Проницательность - это рана, наиболее приближенная к солнцу.
Шар
Кто может сказать великому и истинному: будь иным!
Цветаева
Гениальность - это нервная болезнь.
Тур
История культуры есть бесконечный мартиролог.
Таков закон: чем выше человек возвышается над другими, тем лучшую мишень представляет. Новые истины всегда кажутся безумием для толпы - тем большим, чем они значительнее. Хаксли называл это публичной воинственной пляской.
Воистину, кто говорит: творец, говорит: жертва.
Они, что нам огонь небес дают,
Они и боль священную нам дарят...
Пророчество всегда трагично. Богоизбранный вестник должен всегда помнить историю Исайи, по велению царя Манассеи распиленного деревянной пилой...
Отчего Агис погиб в Спарте?
Отчего Дионисий был изгнан из Сиракуз?
Отчего Тразибул бродил в отдалении от
Афин, - своего отечества? Отчего?
Оттого, что в Спарте, в Сиракузах, в
Афинах были люди...
И, даже не постигая до конца их творений, не слыша их голоса, мы прочтем в истории их жизни, что жизнь никогда не бывает более великой, более плодотворной - и более счастливой, - нежели в страдании...
Гениальность как чрезмерная способность к страданию, как мучительное беспокойство о мире, человеке и человечестве, как неудовлетворенность только заботой дня. Высшее сердце - способность мучиться, говорил Достоевский. Высшее сердце - приговор миру, не желающему ни мучиться, ни изменить себя.
Мученичество - необходимая черта святости, самые сильные страдания, как правило, выпадают на долю святых. Эти святые - не бернаносовские инфантилы, не безгрешные серафимы и не осененные божьей благодатью убогие, но великие люди, умозрением, откровением, мощью своего разума, силой интуиции, всей своей рациональностью и мистичностью "узревшие" за поверхностной шелухой существования его глубинную суть.
Увлекаемый своим стремлением к единственности, ведомый неистовой страстью к всемогуществу, человек великого ума, говорит мистер Хед, проникает за пределы всего созданного на земле, всего сущего; даже за пределы собственных величественных планов; в то же самое время он отказывается от всякого сочувствия к самому себе, от всех своих желаний. Еще миг, и он пожертвует своей индивидуальностью. До этой ступени его вела гордыня, но здесь гордыня отступает. Эта направляющая прежде великий ум гордыня оставляет его теперь изумленным, обнаженным, бесконечно простым, наедине со своими богатствами.
Так великий человек отказывается от всего человеческого, подходит к той грани, где единственной реальностью является страдание.
Гений - это тот, кто сильнее других ощущает высшие и самые утонченные виды страдания, и потому продолжает страдать даже при величайшем облегчении жизни.
Кто переступает через свое страдание, вступает в выси, говорит гёльдерлиновский Гиперион. Но что это за выси? Безумие Свифта, Гёльдерлина, Гоголя?
И вот, позорной обреченный доле,
Крылатый конь с быком выходит в поле.
Напрасно землю бьет копытом гриф,
Напрасно рвется ввысь, в простор родного неба.
Сосед его бредет, рога склонив,
И гнется под ярмом скакун могучий Феба.
И вырваться не в силах из оков,
Лишь обломав бесплодно крылья,
На землю падает - он! вскормленник богов! -
И корчится от боли и бессилья.
А у Гёте? -
Где те немногие, кто век свой познавали,
Ни чувств своих, ни мыслей не скрывали,
С безумной смелостью к толпе навстречу шли?
Или
Всё даруют боги бесконечные
Тем, кто мил им, сполна!
Все блаженства бесконечные,
Все страданья бесконечные - всё!
Только три свидетельства из бесконечного множества.
Лев Толстой: Мыслитель и художник никогда не будут спокойно сидеть на олимпийских высотах, как мы привыкли воображать: мыслитель и художник должны страдать вместе с людьми для того, чтобы найти спасение или утешение. Кроме того, он страдает не потому, что он всегда в тревоге и волнении: он мог решить и сказать то, что дало бы людям благо, избавило бы их от страдания, дало бы утешение, а он не так сказал, не так изобразил, как надо; он вовсе не решил и не сказал, а завтра, может, будет поздно - он умрет. И потому страдание и самоотвержение всегда будет уделом мыслителя и художника.
