I
Среди современных ему писателей Ретиф де ля Бретон по своему социальному происхождению являлся редким исключением. Выходец из деревни (он родился в 1734 г. в бургундской деревне Саси), Ретиф по своей профессии был типографским рабочим и многие годы проработал наборщиком. Занявшись с конца 60-х годов XVIII в. литературной деятельностью, он приобрел вскоре (особенно после выхода в 1775 г. его романа «Развращенный крестьянин») некоторую известность. Хотя он стал вхож в литературные салоны и приобрел знакомства в буржуазной и аристократической среде, но вращался главным образом среди демократической интеллигенции. К числу его ближайших друзей принадлежали такие лица, как Мерсье, Бонвиль, а также Сильвен Марешаль1.
Проведя в деревне детство и молодость, и впоследствии долгие годы не порывая связи с родным селом, Ретиф лично наблюдал и сеньоральный гнет (в условиях характерной для второй половины XVIII в. «феодальной реакции»), и развитие новых, капиталистических отношений, менявших облик деревни.
Разложение старой, патриархальной деревни в обстановке развивавшегося капитализма Ретиф ярко описал в своих произведениях. Особенно интересным является в этом отношении изданное им в 1776 г. дидактическое произведение «Школа отцов», в котором под инициалами S и N он изобразил свою родную деревню Саси и соседнюю деревню Нитри, родину своего отца2.
В этом произведении старик крестьянин, живущий со своей семьей старым, патриархальным укладом, рассказывает о судьбах родной деревни. Он сравнивает предыдущую эпоху с современной. Как все изменилось за последнее десятилетие в его родном селе по сравнению с днями его молодости! В этом повинна торговля, которой занялись жители, забросив обработку земли. Торговля не только испортила нравы, но и обобрала жителей. В их области выгодна аренда. Сеньоры давали обычно землю в аренду лишь состоятельным жителям. Вследствие повышения цеп на хлеб фермеры наживались. На накопленные деньги они стремились приобретать земельные участки. Раньше они помещали свои сбережения в земельные фонды в окрестных местностях, но за последние 40 лот начали скупать земли своих односельчан. В результате земли, принадлежавшие с незапамятных времен крестьянским семьям, попали по низкой цене в руки этих богачей. Приобретая эти земли, фермер стал отказываться сам от аренды или по крайней мере делать своих детей прокурорами или адвокатами в городах, оставляя каждому из них в наследство хорошее имение, составленное из участков 30 семейств, наследники коих принуждены были, чтобы существовать, брать в аренду те самые земли, которыми их предки владели на правах собственности. «Так, пять или шесть фермеров приобрели половину нашего округа и населили Н. половниками вместо жителей. Мы несем теперь плоды наших земель буржуа соседних городов — детям, зятьям и племянникам фермеров». Теперь две трети деревни состоят из жалких лачуг. Раньше же можно было видеть цветущие дома. Они были куплены фермерами вместе с землей, но так как новые владельцы в них не нуждались, а половники, которым была сдана земля, имели свои жилища, то дома эти были оставлены на произвол судьбы. «Дети тех, которые в них обитали, без имущества, без пристанища покинули местность и сделались или слугами в городах, или нищими, или, быть может, чем-либо еще хуже». Разбогатевшие же фермеры, бывшие раньше такими же крестьянами, стали гордыми, надменными. Для их детей уже нет больше достойных жен и мужей в родной деревне. Они не хотят даже, чтобы их родственники выполняли простые сельские работы; им подчинена вся деревня, от них зависят все, даже школьные учителя. Такова печальная судьба деревни Нитри, таковы постигшие ее за последние 40 лет несчастья.
во всех частях страны. Жизненный опыт познакомил, однако, Ретифа с сельскими районами, в которых проникновение капитализма в сельское хозяйство было довольно значительным. Его собственный рассказ подтверждается и наказами окзерского бальяжа, в состав которого входили Саси и Нитри; в пик высказываются жалобы на развившееся за полвека безземелье, на зависимость некоторых сельских общин от буржуа соседних городов, на превращение большинства жителей целых деревень в батраков3. Проведя в деревнях этого бальяжа свое детство и молодость, Ретиф был свидетелем этих новых социальных сдвигов в деревне, оказавших самое непосредственное влияние на формирование его мировоззрения.
Впечатления, вынесенные Ретифом из деревни, еще более усилились, когда он очутился в городе, сперва как типографский ученик в Окзере, а затем в Париже, где он в течение 13 лет работал в различных типографиях, как «простой рабочий».
В силу специфических условий (относительно сложные и дорогие орудия производства) типографская промышленность, уже начиная с XVI столетия переживает процесс быстрого капиталистического развития, процесс перехода от кустарных предприятий к крупным предприятиям капиталистического типа, процесс, связанный с развитием новых взаимоотношений между хозяевами в подмастерьями. С середины XVII в. происходит концентрация типографской промышленности Парижа, где число владельцев типографий сокращается с 270 до 60 и на каждую типографию приходится уже в среднем около 20 рабочих. В XVIII столетии даже в маленьких французских провинциальных городах мы находим крупные типографии. Таким образом, накануне революции типографская промышленность была одной из капиталистически наиболее развитых отраслей французской промышленности, хотя, как и другие самые передовые отрасли производства, она продолжала базироваться на ручном труде. Неудивительно поэтому, что именно в типографской промышленности мы наблюдаем обострение классовых противоречий и упорную борьбу между рабочими и предпринимателями. Хотя заработная плата типографских «подмастерьев» в XVIII в. была относительно более высокой, чем заработок других категорий рабочих, но условия труда были не менее тяжелыми: 14—18-часовой рабочий день, работа очень интенсивная и напряженная. Ужасным бичом для типографщиков являлась хроническая безработица4.
