством. Ого! Выдающийся краснобай, человек неистовых страстей, хитрый политик, честолюбец, интриган, мыслитель. Учитель Вольтера - Вольтера, гордившегося дружбой с ним. Он мог импонировать кому угодно. Можно себе представить, что при первых встречах граф Оксфорд мог вполне покорить скромного священника из Ларакора - обещаниями, лестью, редакторством правительственной газеты.
По нынешним меркам это был благородный Боллинг-брок, раз он мог сказать своему вассалу: "Вам лгут, доктор Свифт, разве вы не понимаете, что все мы вам лжем!" И к тому же это был обязательный сэр Хэрли, который, прекрасно зная отношение Анны к чудаковатому доктору, добился для него пусть не епископства, но все-таки деканства.
Демократический Альбион всегда славился яростью партийной борьбы, к которой со времен памфлетиста Мильтона стремились лучшие умы нации. Но только с приходом язвительного Каденуса страна узнала, что такое настоящий партийный бич.
Гениальность есть гениальность: даже если она идет в услужение. Ожесточенность, бешенство, обличительная сила редактора Экзамайнера не имеют себе равных: кажется, что он не прислуживает, а сражается за собственную жизнь, что не его руками другие загребают жар, но весь жар - для него. От ударов Свифта никому не устоять на ногах. Ни любимцу толпы, бесстыдному грабителю герцогу Мальборо, ни лорду-наместнику Ирландии Уортону, ни всей партии вигов. Желчь, гнев, яд прямо-таки льются с его пера. Мир еще не знал такой виртуозности уничижения, такого изощренного уничтожения словом.
Но гений не способен творить по заказу. "Служба" Свифта - просто малая часть заложенной в нем мощи. Нет, он не прислуживал, - обличая, он выражал себя. Иначе объяснить этот феномен нельзя. Уже тогда - может быть, до конца того не сознавая, - он повергал тупоконечников, служа остро...
Он никогда не забывал, кому служит. Молнии и проклятья он менял на патоку и осанну всякий раз, когда речь заходила о "друзьях". Но что делать человеку из плоти и страсти в этом алчущем мире? А ведь он - земной, ох, какой земной... (К тому же, какая разница: тори, виги? Лично я был бы счастлив служить хоть дьяволу, который предоставил бы мне право открыто обличать нашу деградацию, но мы-то живем не в монархическом, а в демократическом веке, когда даже пикнуть опасно...)
А может, так оно и было: уже в свой лондонский период он обличал йехуизм, назвав это вигами?
Великолепная догадка, но, увы, беспочвенная. Выступая в роли дворника Бедлама, он закрывал глаза на политические реалии; его личная истина была по ту сторону фактов. Такова жизнь: даже гений, становясь участником политической борьбы, слепнет и глохнет. Именно слепнет, а не прикрывает зоркие глаза; именно глохнет, а не затыкает сверхчувствительные уши...
Совершенствовать род человеческий в качестве политического деятеля - ох, как трудно. Благо еще, что было начало века XVIII, а не конец XX: мы-то научены, чем в XX кончилось совершенствование...
Да, странный доктор Свифт... Бескорыстный честолюбец, независимый партийный щелкопер, опекун, нуждающийся в опекунстве.
Чем отличается политик от дилетанта? Отношением к политике. Для политика она - средство, цель - Я. Для дилетанта она - цель, Я - средство. Уже то, что Каденус не оговаривал условия сделки (я - вам, вы - мне), характеризует его "политиканство"...
Таким он был: самым популярным человеком в великосветских столичных салонах и в загородных виллах лордов - не имеющим денег на извозчика; благодетелем, направо и налево раздающим синекуры, - не имеющим ни титула, ни чина, ни должности, ни положения...
большое удовольствие, чтобы быть включенным в число моих добродетелей.
И - рядом: Я могу помочь кому угодно, но только не себе. Для себя лично я не могу ничего сделать - плевать, пусть лучше министры и прочие будут обязаны мне.