Не тот будет мыслителем и художником, кто воспитывается в заведении, где будто бы делают ученого и художника (собственно же делают губителя науки и искусства), и получает диплом и обеспечение, а тот, кто и рад бы не мыслить и не выражать того, что заложено ему в душу, но не может не делать того, к чему влекут его две непреодолимые силы: внутренняя потребность и требование людей.
Гладких, жуирующих и самодовольных мыслителей и художников не бывает. Духовная деятельность и выражение ее, действительно нужные для других, есть самое тяжелое призвание человека - крест, как выражено в Евангелии. И единственный, несомненный признак присутствия призвания есть самоотвержение, есть жертва собой для проявления вложенной в человека на пользу другим людям силы. Без мук не рождается и духовный плод.
Учить тому, сколько козявок на свете, и рассматривать пятна на солнце, писать романы и оперу - можно не страдая; но учить людей их благу, которое всё только в отвержении от себя и служении другим, и выражать сильно это учение нельзя без отречения.
До тех пор была церковь, пока учителя терпели и страдали, а как только они стали жирны, кончилась их учительская деятельность. "Были попы золотые и чаши деревянные; стали чаши золотые - попы деревянные", - говорит староверческая пословица. Недаром умер Христос на кресте, недаром жертва страдания побеждает всё.
Стефан Цвейг: Но судьба любит облекать в трагические формы именно жизнь великих людей. На самых могучих пробует она самые могучие свои силы, противопоставляет их планам бессмыслицу событий, пронизывает их жизнь таинственными аллегориями, загромождает их путь препятствиями, дабы укрепить их на пути истинном.
Последние титаны нашего мира - Вагнер, Ницше, Достоевский, Толстой, Стриндберг, все в дополнение к созданным ими художественным произведениям получили в удел драматическую жизнь.
Ромен Роллан: Чем больше вникаешь в жизнь великих творцов, тем больше поражаешься изобилию несчастий, переполняющих их существование. Они не только подвергались обычным испытаниям и разочарованиям, которые особенно сильно задевали их повышенную чувствительность, но и самая гениальность их, опережавшая современность на двадцать, пятьдесят, а иногда и на несколько сот лет и потому создававшая вокруг них пустоту, обрекала их на отчаянные усилия, так что они едва могли жить, а не то что победить. Значит, и герои человечества, на которых с благоговением обращены взоры потомков, - и эти вечные утешители всех одиноких были "pauvres vain-cus, les vainqueurs du monde" - "победители мира, несчастные побежденные".
Трагическая банальность культуры: раз гений - страдай. Несчастнейший, пишет о себе Датский Сократ. Всё: их судьбы, их безумие, их нищета, их одиночество, их самоубийства, их преследования, их казни, сожжение их книг, их исповеди-стоны - всё свидетельствует, что это правда. Даже статистика - на тысячу Свифтов - один Гёте и один Толстой.
Страдания, великие испытания - привилегия высших натур: чем выше натура, тем больше несчастий испытывает она.
Триумфальное шествие гениальности начинается из бездны мрака: гений рождается в убожестве, живет в боли и страхе и умирает в нищете. Жизнь не просто не балует - она с дьявольским ожесточением и упорством преследует его. Так и кажется: трагедия - непременное условие реализации великого духа.
Самые значительные призывы доносились к человечеству из далекого изгнания: творцы великих религий - Моисей, Христос, Магомет, Будда - все они должны были сперва удалиться в безмолвие пустыни, в одиночество, прежде чем возвестить решающее слово. Слепота Мильтона, глухота Бетховена, каторга Достоевского, тюрьма Сервантеса, заключение Лютера в Вартбургском замке, изгнание Данте и добровольная ссылка Ницше в ледяных зонах Энгадина - всё это тайные требования гения, предъявленные вопреки бдительной воле человека.
