7
Середина 50-х годов была переломным периодом в творчестве Теккерея. С этого времени начинается кризис его реализма. Спад чартистского движения в Англии и поражение революции 1848-1849 гг. на континенте создали условия для усиления насаждавшихся реакцией иллюзий о возможности мирного развития британского капитализма. Война с Россией, развязанная Англией в союзе с Францией Наполеона III, также способствовала тому, чтобы на некоторое время отвлечь трудящиеся массы страны от борьбы за их действительные классовые интересы. Политическая позиция, которую занимает в эти годы Теккерей, оказывается во многом более консервативной, чем позиция, которую он занимал в период подъема чартизма. Он приветствует захват власти Наполеоном III, не разобравшись в контрреволюционном характере декабрьского переворота 1851 г., и только несколькими годами позже приходит к пониманию антинародной сущности режима Второй империи. Он, в отличие от Диккенса, не возвысил голос протеста против англо-русской войны. И если можно считать, что в этом Теккерей как бы разделяет предрассудки и самообман трудящихся масс английского народа, то в другом остром вопросе тогдашней международной политики, в вопросе об отношении Англии к борьбе за освобождение негров в Соединенных Штатах, он вступает в прямое противоречие с английскими рабочими, которые с большими жертвами для себя поддерживали Север в гражданской войне против рабовладельческого Юга. В отличие от Диккенса, сумевшего увидеть во время своей поездки в Америку все бесчеловечие плантаторской системы и эксплуататорскую изнанку американской буржуазной "демократии", Теккерей, посетивший Америку в 50-х годах, не смог или не захотел отдать себе отчета в действительной остроте общественных противоречий американской жизни.
Попытка Теккерея выдвинуть в 1857 г. свою кандидатуру на парламентских выборах в Оксфорде от так называемой независимой партии представляет интерес, как свидетельство чрезвычайной половинчатости и противоречивости его тогдашних общественно-политических взглядов. С одной стороны, в своих предвыборных выступлениях Теккерей высмеивает политику консерваторов и настаивает на том, что "люди из народа - трудящиеся и образованные люди из народа - должны участвовать в управлении"; но, с другой стороны, спешит оговориться, что, требуя расширения избирательного права, он отнюдь не имеет в виду, однако, сделать избирательное право всеобщим. Только в одном вопросе избирательная программа Теккерея непосредственно перекликалась с массовыми выступлениями английских трудящихся, относящимися к этому периоду. Это был вопрос о праве народа на культурные развлечения и отдых, на которое усиленно посягала реакция под лицемерным лозунгом охраны интересов церкви и чистоты "субботнего дня". Статья Маркса "Антицерковное движение. - Демонстрация в Гайд-парке" (1855) свидетельствует о том, какой остроты достигли массовые выступления английских рабочих против церковной регламентации их воскресного досуга. Теккерей поддержал требование народа, высказавшись за то, чтобы по праздничным дням для трудящихся были открыты музеи, выставки, концертные залы и театры. Как смело было для того времени это программное требование, выдвинутое им на выборах, можно судить по тому, что его противники поспешили опубликовать листовку с соответствующей цитатой из выступления Теккерея, чтобы таким образом очернить его в глазах обывателей как святотатца, осквернителя "дня субботнего". Попытка Теккерея принять активное участие в политической жизни, как и можно было ожидать, окончилась неудачей: слишком "левый" в глазах реакции и слишком консервативный с точки зрения демократических избирателей, он был забаллотирован на выборах.
Противоречия, сказывающиеся в политических выступлениях Теккерея, относящихся к середине 50-х годов, рельефно отражаются в его исторических романах и очерках этого времени. Обращение Теккерея к истории было тесно связано с актуальными проблемами, которые выдвигала перед писателем английская действительность и которые он пытался решать и на современном материале ("Ньюкомы"). Возвращаясь после долгого перерыва к историческому жанру (в котором он уже испытал свои силы, как автор "Барри Линдона"), Теккерей выступает с публичными лекциями о "Четырех Георгах" и об "Английских юмористах XVIII века", которые впоследствии издает отдельными книгами. К тому же периоду, к временам царствования королевы Анны, относится и его крупнейший исторический роман "История Генри Эсмонда" (The History of Henry Esmond, 1852).
