11
В творчестве Диккенса исключительное по значению место занимает роман "Тяжелые времена". А. В. Луначарский назвал этот роман "самым сильным литературно-художественным ударом по капитализму, какой был ему нанесен в те времена, и одним из сильнейших, какие вообще ему наносили". Буржуазная английская печать 50-х годов стремилась убедить читающую публику, что Британия процветает, а с чартизмом покончено навсегда. Однако начало 50-х годов отмечено частыми рабочими волнениями и повсеместным ростом забастовок.
Об отношении Англии "официальной" и Англии рабочей к положению в стране выразительно свидетельствуют комментарии Маркса и Энгельса к сообщениям британской прессы. Приведя выдержку из "Таймс" за 1855 г., где говорилось, что "все мы счастливы и все составляем единое целое", Маркс и Энгельс саркастически замечают: "... не успела газета огласить это отрадное открытие, как по всей Англии, и особенно на промышленном Севере, прокатилась почти сплошная волна забастовок, - довольно неожиданный отклик на распеваемую "Times'ом" песню о всеобщей гармонии" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 165.}.
Роман "Тяжелые времена" представляет собой не только страстное, художественными средствами выраженное опровержение тезисов, подобных вышеприведенному заявлению "Таймс" ("все мы счастливы и все составляем единое целое"), не только грозное предостережение, капиталистическим верхам, но и попытку раскрыть существо противоречий между пролетариатом и буржуазией.
Н. Г. Чернышевский, говоря о губительности развития капиталистических отношений для жизни простых людей, ссылается для доказательства на роман Диккенса: "Тяжелый переворот совершается на Западе; во Франции он прошел уже несколько медленных мучительных кризисов, до основания потрясавших благосостояние всего народа; кто хочет убедиться, что то же совершается и в Англии, может прочесть - хотя бы "Тяжелые времена" Диккенса (роман этот переведен и на русский язык), если не хочет читать монографий о хартизме" {Н. Г. Чернышевский. Полное собр. соч. в 15 томах, т. IV, стр. 738.}.
противоречие своего времени: конфликт пролетариата и буржуазии. Уроки чартизма не прошли для него даром; он понял, сколь решающее значение имеет борьба этих двух антагонистических классов.
Писатель все еще хочет убедить себя и читателя, что это противоречие преодолимо, что еще не поздно достичь взаимопонимания враждующих классов, однако всей логикой сюжета и образов своего романа он доказывает обратное. В "Тяжелых временах" художник-реалист Диккенс вновь побеждает Диккенса-реформиста.
Объектом критики Диккенса становится прежде всего буржуазная идеология: он громит утилитаристскую философию последователей манчестерской школы, учеников и продолжателей Бентама. Не случайно и местом действия оказывается не Лондон, а фабричный город на севере Англии, которому автор дает условное название Коктаун.
Этот вымышленный город не только фон для событий романа и не только типическое место действия, но обобщенный образ буржуазной Англии. Коктаун - не менее яркий символ бездушия, бесчеловечности капиталистического строя, чем Канцлерский суд в "Холодном доме".
В главе, носящей выразительное название "Лейтмотив", Диккенс рисует враждебное человеку царство отупляющего механического труда, стандарта, практицизма, хищнического выжимания прибыли.
"То был город из красного кирпича, или из кирпича, который был бы красным, если бы не дым и пепел, но при данных обстоятельствах то был город неестественно красного и черного цвета, как раскрашенное лицо дикаря. То был город машин и высоких труб, из которых бесконечные дымовые змеи тянулись и тянулись и никогда не свертывались на покои. В нем был черный канал, река - красно-фиолетовая от стекавшей в нее вонючей краски, и пространные груды строений, изобиловавших окнами, где что-то грохотало и дрожало круглые сутки и где поршень паровой машины однообразно поднимался и опускался, словно голова слона, находившегося в состоянии меланхолического помешательства. Он состоял из нескольких больших улиц, очень похожих одна на другую, населенных людьми, которые точно так же были похожи один на другого, входили и выходили в одни и те же часы, с одним и тем же шумом, по одним и тем же мостовым, для одной и той же работы, и для которых каждый день был таким же, как вчера и завтра, а каждый год был двойником прошлого и следующего".
Примитивна, убога, сведена к утилитарному "факту" как материальная, так и "духовная" жизнь Коктауна: "Тюрьма могла быть больницей, больница могла быть тюрьмой, городская ратуша могла бы быть тем или другим, или тем и другим вместе, или еще чем-нибудь, потому что ни в одном из этих зданий не было ничего, что противоречило бы деталям конструкции других. Факт, факт, факт, - всюду в материальной жизни города; факт, факт, факт, - всюду в нематериальной жизни... Школа была только фактом, и отношения между хозяином и слугою были только фактом, и все было фактом от родильного дома и до кладбища, а того, чего нельзя было выразить в цифрах или купить по самой дешевой цене и продать по самой дорогой, не было и не будет во веки веков, аминь".