Даже законодательные установления направлены против человека, обладающего интеллектуальным или иным превосходством. Закон не вознаграждает за способности. Скорее наоборот - требует с них налога. Бесчисленные правила и законы неизменно направлены против наиболее одаренных, пишет Майр. Даже принцип равенства возможностей в приложении к возможностям неравным означает дискриминацию. Но в несправедливом обществе, где сила извечно торжествует над разумом, любой иной принцип таит в себе еще большую угрозу.
Почему тяжела жизнь гения? Только ли оттого, что плох мир? А может, секрет в том, что всесильный эвримен - всесильный всегда, в самые аристократические эпохи - брал верх над гением: своей тупой силой, своим числом и своей непроницаемостью. Но, если так, почему эвримен всегда уходил, гений же оставался? Потому, что новому эвримену не страшны прах и тени, у него есть свой, новый, живой враг...
"охране таланта", трудности связаны не с оценкой одаренности, а с нежеланием оценивать.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Самое страшное общественное преступление, характеризующее качество общества, - небрежение к гению: та легкость, с которой народ губит своих лучших людей, - губит, ломает, укладывает в свои рамки, уничтожает...
Еще - изгнание. Отечество всегда изгоняло лучших. Древность знает имена Сафо, Пифагора, Анаксагора, Протагора, Эпиктета, Сенеки, Овидия, Мусония Руфа, Диона Христостома, Христа, восточная древность - Ли Тай Бо, Ду Фу, Бо Цзюй-и, средние века - Ибн Хазма, новые - Вольтера, Байрона, Шелли, Локка, Вагнера, Гюго, Стриндберга, Джемса, Джойса, Рильке... но какие времена знают тотальное изгнание цвета наций, целых сообществ, интеллектуальных институтов, культур.
Когда будут составлены списки изгнанных из Городов Солнца, из всех вариантов Земного Рая, изгнанных, растоптанных, уничтоженных на островах счастья, мир еще раз содрогнется, как содрогнулся от списка жертв Тысячелетнего райха.
Вот первые из пришедших на ум счастливчиков, кому удалось унести ноги, бежать, скрыться: Манны, С. Цвейг, Верфель, Музиль, Б. Франк, Л. Ренн, Р. Шикеле, М. Рейн-гардт, Адорно, Фромм, Маркузе, Кронер, Кон, Марк, Либерт, Вайсман, Карнап, Гёдель, Фейгль, Нейрат, Нейман, Вайнберг, Райхенбах, Поппер - венский кружок в полном составе; Б. Вальтер, Ф. Упру, А. Кольб, Цукмайер, Хоркхаймер - весь франкфуртский институт социальных исследований; Тосканини, Сциллард, Ферми, Халбан, Коварски, Эйнштейн, Бела Шик, Польгар, Брукнер, Хохвельдер, Вальдингер, Б. Фиртель, Г. Райенбах, К. Хорни, Рейх, Райх, Бехер, Ремарк, Брехт, Вольф, Левит, Арендт, Корш, Гуссерль, Сен-Жон Перс, Хюльзенбек, Гроссман, Кирхгаймер, Левинталь, Ловенталь, Шёнберг, Оппенгеймер, К. Маннгейм, Тиллих, Ф. Поллок, Ю. Крафт, П. Хонигсхайм, Г. Кельзен, Л. Вирт, Л. Меитнер, Ласкер, О. Леви, О. Варбург...
А сколько казненных, умерших в лагерях, погибших после издевательств, не перенесших страданий? - Лорка, С. -П. Ру, М. Жакоб, Г. Пери, Л. Сампэ, Ж. Политцер, Р. Деснос, П. Юник, Б. Кремье, Ж. Дюдак, Б. Вильде, Ж. Декур, Ж. Соломон, Жироду, Т. Лессинг, Осецкий, М. Блок, А. И. Кениг, М. Эрнандес... А ведь это - капля, атом и в двух-трех странах...
А Джона Китса критика убила. Когда он начал много обещать.