"победные трофеи" были поделены между крупной земельной аристократией и верхами финансовой буржуазии. Теккерей получает возможность развернуть здесь в историческом разрезе свою критику обеих парламентских партий - тори и вигов, которых он высмеял так беспощадно еще в "Книге снобов", и критику английской конституционной монархии. В более широком смысле, не ограничиваясь разоблачением политического аппарата британского государства, Теккерей затрагивает здесь и вопросы социальные, разоблачая враждебность правящих классов интересам народных масс, подвергая резкой, непримиримой критике грабительские войны, которые вразрез с интересами народов вела в XVIII веке правящая верхушка страны. Теккерей сам подчеркивает этот новаторский демократический характер своего историзма. "Неужели же история должна до окончания веков оставаться коленопреклоненной? Я стою за то, чтобы она поднялась с колен и приняла естественную позу; довольно ей расшаркиваться и отвешивать поклоны, точно она камергер двора, и в присутствии государя подобострастно пятиться к двери. Одним словом, я предпочел бы историю житейских дел истории героических подвигов и полагаю, что мистер Гогарт и мистер Фильдинг дадут нашим детям куда лучшее представление о нравах современной Англии, нежели "Придворная газета" и иные издания, которые мы оттуда получаем". Именно этот демократизм составляет основу художественной ценности тех исторических обобщений, которые созданы Теккереем в "Истории Генри Эсмонда". Этот роман написан в форме мемуаров заглавного героя. Участник "войны за испанское наследство" (1701-1714) и якобитского заговора, имевшего целью реставрацию монархии Стюартов, Генри Эсмонд переселяется затем в Америку, где и доживает свой век как владелец крупной плантации в Виргинии.
"Четырех Георгах", заключает в себе несомненную внутреннюю полемику с историографией официального либерально-буржуазного направления, с такими историками, как Гизо и Маколей, которые стремились представить развитие капиталистических отношений в Англии как классический образец гармоничного эволюционного общественного "прогресса". В ту пору, когда был написан роман Теккерея, в Англии пользовалась широкой известностью многотомная "История Англии" Маколея, который изображал воцарение ганноверской династии и британскую конституцию в виде величайших благодеяний, выпавших на долю англичан, и замалчивал кровавую эксплуататорскую изнанку режима, установленного в Англии после переворота 1689 г. Как и в "Четырех Георгах", Теккерей в "Эсмонде", идя вразрез с этой либерально-буржуазной концепцией, называя вещи своими именами, показывает грабительский характер тех войн, которые вела Англия в XVIII веке, разоблачает взяточничество, лицемерие и бесчестность правящих кругов, с глубокой иронией говорит об обеих правящих партиях и о "компромиссности" всей английской истории этого периода.
"Ряд удивительных компромиссов - вот что являет собою английская история: компромиссы идейные, компромиссы партийные, компромиссы религиозные! Ревнители свободы и независимости Англии подчиняли свою религиозную совесть парламентскому акту, не могли утвердить свою свободу иначе, как под эгидой короля, вывезенного из Целля или Гааги, и в среде самого гордого на свете народа не умели найти правителя, который говорил бы на их языке и понимал бы их законы".
Но, вместе с тем, демократизм Теккерея в еще большей мере, чем в его романах из современной общественной жизни, обнаруживает здесь свою ограниченность. Зная цену демагогии буржуазных политиков, отвергая фальшивые фразы либеральных историков, Теккерей, однако, вместе со своим героем Генри Эсмондом склонен считать исторический путь развития буржуазной Англии неизбежностью, против которой нельзя бороться, с которой необходимо примириться. Об этом говорит не без горечи его герой, разоблачая лжепатриотизм правящих классов Англии; вместе с тем он настойчиво отвергает возможность революционных методов борьбы с общественными порядками, сложившимися в его стране.
"В Англии есть только две партии, между которыми можно выбирать; и, выбрав дом для жилья, вы должны взять его таким, как он есть, со всеми его неудобствами, с вековою теснотой, со старомодною обстановкой, даже с руинами, к нему принадлежащими; можете чинить и подновлять, но только не вздумайте перестраивать".