И еще: Человек должен подняться на много ступеней выше возможности продвигать себя, беря смелость продвигать другого.
Собственное бескорыстие было ему дороже выгоды - все-таки Свифт. Но ведь это тоже своего рода месть - месть неспособным на это аристократам, способ самоутверждения "дворняги", помогающей породистым псам.
Всем своим колючим нутром он чувствует: только тот неуязвим, кому ничего не надо. И хотя ему надо было слишком многое, он знает: заполучив это, он утратит себя. Да, ему надо, надо, надо... Вы так думаете? Так знайте: никаких милостей, никаких подачек, никаких наград!
Вы знакомы с таким феноменом? Нет? А я знаком - по себе...
И вот он протежирует, раздает, благотворительствует, опекает, сам же наотрез отказывается от жалких презентов. Его эксплуататоры не понимают этого странного бескорыстия - "ведь Свифт работает на нас, как вол", - но платят-то крохами...
Крохи для гения...
Были ли его цели иллюзорны? - жалкие и ничтожные дела лилипута в глазах Гулливера? Уклонимся от однозначного ответа. Да, в конечном итоге это были жалкие для Гулливера цели, но понимал ли это Гулливер?..
Понимают ли Гулливеры всех времен, что велики только они сами, а не цели, к которым они стремятся, и не средства, которые используют? Понимают ли они, что достижение этих целей для них смертельно опасно? Опасно опасностью снизиться до лилипутов.
Что и случилось с Гулливером...
Но кто при жизни знает, что он - Гулливер?
Служа вигам, он ждал. И на его счастье - не дождался. Ублюдочная и ничтожная Анна, восседавшая на троне, все-таки сделала одно великое дело: подпав под влияние "рыжей кошки", эта любительница придворных интриг и горячая сторонница принципа "разделяй и властвуй" вела дело к тому, чтобы, отказав Свифту, сохранить его нам.
Уже все вели двойную игру - патроны Свифта тоже, - а он всё еще воинствовал и воинствовал: "Я выполняю честную миссию, зная, что она не принесет мне ни хвалы, ни выгоды". Граф Оксфорд и виконт Боллингброк уже заигрывали со своими противниками, а Свифт все еще гневно защищал их от упреков в измене...
Когда же наступило прозрение... Когда наступило прозрение, разочарование в Хэрли и Сент-Джоне усилилось чувством самоунижения: самый проницательный человек эпохи столько лет был игрушкой в руках политиканов и не раскусил этого!
Как это типично...
Моралист, мечтавший усовершенствовать человечество, получил жесточайший урок. Унижение и обман никогда не проходят без последствий: люди мстительны по природе, а люди с душевным складом и характером Свифта...
Свифт умел мстить - насмерть: вспомним хотя бы то холодное и расчетливое спокойствие, с которым он методично и последовательно, кусок за куском, раздирает на части великого Стиля или ничтожного Вуда или лорда Уортона.
Самый законченный мерзавец, которого я когда-либо знал.
Гении не пишут свои гениальные книги из мести, но мотив отмщения живуч. В данном случае мы имеем тому прямое свидетельство:
Так он пишет о вигах накануне разрыва.
у мужчин. Но без Темплов, Боллингброков, Уортонов не бывает и лилипутов. Никакая фантазия никакого художника не бывает сильнее и действеннее, чем жизнь. Укус осы в глаз открывает нам мир куда шире, чем муки всех христианских подвижников эпохи Нерона. Страдания всего человечества менее чувствительны, чем удар кулака по лбу. Такая шишка - ярчайший фонарь. История гениальности - лучшее тому свидетельство.
Гений всегда живет между Сцилой и Харибдой: сознанием своей мощи и пониманием своей немощи. Это не мо-же! не наложить печать горести на его творчество.
Экстаз и ненависть - вот что рождает великие произведения.
Так что же: Гулливер - счет за обман?