О, эта опасная профессия - поэт! Чаттертон - 18, Веневитинов, М. Нильсен, Корнфорд, Кернер - 22, Лотреамон, Бюхнер, Микаэль, Коган - 24, Лукан - 25, Ките, Петефи - 26, Лафорг, Лермонтов, Бараташвили, Ориэ, Тракль - 27, Корбьер, Марло, Жильбер - 29, Есенин, Герен, Флеминг, Шелли, Жильбер - 30, Катулл, Проперций, Полициано, Бертран, Рембо, Байрон, Хемницер, Пушкин, Грибоедов, Баратынский, Рылеев, Барков, Боэси, Оливье де Маньи, Мюссе, Матюрен Ренье, Шиллер, Теофиль де Вио, Сирано де Бержерак, Никитин, Полежаев, Аполлинер, Багрицкий, Блок, Маяковский, Берне, Доле, Шенье, Клейст, Леопарди, Эндре Ади, Эдгар По, Стивен и Харт Крейны, Сильвия Плат, Лорка, Гумилёв, Декур, Гюйо, Платен, Кревель, Нерваль, Эрнандес, Беллини, Гоццано, Дилан Томас.
А Рафаэль, Мазаччо, Брейгель Старший, Вермеер, Караваджо, Калло, Ватто, Жерико, Ван Гог, Марк, Федотов, Хуан Грис, Сера, Боччони, Джорджоне, Корреджо, Фрате, Чюрленис, Тулуз-Лотрек, Бонингтон, Добсон, Ван Дейк, Эскаланте, Финигуэрра, Гадье, Ева Гессе, Минио, Паула Модерсон-Бекер, Модильяни, Остаде, Маззола, Фабрициус, Поттер, Рунге, Ван Вельде, X. Вуд, Пеззелино, Кастаньо?
А Беллини, Гольдберг, Клеменс-не-Папа, Монн, Николаи, Перголези, Пёрселл, Шопен, Шуберт, Бизе, Гец, Ротт, Мусоргский, Вахтангов, Скрябин, Шуман, Малер, Моцарт, Берг, Регер, Альбенис, Борд, Лили Буланже, Дельмас, Лёке, Нурдрок, Шоссон, Вейль?
А Геродот, Галуа, Абель, Паскаль, Риман, Бокль, Вин-клер, Карно, Грановский, Жуковский, Максвелл, Форель, Герц, Коллиер, Миклухо-Маклай, Минковский?
А Боэций, Киркегор, Торо, Кондорсэ, Шефтсбери, Ла-метри, Лассаль, Спиноза, Зольгер, Трубецкой, Мёллер, Ласк, Гюйо?
А ТеренциЙ, Аддисон, Скорина, Фонвизин, Белинский, Бестужев, Писарев, Гаршин, Гоголь, Добролюбов, Чехов, Абовян, Вовенарг, Лондон, Новалис, Честерфильд, Фрэнк Норрис, Рамирес, Сент-Экзюпери, Стивенсон, Тилье, Уайльд, Филдинг, Чапек, Беккер, Ваше, Глаузер, Гутьер-рес, Кафка, Ларра-и-Санчес, Лоренс, Мопассан, Нильсен, Джейн Остин, Рубинер, Тоцци, Фрай, Хансен, Штадлер, Раймунд, Гауф, Серра, Ленц, Ш. Бронте, Оруэлл, Фосслендер?
Смерть забирает грешного и
безгрешного,
но в первую очередь - самого
самого храброго,
самого нежного.
Современники так же третировали и травили Мольера, Бабу, Бодлера, Флобера, Вагнера, Ницше, Мане, Ибсена, Золя, Жарри, Чапека, А. Ахматову, М. Цветаеву, как афиняне - Еврипида, Анаксагора, Эсхила, Аполлодора и Сократа.
О, это скопище страдальцев, беззащитных перед жизнью, болезненных, впадающих в отчаяние, задушенных - астмой, туберкулезом, не признанных, затравленных, изгнанных: Александр Поп, Теофиль де Вио, Якоби, Бюхнер, Паскаль, Блейк, Мильтон, Де Виньи, Киркегор, Бертран, Новалис, Клейст, Лотреамон, Эдгар По, Лео-парди, Кафка, Пруст, Нерваль, О'Нил, Берг, Кольцов, Баратынский, Чехов, Куприн, Ходасевич...
Так всегда: Гюго в изгнании, ожье и понсары - в академии...