Город, так же как и его "столпы", несет на себе печать той ущербности, того узколобого своекорыстного практицизма, которые, как и философия утилитаризма, являются непременными атрибутами капиталистического общества. Школьный попечитель Томас Гредграйнд выступает не только как воспитатель, внедряющий буржуазную теорию фактов в юные умы, но и как типичный продукт буржуазного строя. Все добрые чувства подавлены в нем, принесены в жертву расчету, сухой, бесчеловечной статистике.
"Томас Гредграйнд, сэр. Человек действительности. Человек фактов и цифр. Человек, который действует по принципу, что дважды два - четыре и ничего больше, и которого вы не уговорите признать еще что-нибудь, кроме этого... Всегда с линейкой и весами и с таблицей умножения в кармане, сэр, готовый взвесить и измерить любой клочок человеческой природы и сказать вам точно, на что он годен. Это вопрос исключительно цифр; простая арифметическая задача". Так мысленно рекомендует себя Гредграинд. Итак, "любой клочок человеческой природы" измеряется, оценивается, а стало быть, покупается и продается. Таков логический вывод из теории утилитаристов. Следуя этому выводу, подающий надежды "хороший ученик" Гредграйнда - Битцер - становится черствым дельцом. Родной сын Гредграйнда Томас вырастает бессердечным эгоистом; совершив кражу, он хладнокровно сваливает вину на другого. А сам Гредграйнд, по сути дела, продает свою дочь, вынуждая ее выйти замуж за нелюбимого ею богача Баундерби.
Утилитаристы считаются лишь с числом человеко-единиц, с абстрактными статистическими данными. Для Гредграйнда, например, значительность суммы национального дохода есть показатель благополучия всей нации, в то время как его воспитанница Сисси Джуп ("девочка Э20"!) выражает сомнение, можно ли назвать народ преуспевающим, если еще неизвестно, кому достались деньги. Точно так же устами девочки из народа Диккенс высказывает недоверие к утверждениям любителей утилитарной статистики, будто сравнительно малый процент людей, умерших от голода на улицах Лондона, свидетельствует о процветании страны.
"доктрины" о "процветании" Англии. Верно, что в 50-е годы прошлого века национальный доход страны увеличился, верно и то, что относительно уменьшилась смертность от голода. Но благополучные средние цифры не могут изменить печальной реальности: обнищание широких масс рабочего класса Англии продолжается. Стоит напомнить, что Маркс и Энгельс еще в 1852 г., полемизируя с официальной статистикой, доказывавшей, что количество людей в работных домах снизилось, заявляли, что "в действительности пауперизм увеличился по сравнению со средними числами годов 1841-1848, несмотря на свободную торговлю, голод, процветание, австралийское золото и непрекращающуюся эмиграцию" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IX, стр. 35.}. Позднее Маркс, высмеивая оптимистический тон речи Гладстона о народном благосостоянии, заявлял, что "если крайности бедности не уменьшились, то они увеличились, потому что увеличились крайности богатства" {К. Маркс. Капитал, т. I, стр. 657.}.
Так же бесчеловечен, жесток, как Гредграйнд, и другой поборник утилитаристской доктрины в романе - фабрикант Баундерби. В сущности, это одного поля ягоды. Баундерби такой же поклонник фактов, практической пользы, как и Гредграйнд. Для него, как, впрочем, и для всех коктаунских фабрикантов, рабочие не люди, а только "руки", "рабочая сила", необходимая для его обогащения.
Любое требование рабочих Баундерби рассматривает как посягательство на существующий порядок вещей, как попытку "нерадивых" и "неблагодарных" людей завладеть неслыханными благами, "есть черепаховый суп золотыми ложками", по его любимому выражению.
Диккенс показывает, что между капиталистами и рабочими нет ничего общего. Это совершенно разные люди, как бы представители разных наций. Нарисованный им художественный портрет этих "двух наций" великолепно подтверждает суждение Энгельса: "... английский рабочий класс с течением времени стал совсем другим народом, чем английская буржуазия... Рабочие говорят на другом диалекте, имеют другие идеи и представления, другие нравы и нравственные принципы, другую религию и политику, чем буржуазия" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии, стр. 139.}.
Как известно, Дизраэли в романе "Сибилла" затронул вопрос о расколе Англии на "две нации"; к идее о двух нациях пришел и Диккенс. Но не в пример Дизраэли он вкладывает в нее отнюдь не торийско-демагогический смысл. Диккенс куда ближе подошел к истине в раскрытии образа народа. Кстати, в отличие от Дизраэли, он и аристократии отвел в романе такое же место, какое она занимала в действительности, - на почетных задворках буржуазного особняка (замечателен сатирический образ миссис Спарсит - "аристократической" приживалки мистера Баундерби).
кодекса пролетария над буржуазным или аристократическим.
