1
Одним из самых плодовитых литераторов своего времени был Бульвер, который писал в самых разнообразных жанрах, пытаясь подражать то Годвину, то Скотту, то Бальзаку и Диккенсу, то романистам "сенсационной" школы во главе с Уилки Коллинзом. Несмотря на поверхностность и претенциозность большинства его книг, "смена вех", проделанная им на протяжении почти полувекового творческого пути, весьма поучительна: она дает представление относительно общего направления эволюции буржуазного английского романа середины XIX века.
Эдвард Бульвер (Edward George Earle Lytton Bulwer-Lytton, 1803-1873) начал свою деятельность в годы борьбы за парламентскую реформу 1832 г. радикальными социально-"проблемными" романами. Вместе с Дизраэли он примыкал затем к младоторийской "Молодой Англии" с ее демагогической программой, пришел к открытому консерватизму и кончил в 70-х годах реакционной утопией, предвещавшей крушение буржуазной цивилизации под натиском неведомой "грядущей расы" ("Грядущая раса"), и своего рода "комментарием" к ней - реакционным романом о Парижской Коммуне, "Парижане".
Литературная эволюция Бульвера в общем вполне соответствовала линии его политического развития. Годы подъема чартистского движения были для него, как и для многих его собратьев, периодом усиленного политического "линяния". Начав свою карьеру в 20-х годах в рядах вигов под флагом борьбы за демократические реформы, он завершил ее, приняв в 1858 г., назавтра после кровавого подавления восстания сипаев в Индии, пост секретаря по колониальным делам в торийском министерстве Дерби. В 1866 г. он был награжден титулом барона Литтона.
В своих ранних романах "Поль Клиффорд" (Paul Clifford, 1830) и "Юджин Арам" (Eugene Aram, 1832), написанных по материалам, полученным от престарелого Годвина, Бульвер трактует проблему преступности в духе романтического протеста против буржуазной цивилизации. Превратные судьбы его таинственных романтических преступников - разбойника Поля Клиффорда, убийцы Юджина Арама - служат ему иллюстрацией безнравственности и бесчеловечности буржуазной законности. Поль Клиффорд, ребенком попавший "на дно" уголовного мира, стал преступником под влиянием окружавшей его среды. Юджин Арам, человек незаурядных способностей, стал соучастником убийства ради денег, так как общество не открыло ему иного пути к науке (история Арама, имевшая место в действительности, вдохновила и Томаса Гуда, разработавшего эту тему в одной из своих поэм). Закон карает их за преступления, в которых, в сущности, повинно само общество, - такова мысль этих романов Бульвера.
были для этого периода общественной и литературной жизни Англии отнюдь не новаторством, а, по существу, искусственным эпигонским воскрешением давно пройденного этапа. Недаром Чернышевский так резко отозвался о Бульвере, противопоставив ему Годвина. "Романы Годвина, - писал он, - неизмеримо поэтичнее романов Бульвера... Бульвер - человек пошлый, должен выезжать только на таланте: мозгу в голове не имеется, в грудь вместо сердца вложен матерью-природой сверток мочалы..." {Н. Г. Чернышевский. Полное собр. соч. в 15 томах, т. XII. М., 1949, стр. 682-683.}. Теккерей в своих бурлесках зло пародировал "уголовные" романы Бульвера. В "Оливере Твисте" Диккенса и в ранней повести "Катерина" Теккерея отразилась борьба английских реалистов с бульверовской ложной романтической идеализацией преступления.
И в других романах Бульвер противопоставляет некий отвлеченный "человеческий" закон закону "цивилизации". Интересен, в частности, его роман "Ночь и утро" (Night and Morning, 1841), построенный на драматическом сопоставлении общественных контрастов и свидетельствующий об известном влиянии Бальзака. Образ Вотрена из "Отца Горио" (1835) послужил, повидимому, прототипом бульверовского мошенника, фальшивомонетчика и бандита Вильяма Готри, играющего по отношению к герою романа, молодому Филиппу Бофорту, роль, близкую к той, какую играл Вотрен по отношению к Растиньяку.
Превращение темного авантюриста в мирного буржуа-обывателя, мистера Лов (love - любовь), содержателя конторы по устройству брачных дел, напоминает перевоплощения Вотрена. Отголоски вотреновского обличения буржуазного общества звучат в словах Готри, с ликованием предвкушающего крушение всех общественных устоев: "Общество отвергло меня, когда я был невинен. Чорт побери, с тех пор я успел отомстить обществу! Ха! ха! ха!.. Общество трещит по всем швам, и мне смешны жалкие заклепки, которыми они хотят скрепить его".