Бетховен: непрерывный шум в ушах, острые желудочные колики, легочная болезнь, приступы ревматизма, желтуха, конъюнктивит, катары, кровохарканье, атрофический цирроз печени, водянка.
Пророки Израиля, Христос, апостол Павел, Руссо, Достоевский, Огарев, Флобер страдали эпилепсией; Сократ впадал в каталептический транс; у Паскаля, Сковороды, Соловьёва, Чехова случались галлюцинации; Андрей Белый страдал манией преследования - неотступное видение "брюнета в черном"; Арто галлюцинации не отличал от реальности; странности Гамана граничили с умопомешательством; Кирико создавал свои первые произведения под влиянием нервных расстройств; Балакирев временами впадал в жесточайшую депрессию; у Микеланджело случались приступы панического ужаса; фантазии Блейка граничили с экстатическими видениями; Ли Бо, Марло,
Эдгар По, Левитан, Граббе, Гюнтер, Верлен, Модильяни, Николай Успенский, Фицджеральд, Бернанос, Г. Фрёдинг, Конт имели психические расстройства или спились; Лотрек был калекой, Паскаль - истериком, Ампер - шизофреником; Гёльдерлин, Тассо, Больяи страдали шизофреническим психозом, Платен был психопатом с извращенным половым инстинктом; Кондильяк впал в маразм. Кречмер в некогда знаменитой книге Строение тела и характер обнаружил признаки шизоидности, в разной степени выраженные, у Лютера, Стриндберга, Фейербаха, Коперника, Кеплера, Лейбница, Ньютона, Фарадея.
А сколько великих вслед за Анаксагором, Лукрецием и Торквато Тассо нашли приют в безумии? - Кондильяк, Руссо, Ньютон, Лютер, Киркегор, Сведенборг, Свифт, Эдгар По, Ленау, Я. Ленц, Шуман, Гёльдерлин, Батюшков, Гоголь, Магницкий, Рунич, Шишков, Нижинский, Ван Гог, Мопассан, Гоген, Ницше, Ибсен, Гаршин, Бальмонт, Врубель, Ротт, Мелвилл, Верфель, Павезе, Паунд, Арто, Чюрленис...
Поэт в тюрьме, больной, небритый,изможденный,
Топча ногой листки поэмы нерожденной,
Следит в отчаянье, как в бездну, весь дрожа,
По страшной лестнице скользит его душа.
А скольких безвестность, нищета, одиночество, болезни принудили вслед за Эмпедоклом и Цюй Юанем завершить жизнь в теплых водах Мило или в горящей лаве Этны? - Сафо, Трасимах, Менипп, Перегрин, Лукреций, Бонавентура Деперье, Дакоста, Кондорсэ, Шелли, Клейст, Жерар де Нерваль, Фет, Дёбель, Больцман, Цвейг, Радищев, Есенин, Модест Гофман, Маяковский, Цветаева,
Лондон, Хемингуэй, Сент-Экзюпери, Сильвия Плат, Харт Крейн, Целан, Штифтер, Павезе. После краха иллюзий трудно жить: Радищев, Есенин, Маяковский, Соболь, Табидзе, Марина Цветаева...
А нищета? А тяжкий труд по добыванию насущного хлеба? А создание шедевров в свободное от постылой службы время? Чиновник Ду Фу по прозвищу Цзыней в VIII веке пишет:
О, если бы литература помогла мне хоть немного: освободила от службы - вечной погони за хлебом...