Создавая коллективный образ рабочих (в эпизоде чартистского митинга), Диккенс подчеркивает благородство духовного облика этих мужественных людей, которых не сломили ужасающие условия жизни и труда. Прямые и честные, они обладают здравым умом, чистосердечны и доверчивы. Все они полны решимости сообща и беспощадно разделаться со своими поработителями. Их решимость родилась как следствие невыносимого существования, а не только под воздействием призывов чартистских вождей. Диккенс не верит в насильственные методы борьбы, и чартистского оратора Слекбриджа он представляет в романе как лукавого демагога. Тем не менее речь Слекбриджа - каковы бы ни были, по Диккенсу, побудительные мотивы его выступления - встречает живой отклик. Рабочие возбуждены до крайности. Их долготерпению пришел конец.
Договариваться с капиталистами - бесполезно. Они решают бастовать. Солидарность и товарищеская взаимопомощь рабочих в романе проявляются по разным поводам. Они единодушно бойкотируют Стивена Блекпула, отказавшегося поддержать их протест. В личной порядочности Стивена никто не сомневается, но его поступок, с их точки зрения, фактически является предательством интересов пролетариата. Вместе с тем позднее рабочие дружно участвуют в спасении Стивена, провалившегося в колодец заброшенной шахты, поскольку видят в нем жертву преступного заговора хозяев (приписавших Стивену преступление, совершенное беспутным Гредграйндом-младшим). По логике романа конфликт между пролетариатом и буржуазией слишком глубок, чтобы его можно было сгладить какими-либо полумерами. Тем не менее писатель все же снова делает попытку найти выход из создавшегося конфликта. Сохраняя свою давнюю веру в силу убеждения, в возможность взаимопонимания враждующих классов, он заставляет своего любимого героя Стивена Блекпула предостерегать рабочих от ненужных и опасных, по его мнению, методов.
Образ Стивена по-своему привлекателен. Вызывает уважение его прямота, честность. Он твердо отстаивает свои убеждения в столкновении с Баундерби. Но смирение и непротивление Стивена, которые Диккенс пытается противопоставить боевому духу чартистски настроенных рабочих, - фальшивы. Едва только писатель навязывает Стивену роль носителя своей положительной идеи (на поверку весьма худосочной), как только делает его проповедником убогих теорий христианского социализма - образ Стивена обескровливается, теряет убедительность. В то же время, когда Стивен открыто и смело возмущается произволом Баундерби, когда он высказывает ему в лицо, кто, по его мнению, виновен в бесконечных страданиях рабочих, он обретает то человеческое достоинство, ту жизненную достоверность, которая делает его истинным представителем миллионных масс.
слушать и Баундерби. Практически идеи Стивена не могут быть реализованы. Законы буржуазного общества, как самодовольно поучает его Баундерби, не в пользу бедных. Вывод Стивена - "трясина, везде трясина" - кладет отпечаток на весь роман. Мрачен его финал: гибнет Стивен, хотевший примирить враждующие классы; разбита и искалечена жизнь Луизы Гредграйнд; тяжелый удар нанесен и самому Гредграйнду, слишком поздно понявшему ложность своих доктрин. Но процветает буржуазный Коктаун, попрежнему торжествует утилитаристская философия, порождая таких законченных негодяев, как прихвостень капиталистов Битцер.
"не-коктаунская" линия: это история бродячей труппы цирковых артистов, группы людей, как бы ускользнувших от "трясины". Им совершенно чужда философия факта и прибыли. Они не испытывают гнетущего влияния Коктауна. Эти люди не только честны, правдивы, отзывчивы, как и рабочие Коктауна. Они еще проще, ближе к природе. Они не утратили свежести чувств, способности от души веселиться, и это поддерживает в них веру в жизнь. Именно эта среда порождает такие яркие и сильные натуры, как Сисси Джуп. Чистый и цельный образ этой девушки, воспитанной в отравленной атмосфере школы Гредграйнда, но не поддавшейся растлевающему влиянию тупой обывательской среды Коктауна, занимает важное место в романе. Сисси Джуп сохранила все заложенные в ней добрые качества - стойкость духа, непримиримость ко всякому проявлению несправедливости. Только у нее встречает моральную поддержку по-своему честная, но искалеченная пошлым воспитанием Луиза Гредграйнд.
Вся эта линия романа напоминает утопию о счастливом небуржуазном существовании, которая вырисовывалась в "Записках Пикквикского клуба", "Лавке древностей", "Давиде Копперфильде". Но здесь - это скорее лишь тень утопии, отголосок былых мечтаний, а не символ веры.
Общему мрачному колориту романа соответствует его тон, почти совершенно лишенный столь характерного для Диккенса юмора. Хмурую, безрадостную и неприглядную картину являет собой капиталистическая действительность, поэтому несколько нарочито блеклы тона романа, угрюмы и сухи эпитеты, суровы описания.
"Сев", "Жатва", "Сбор урожая". Иначе говоря, Гредграйнды и Баундерби пожинают то, что посеяли. Впрочем, как мы уже говорили, идейно-художественное значение романа гораздо шире того вывода, который предлагает читателям автор. "Крошка Доррит" во многом напоминает "Холодный дом": такое же широкое эпическое полотно, со сложным сюжетом, множеством персонажей. Сходство заключается и в том, что идейный смысл диккенсовской сатиры оказывается более глубоким, чем это входило в первоначальный замысел автора.