"Ярмарке тщеславия", в романе Теккерея из истории Англии XVIII века также нет героя, который был бы связан с народом, разделял бы его судьбу. Именно поэтому попытка Теккерея создать положительный образ в лице Генри Эсмонда оказывается половинчатой. Генри Эсмонд по своему положению в обществе долгое время остается на распутье между народом и правящими классами. Безродный сирота, не знающий своего происхождения, он воспитывается из милости в доме лордов Каслвудов. Но, испытывая всю горечь подневольного состояния, чувствуя себя полуприживалом-полуслугой, Генри Эсмонд, однако, вместе с тем пользуется относительными привилегиями, отделяющими его от односельчан. Он не знает физического труда, он растет белоручкой, барином и его искренние симпатии, несмотря на многие обиды детства, принадлежат его знатным "покровителям". Лишь много позднее Генри Эсмонд узнает тайну своего рождения. Оказывается, он - законный наследник титула и владений лорда Каслвуда. Но любовь его к леди Каслвуд и ее дочери Беатрисе заставляет его добровольно отказаться от предъявления своих прав и уничтожить документы, устанавливающие его действительное имя и положение.
презирает правящие верхи, но вместе с тем слишком тесно связан с ними и положением в обществе, и узами родства и чувства, чтобы порвать с ними. В изображении Теккерея Эсмонд по своему интеллектуальному уровню, по своей честности и цельности души на голову выше окружающих. Но он считает существующий порядок вещей слишком прочным, чтобы бороться с ним. Понадобилась циничная измена горячо любимой им Беатрисы, прельстившейся положением фаворитки принца Стюарта, и черная неблагодарность этого легкомысленного претендента на английский престол, чтобы заставить Генри Эсмонда отказаться от поддержки заговора, имевшего целью реставрацию монархии Стюартов. Но и участие в этом заговоре было для Эсмонда скорее данью монархическим традициям, чем следствием его личных убеждений. Эсмонд в глубине души - республиканец. Но он считает, что английский народ не подготовлен к осуществлению республиканских идеалов и, таким образом, не предпринимает ничего для того, чтобы претворить свой республиканизм в общественную жизнь.
"В глазах мистера Эсмонда Ричард Кромвель, а прежде отец его, будь они коронованы и миропомазаны (а нашлось бы довольно епископов, готовых совершить этот обряд), явились бы монархами столь же законными, как любой Плантагенет, Тюдор или Стюарт; но раз уж страна отдавала бесспорное предпочтение наследственной власти, Эсмонд полагал, что английский король из Сен-Жермена более подходящий правитель для нее, нежели немецкий принц из Герренгаузена; в случае же, если б он не оправдал народных чаяний, можно было найти другого англичанина на его место...".
войны за испанское наследство.
" - Боюсь, полковник, что вы самый настоящий республиканец в душе, - со вздохом заметил иезуит. - Я англичанин, - ответил Гарри, - и принимаю свою родину такою, какой ее вижу. Воля народа гласит: церковь и король; вот я и стою за церковь и короля, но только за английского короля и английскую церковь".
Есть основания думать, что Теккерей вложил в образ Эсмонда, над которым работал с особой любовью, кое-что из собственных убеждений. Позиция Эсмонда отличается противоречивостью, сходной с противоречиями во взглядах самого Теккерея. Подобно Теккерею, созданный им герой приходит к охранительным выводам и мирится с существующим положением вещей не потому, что оно удовлетворяет его, но лишь потому, что не видит путей к его изменению. С этим связана горечь, окрашивающая всю "Историю Генри Эсмонда". Это история человека, чьи попытки активного участия в общественной жизни привели его лишь к глубокому разочарованию и чье стоическое спокойствие основано не на внутреннем мире и гармонии, а лишь на чувстве бессилия перед обстоятельствами.
"Ньюкомы" и "Пенденнис", где Теккерей предпринял ее на материале современности, терпит крушение и в "Истории Генри Эсмонда", где она предпринята на материале истории.