Бен Джонсон был бродячим актером, Филдинг - синдиком, Блейк - гравером, Спиноза шлифовал линзы, Сведенборг служил смотрителем рудников, Батлер I - пажем и писцом, Рильке объехал Европу в поисках заработка, Дёбель, как и Джойс, промышлял гроши репетиторством, Чжан-цин, Камоэнс, Гофман, Щедрин, Кафка, Валери, Гильвик, Келлер, Фриш тягостно тянули чиновничью лямку, Жакоб был приказчиком, частным секретарем, аккомпаниатором и даже "сестрой милосердия", Бернанос, гонимый бедностью, скитался по миру, чтобы как-то прокормить шестерых детей, О'Нил был бродягой, разнорабочим, конюхом, матросом, Чаттертон влачил ужасающее существование на трактирном чердаке и умер от голода и кровохарканья, Ходасевич бедствовал, много и тяжело болел и умер от рака, Мильтон ничего не получал за свои произведения, Блейк и Моцарт жили на грани нищенства и истощения и были похоронены на общественные средства в безымянных могилах, Кеплер, Леопарди, Бертран, Верлен, Шуберт, Деккер, Гоголь, Достоевский, Аполлинер, Джойс, Музиль, Модильяни, Д. Г. Лоуренс, Веберн задыхались от нужды, влача жалкое существование, Боттичелли, Корнель, Сумароков, Скаррон умерли в нищете, всеми забытые, Ломоносов и Державин добывали себе средства к существованию рутинной работой, Гофман перебивался уроками музыки, нередко бедствовал и голодал - "продал старый сюртук, чтобы поесть", - Моцарт писал великие творения за подачки мелкопоместных князьков, Новалис работал горным мастером и солеваром, Бах умер в нищете и безвестности, надгробный камень на его могиле поставят только через 100 лет.
Отрочество Бетховена - непрерывная забота о хлебе: в 11 он уже играет в оркестре, в 13 - органист. В апогее славы 48-летний Бетховен пишет: "Я дошел чуть ли не до полной нищеты и при этом должен делать вид, что не испытываю ни в чем недостатка". Соната, ор. 106, была написана из-за куска хлеба. Величайший из музыкантов нередко не мог выйти из дома из-за рваной обуви. За тридцать пять лет жизни в Вене он переезжал тридцать раз.
они не пускают корней и даже Эрос не связывает их на продолжительное время. (Есть что-то символическое в том, что у большинства из них - Гёльдерлин, Клейст, Ницше, Киркегор, Бетховен, Кант, Микеланджело, Кафка, Соловьев, - нет ни жены, ни детей.) Их дружеские связи распадаются, их общественное положение рассыпается, их сочинения не приносят дохода: всегда они стоят перед пустотой...
Шелка тончайшие мы ткем,
Но сами в рубище одеты.
Разуты мы зимой и летом,
Мы ночью голодны и днем.
А судебные преследования? А травля Декарта в самой свободной стране? А тюрьмы и ссылки? А лагеря? А казни, гильотины, смерть в темнице - за слово, за строчку, за вольную мысль, за веру и за неверие? - Лукан, Протагор, Анаксагор, Фидий, Сократ, Овидий, Аристотель, Сенека, Тассо, Арнольд Брешианский, Боэций, Авиценна, Данте, Мор, Бенджамин, Деккер, Камоэнс, Сервантес, Доле, Вильямедьяна, Кеведо, Вольтер, Аввакум, Шонфор, Ривароль, Шенье, Лавуазье, Кондорсэ, Беньян, Гофман, Пеллико, Шубарт, Лунин, Пушкин, Достоевский, Щедрин, Бодлер, Флобер, Золя, Жарри, Короленко, Аполлинер, Рассел, Чапек, Фрейд, Ленер-Беда, Осецкий, Гумилёв, Мандельштам, Клюев, Флоренский, Карсавин, Биен, Брандес, Нойбауэр, Стокер, Литген, Жакоб...
А запрещение, сожжение, осуждение книг? А цензура? - Беккариа, Спиноза и Вольтер, Мольер и Шиллер, Бодлер и Флобер, Г. Лоуренс, Ибсен и Джойс, Улисс, Любовник леди Чаттерли, да чего уж там - даже ренановская Жизнь Иисуса... А вся литература самой большой и передовой схраны в мире?..
Но пусть сочувствие тебя утешит, гений,
Ты был посмешищем заблудших поколений,
И слава новая пусть осенит твой лик.
Итак, гениальность есть страдание -таково утвер-ждение.
Но почему?
Почему на одного Гёте - десятки, сотни несчастнейших? Ведь им столь многое дано - почему же его так мало для того, чтобы добыть себе ту малость, которую довольно просто добывают мириады эврименов? Почему даже не гениальность, а просто талант - уже помеха в мире людей? Где ответ? Можно ли найти его?