Многое заимствовал Бульвер впоследствии и у Диккенса. Особенно наглядны, например, заимствования из "Лавки древностей" (1840-1841) в романе "Что он с этим сделает?" (What Will He Do with It? 1859), самое название которого, кстати, было также подсказано автору Диккенсом. О том, насколько поверхностны были, однако, эти претензии на реалистическую социальную критику, лучше всего свидетельствует та легкость, с какою они уживались в творчестве Бульвера с прямо противоположными тенденциями.
Уже в "Пеламе, или приключениях джентльмена" (Pelham, or the Adventures of a Gentleman), вышедшем еще в 1828 г. и отнесенном тогдашней критикой вместе с несколько более ранним "Вивианом Греем" Дизраэли к так называемой "дэндистской школе" английского романа, Бульвер заметно отступает от романтического протеста в сторону примирения с существующим общественным строем. Пелам, в лице которого Бульвер, по собственным его словам, хотел изобразить "аристократа по характеру, демократа по рассудку", демонстративно противопоставлен романтическим, байронически-разочарованным героям-отщепенцам, которые представлены здесь второстепенным образом Реджинальда Глэнвиля.
"положительный" герой Бульвера - не бунтарь и не преступник. Это, как подчеркивается самим заглавием, прежде всего английский джентльмен, воспитанник Итона и Кембриджа. В соответствии с дореформенными нравами 20-х годов XIX века, он проходит в парламент в качестве депутата от местечка Баймолл ("Купиулица"), не утруждая себя определением своей политической программы, зачитывается Бентамом и Миллем-старшим и самодовольно сочиняет философские афоризмы об искусстве быть одетым по моде. Причуды модного дэнди не мешают этому великосветскому карьеристу хладнокровно и умело прокладывать себе дорогу в обществе, о чем он сам с непринужденной иронией рассказывает читателям.
Книга "Пелам" имела шумный успех. Она представляла собой одну из первых попыток реалистического изображения светских нравов; именно так, повидимому, была она воспринята Пушкиным, в бумагах которого сохранились наброски романа из жизни русского дворянства, под условным заголовком "русский Пелам". Но реализм Бульвера был крайне поверхностен; его "преодоление" романтизма означало вместе с тем отказ от обличительной критики общества. Изящный великосветский цинизм Пелама был в сущности формой приятия существующих общественных порядков. Неудивительно, что Карлейль, в ту пору еще позволявший себе критиковать господствующее классы и их "культуру", так гневно обрушился на этот роман в своем "Sartor Resartus", в главе о "Дэндитской братии".
Отход от романтического бунтарства становится особенно заметным у Бульвера с середины 30-х годов, когда либеральные иллюзии, под знаком которых шла еще борьба за реформу 1832 г., рассеялись и в английской политической жизни наступила пора нового, решительного размежевания классовых сил. Исторические романы Бульвера, относящиеся к 30-40-м годам, являются в этом отношении характерным "знамением времени".
Сам Бульвер видел в себе не только ученика, но и продолжателя Вальтера Скотта. Он особо гордился своим "интеллектуальным" подходом к истории, в отличие от "живописного" подхода Скотта.
Бульвер старательно документирует свои исторические романы, заботится о точности деталей и даже вступает иногда в квазинаучную полемику с представителями современной ему историографии. Однако его исторические романы стоят намного ниже романов Скотта. Верность тщательно выписанных деталей не могла заменить вальтер-скоттовской глубины историзма, связанной с выбором узловых, поворотных конфликтов, развитие которых двигало вперед национальную историю. Вальтер Скотт, вопреки своим личным сентиментальным торийским симпатиям и иллюзиям, понимал значение освободительных движений народа; широко развернутый народный фон составляет основу поэтичности его романов и почву, на которой возникают и развиваются самые яркие из созданных им характеров. У Бульвера народ уже отнюдь не играет той роли, какую он играл у Скотта, а излюбленной темой всех его исторических романов является не д_в_и_ж_е_н_и_е вперед, от старого к новому, а, напротив, гибель облюбованного писателем уклада. Так, он скорбно констатирует гибель языческой античной культуры в "Последних днях Помпеи", гибель саксонской феодальной знати в "Гарольде" (Harold, the Last of Saxons, 1848), гибель старой феодальной аристократии в усобицах Алой и Белой розы ("Последний барон") и т. д.