Ретиф в течение долгих лет работал в крупных типографиях. Уже свою школу ученичества он прошел в одной из крупнейших провинциальных типографий — типографии Фурнье. В Париже ему довелось работать не в одной, а в ряде больших типографии столицы5 , в том числе и в государственной. Неудивительно, что он был хорошо знаком с тягостями и горестями своей профессии, о чем свидетельствует его автобиография, являющаяся ценнейшим историческим документом при изучении жизненных условий типографских рабочих XVIII столетия. В ней он приводит данные об их мизерной заработной плате, об изнурительной работе и беззастенчивой эксплуатации со стороны хозяев. Даже в старости он не мог без возмущения и негодования описывать, как, например, грабил и эксплуатировал рабочих директор королевской типографии, наживший, таким образом, миллионное состояние, как он клал в свой карман стоимость кусков, в которых рабочие принуждены были себе отказывать, и как его сын превратил впоследствии эту типографию «в тюрьму, где заперты все рабочие, чтобы, как презренные звери, быть выпущенными в часы еды». «Я содрогаюсь от бешенства, — восклицал он, — когда думаю о подобных чудовищах»6. — безработицей, доводившей его подчас до грани нищеты. «Достаточно, — писал он в этой связи в одном из своих произведений, — болезни или отсутствия работы в течение нескольких недель, чтобы довести до последней крайности рабочих, даже тех, которые кажутся зажиточными. Они имеют доход только от своих рук, и поэтому, когда у них нет работы даже в течение самого короткого времени, они лишаются средств к существованию»7.
Став писателем, Ретиф не забросил свою профессию и не порвал с рабочей средой. Он продолжал обычно сам набирать свои произведения (часто без всякой рукописи), а впоследствии обзавелся маленькой домашней типографией. Поэтому даже накануне революции он заявлял, что в противоположность другим он «живет с рабочими, знает их до глубины души»8. «Все наши остроумные писатели, все наши галантные артисты, раз попав в высший свет, знают впредь только его. Я же, и только я, на следующий день после обеда с герцогом, пэром и ужина с красавицей маркизой и полной ума и таланта графиней, снова нахожусь, одетый в грубую одежду и в грубые сапоги, среди самых обыкновенных рабочих, не изображая при этом покровителя, птиметра, и не разглагольствуя высокопарно, но работая с ними и как они, читая в глубине их души и в результате видя причины и следствия»9.
Таков был личный жизненный опыт Ретифа, под влиянием которого складывалось его мировоззрение. Этот жизненный опыт уже с ранних лет настраивал его не только против сеньоральных порядков и абсолютистско-феодального строя. Развитие капитализма в городе и деревне, очевидцем которого он являлся и с последствиями которого был хорошо знаком, побуждало его относиться резко отрицательно не только к феодальной, но и к капиталистической эксплуатации, не только к дворянству, но и к буржуазии, не только к сословным, но и к имущественным привилегиям, к общественному неравенству б целом.
Читая много, хотя и бессистемно, Ретиф ознакомился и с передовыми идеями века Просвещения. Наибольшее влияние на него оказал, безусловно, властитель дум того времени — Жан Жак Руссо, общественные воззрения и социальная критика которого особенно глубоко воздействовали на представителей демократической интеллигенции. Ретиф никогда не был таким ортодоксальным и последовательным руссоистом, как его друг Мерсье. Наиболее сильно было влияние Руссо на Ретифа в первый период литературной деятельности, в 70-х годах XVIII в., когда он восторженно отзывался о нем и в своем художественном творчестве следовал примеру «Новой Элоизы» — этого классического образца французского сентиментализма. Впоследствии в своей автобиографии он сам признавался, что в своих первых романах повторял лишь то, что говорил Руссо, почитателем которого в то время был10 о самом Жан Жаке.
11, которые он характеризовал как «превосходные», заявляя, что они «возвращают нам всю мудрость Греции и древнего Рима». Теория Мабли также, несомненно, оказала на него определенное идейное влияние. Ретифу было известно и классическое произведение коммунистической литературы — «Утопия» Мора12.
Нельзя, однако, преувеличивать значение литературных влияний на формирование общественных взглядов Ретифа. Теории Руссо и Мабли содействовали, несомненно, оформлению его общественных воззрении; их отдельные положения и формулировки были им восприняты и нашли свое отражение в его произведениях. Но сложившееся у Ретифа резко отрицательное отношение к социальному неравенству и его общественные идеалы были самым непосредственным образом связаны с его личным жизненным опытом. По собственным словам, он писал в своих произведениях о том, что «видел и переживал», и именно это виденное им и перечувствованное и находило свое выражение как в его социальной критике, так и в его мечтах о будущем.