Первое и последнее, что требуется от гения, это правда. А можно ли знать истину и - быть счастливым?
Гений видит глубже, чем дано человеку, а жизнь человека, наделенного пониманием скрытого, есть боль: чем глубже видение, тем сильнее боль. Такова метафизическая (не медицинская) причина болезни.
чего требуют громогласно.)
Когда человек видит больше, чем должен, его жизнь обращается в трагедию одиночества. Ведь никто не видит того, что видит он, а когда он рассказывает, что видит, он кажется безумным.
... И вот я один на земле, без брата, без ближнего, без друга - без иного собеседника, кроме самого себя...
Одиночество гения определяется расстоянием до других. Нет, - временем: его отделяет время.
Но даже не одиночество сводит с ума - мучительное сомнение, острое чувство бесполезности жертвы. Каких нечеловеческих мук стоит лихорадка неверия в себя, отсутствие понимания и поддержки...
нормальная реакция на мерзость бытия.
Я вопрошаю себя: до какой степени отупения, очерствения, омертвения нужно дойти, чтобы остаться нормальным в этом прекрасном новом мире?
Большинство моих положительных героев - страдальцы и безумцы, ибо страдание и безумие - единственные оправдания в мире торжествующего абсурда...
Творчество, позиция каждого неотделимы от личной судьбы. Гениальное почти всегда рождается из решения собственных проблем. Умиротворенность не способна породить индивидуальность. Благополучие - плохой помощник. Гонения, травля, нищета - вот что стимулирует гениальных. Чтобы провидеть, надо испытать. Бедствия, безвестность, несправедливость - такова ее питательная среда. Вот почему гении нередко родятся у шлюх и никогда - у королев.
Мудрецы почти всегда аутсайдеры, в противном случае у них мало шансов стать авангардом.
Гениальность предельна и потому - безрадостна. Ощущение странной тоски есть главное, что мы испытываем, созерцая посланца богов, говорит Розанов.
Но страдание не есть цель великого человека - только пробный камень. Мудрость состоит не в демонстрации страдания, а в стоическом восприятии жизни, в примирении с теми бедствиями, которые она готовит гению.
Гениальность как жертвенность.
Они бессознательно пытаются переработать собственное страдание во всеобщее счастье.
поток суровой силы и могучей доброты. Даже не обращаясь к их произведениям, не слыша их голосов, мы из их взоров, из их существований узнаем, что никакая жизнь не бывает более великой, более плодотворной, более счастливой, чем в страдании.
Это - ложь! Я не подписываюсь под этим!
Гениальность как избыток сострадания, как обостренное до предела чутье к боли. Я одобряю только тех, которые ищут с болью, восклицает Паскаль.
Но не сострадание-сюсюканье, а сострадание-страдание. Подчас злое, жестокое, беспощадное. Как у Свифта.
Жизнь как изнурительная борьба: с обществом, с окружением, с временем, но прежде всего - с собой.
когда истязание чувства собственного достоинства бесконечно, - два шага до истерии. Которая и приходит. Рано или поздно.
Что остается познавшему мир до его частей? - Безумие или смирение небытия...
Безумия? Небытия?
Почему же те, чье положение в мире всегда сомнительно и шатко, те, кому уготовано страдание, те, кому предначертано быть побежденным, опозоренным, стертым с лица земли, те, на уничтожение которых затрачено столько усилий, - всегда живы? Почему они всегда торжествуют, достигают вершин и создают неприходящие творения вопреки всем помехам, гонениям и житейским бурям?
Сколько сил было потрачено впустую, сколько умов было обречено на служение злу, сколько унижено прекрасных глаз и чудесных улыбок, но в глубине сердец своих мы знаем, что это всего только видимость, будто они были унижены и побеждены, знаем, что мертвые не мертвы, что их борьба, их слово, их пример по-прежнему живы и что именно в нас продолжают они свой путь вперед.
Не принимает род человеческий пророков своих и избивает их, но любят люди мучеников своих и чтят тех, коих замучили.
И еще:
В мире, сотворенном Богом, высшее, лучшее страдает именно оттого, что оно - высшее, божественное!