"Последних днях Помпеи" (The Last Days of Pompeii, 1834) Бульверу удалось воссоздать живую картину античной культуры накануне ее упадка. Но в следующих романах историческая тематика подвергается искусственной модернизации. Если вспомнить, что и "Риенци" и "Последний барон" вышли в разгар чартистского движения в Англии, то станет очевидно, насколько искусственно-тенденциозно подбирает и трактует Бульвер свой исторический материал.
"Риенци, последнего римского трибуна" (Rienzi, the Last of the Roman Tribunes, 1835), разрешается уже в явно антидемократическом духе. В гибели трибуна Риенци виновата, по Бульверу, не враждебная народу клика аристократов и церковников, а сам народ, слишком преданный "эгоистическим" материальным интересам. Среди представителей народа обращает на себя внимание образ кузнеца Чекко дель Веккьо, который был когда-то ревностным сторонником Риеици, но стал его заклятым врагом, когда тот заключил союз с аристократами и обременил народ податями и поборами. "Он был одним из тех, кто находит различие между средним классом и рабочими; он ненавидел купцов не меньше, чем аристократов", - так определяет Бульвер взгляды этого героя. В этой характеристике, как и во всем замысле романа, нельзя не почувствовать скрытой полемики с чартизмом. "Истинными деспотами" народа "являются его собственные страсти"; "нельзя мгновенно перепрыгнуть от рабства к свободе"; "свобода должна выращиваться веками"; "негодовать на свои цепи еще не значит заслуживать свободы", - так комментирует сам Бульвер историю "последнего трибуна".
Антидемократические мотивы сказываются и в "Последнем бароне" (The Last of the Barons, 1843). Бульвер переносит и в этот роман, действие которого происходит в XV веке, проблемы своего времени. Превратности войн Алой и Белой розы дают ему повод идеалистически противопоставить кровавым бурям общественной борьбы "чистую" область "любви" и "науки". В истории своего вымышленного героя, Адама Уорнера (которого он, не боясь анахронизма, делает изобретателем парового двигателя), Бульвер хочет изобразить извечный, по его мнению, конфликт между свободной мыслью немногих избранных гениев и тупой жестокостью невежественной толпы. Адам Уорнер вместе со своей дочерью Сибиллой погибает, затравленный злобной "чернью", неспособной оценить его изобретение. На ход истории Бульвер смотрит уже не с оптимизмом буржуазного либерала, а с мрачной тревогой консерватора; недаром он старается особо поэтизировать образ старого Варвика, "последнего барона", "делателя королей", вместе с которым умирает феодальное прошлое Англии.
Пересмотр либеральных представлений о прогрессе осуществляется наиболее полно в романе "Занони" (Zanoni, 1842). В этом романе, принадлежащем скорее к фантастическому, чем к историческому жанру, Бульвер обращается к эпохе буржуазной французской революции XVIII века, рассматриваемой им в мистическом аспекте (роман предлагается читателям как рукопись, вышедшая из кружка розенкрейцеров). Революция и в особенности диктатура якобинцев, трактуется как чудовищное колдовское "наваждение"; революционному порыву масс Бульвер противопоставляет неземную мудрость немногих избранных розенкрейцеров, достигающих общения с "Адонаи", безграничного богатства, могущества и бессмертия ценой отказа от земных интересов и привязанностей. Романтическая фантастика Бульвера приобретает здесь явно реакционный характер.
В произведениях Бульвера, относящихся к концу 40-х и к 50-м годам, обнаруживается известное тяготение к реализму, который к этому времени стал ведущим направлением английской литературы. Начиная с "Кэкстонов" (The Caxtons, a Family Picture, 1849), Бульвер все чаще обращается к изображению быта и нравов своего времени, подражая своим великим современникам-реалистам - Диккенсу и Теккерею. Он широко пользуется при этом литературным наследством XVIII века: в "Кэкстонах", так же как и в примыкающем к ним "Моем романе" (My Novel, 1853), особенно заметно явное влияние Стерна, а отчасти, может быть, Фильдинга. Бульвер рисует здесь юмористические картины из быта провинциальной помещичьей Англии.
или сквайр Хэзельдин, считающий, что осчастливил свою округу, починив и выкрасив заново вышедшие было из употребления колодки, - все эти обомшелые старосветские тори при всей их твердолобой ограниченности вызывают восхищение Бульвера как единственные хранители традиций старой Англии. Более того, автор даже прямо предостерегает своих читателей от излишнего преклонения перед разумом и наукой. Леонард Фэрфильд, герой "Моего романа", добивается успеха в жизни именно потому, что своевременно понял необходимость смирять свой разум во имя веры, в то время как его соперник, талантливый Рандаль Лесли, погибает, погрязнув в пороках, только потому, что слепо доверился своему разуму.
Реализм "Кэкстонов", "Моего романа" и других бульверовских произведений этого времени, таким образом, весьма относителен. Это не более как реализм внешних деталей, юмористических бытовых зарисовок, легко уживающийся в остальном с самым необузданным романтическим произволом в истолковании жизни.
В тот же период Бульвер, наряду с бытовыми романами, пишет и чисто фантастические вещи. Такова, например, "Странная история" (A Strange Story, 1862), полная фантастических тайн и "ужасов", напоминающая сенсационные романы Уилки Коллинза и др. Сюжет ее предвосхищает отчасти "Портрет Дориана Грея" Уайльда. Герой Бульвера - жестокий и развратный старик; магическими средствами вернув себе молодость и скрывая отвратительную дряхлую душу под обликом прекрасного юноши, он безжалостно губит невинных людей в своей яростной и напрасной погоне за счастьем.
Наиболее реалистическим и значительным из всего, написанного Бульвером, был его поздний роман "Кенельм Чилингли" (Kenelm Chillingly, 1873). Этот роман вошел в изданную в Советском Союзе по инициативе А. М. Горького серию книг "История молодого человека".
английской общественной жизни. Парламентаризм, печать и общественное мнение буржуазной Англии, как видно, не внушают Бульверу особых надежд. Судьба его героя, молодого дворянина Кенельма Чилингли, складывается печально; его честность и проницательность не позволяют ему идти на сделки с собственной совестью, и он остается одиноким наблюдателем чужого эгоистического счастья и успеха. Но иначе и не может, очевидно, по мысли Бульвера, сложиться судьба человека, желающего свободно мыслить и действовать в условиях буржуазного общества. Реалистический сюжет "Кенельма Чилингли" осложняется романтической любовной интригой, трагический исход которой основан на неправдоподобном стечении таинственных и исключительных обстоятельств. Невеста Кенельма Лили отказывается от своей любви из чувства долга по отношению к опекуну, который когда-то спас ее родных от позора и бедности и рассчитывает жениться на ней. Но ее хрупкая натура не выносит этой жертвы, и она умирает, оплакиваемая Кенельмом. Образ Лили обрисован посредством нарочито придуманных необычных подробностей. Она появляется окруженная бабочками, которых приручает и держит дома в большой клетке. Кенельму она кажется более похожей на фею, чем на человеческое существо... Поэтическое начало, присутствующее в романе, вытекает, таким образом, не из типических обстоятельств реальной жизни, а из надуманных, искусственно сконструированных автором коллизий.
"Кенельме Чилингли" звучит приглушенно, хотя автор и пытается, воскрешая некоторые демагогические идеи "Молодой Англии", представить своего героя "просветителем" и "благодетелем" опекаемых им бедняков. Но здесь это остается лишь побочной, второстепенной темой. Страх Бульвера перед революционным народом проявляется зато совершенно недвусмысленно в двух его последних книгах, также написанных после Парижской Коммуны, - в утопической повести "Грядущая раса" и неоконченном романе "Парижане". По сообщению сына Бульвера, эти произведения были задуманы автором как единое идейное целое.
"Грядущая раса" (The Coming Race, 1871) - это фантастическая повесть о подземном мире, обитатели которого не знают социальных противоречий, царящих на земле, и обладают техникой, делающей труд детской забавой; рано или поздно они выйдут на поверхность и разрушат до основания современную цивилизацию.
Скрытое значение этой утопии, выдающей страх ее автора перед "подземными" силами революции, зреющими в недрах буржуазного общества, выясняется полнее при сопоставлении с "Парижанами" (The Parisians, 1873). В этом романе о Парижской Коммуне Бульвер принужден был затронуть самые решающие общественные противоречия своего времени.
так же, как была обрисована и французская революция 1789-1794 гг. в романе "Занони". "Парижане" Бульвера как попытка дать картину событий Парижской Коммуны, которые он попытался использовать в качестве внешнего фона для развертывания пошлого бульварно-авантюрного сюжета, лишены всякой исторической ценности. Этот роман свидетельствует о тревоге и смятении, вызванных Коммуной в английской буржуазной литературе 70-х годов.