"Истории Генри Эсмонда" оказалась фигура Беатрисы Эсмонд, кузины героя. У Беатрисы Эсмонд есть некоторое сходство с Бекки Шарп из "Ярмарки тщеславия", лишь с той разницей, что ее карьера совершается с большей легкостью, ибо по рождению она принадлежит к правящим классам и избавлена от каждодневной борьбы за кусок хлеба. Едва ли не основной особенностью характера Беатрисы Эсмонд является ее беспринципность. С мастерством большого художника-реалиста Теккерей показывает, как это свойство с раннего детства прививается Беатрисе в силу социальных обстоятельств, в которые она поставлена. Сознание привилегированности своего положения в обществе, надменное самодовольство, властный эгоизм - все эти черты характера Беатрисы определяют направление ее жизненного пути. Она принимает поклонение окружающих как естественную и само собой разумеющуюся дань ее знатности и красоте и, отдавая себе отчет в глубине и благородстве любви, которую питает к ней Эсмонд, не в состоянии ответить ему на это чувство, ибо в сущности сама она и не умеет любить. Крушение заговора, который должен был возвести на престол принца Иакова Стюарта, приводит ее в отчаяние больше всего потому, что нарушает ее планы стать фавориткой нового короля. В романе "Виргинцы" Теккерей сатирически изобразил дальнейший жизненный путь Беатрисы, которая от интриг с принцем Стюартом без труда переходит к интригам с королем Георгом и кончает свой век как куртизанка в отставке, попрежнему гордая и надменная, несмотря на всю ту грязь, через которую ей пришлось пройти.
"История Генри Эсмонда" и теперь представляет ценность правдивым критическим изображением правящих кругов Англии XVIII века, разоблачением своекорыстных пружин внешней и внутренней политики английского правительства, сатирическими картинами из жизни королевского двора и верховного командования британской армии. Следует отметить, в частности, выразительный образ герцога Мальборо (родоначальника семейства Черчиллей), которого Теккерей, вразрез с официальной буржуазной историографией, изображает как беспринципного карьериста, изменника и взяточника, всего менее заботившегося об интересах своей страны. Но в "Истории Генри Эсмонда" при всей яркости картин из жизни господствующих классов отрицательным образом сказывается отсутствие народа как движущей силы истории. Отсюда проистекает и известная холодность всего романа, отличающая его в художественном отношении от менее точных в деталях, но гораздо более динамичных, эпических по своему размаху романов В. Скотта. По сравнению с ними, "История Генри Эсмонда" кажется застывшим неподвижным слепком прошлого; и соответственно с этим в самой повествовательной манере Теккерея отчетливо проступает нарочитая литературная стилизация.
"Истории Генри Эсмонда" проявляются и сильные и слабые стороны историзма Теккерея. Он отказывается сводить историю общественного развития к действиям "завоевателей" и "покорителей", но, отражая отчасти точку зрения народа на эти действия, не становится сам, однако, историком трудящихся масс. Отсюда и то впечатление неподвижности, бесперспективности, которое при всех ее художественных достоинствах оставляет у читателя "История Генри Эсмонда". Отсюда и то компромиссное направление, которое чувствуется и в трактовке английской истории у Теккерея в лекциях о "Четырех Георгах" и в особенности об английских юмористах XVIII века. Лекции о "Четырех Георгах" открываются острым полемическим опровержением реакционных представлений о монархических режимах XVIII века. Теккерей напоминает о том, что "за всем этим королевским великолепием стоит порабощенная и разоренная нация; народ, ограбленный, лишенный своих прав, - опустошенные местности, - растоптанные вера, справедливость, коммерция...". Величию монархов он противопоставляет бедствия умирающих от голода крестьян. Но начатая в столь резко критическом тоне серия лекций Теккерея завершается сентиментальными рассуждениями о горестной судьбе Георга III и панегириком достоинствам королевы Виктории. В еще большей мере проявляется апологетическое отношение Теккерея к буржуазной Англии в последнем цикле его лекций. Творчество английских юмористов XVIII века от Свифта до Гольдсмита Теккерей анализирует с его обычным блеском, но без его прежней глубины и сатирической заостренности. Если в "Истории Генри Эсмонда" он еще сравнивал Свифта с одиноким Прометеем, то теперь он обнаруживает возрастающую настороженную отчужденность в своей оценке творчества этого великого сатирика. Он мало и глухо говорит о сатирическом направлении творчества Фильдинга и Смоллета, хотя был многим обязан им в своих лучших реалистических произведениях, отдавая предпочтение таким поверхностным и компромиссным литераторам английского Просвещения, как Стиль и Аддисон. Слабые стороны исторической концепции Теккерея обнаруживаются особенно заметно в продолжении "Истории Генри Эсмонда" - в "Виргинцах, повести из жизни прошлого столетия" (The Virginians; a Tale of the Last Century), - опубликованном в 1857-1859 гг. Главными героями этого произведения являются внуки Эсмонда - братья-близнецы Джордж и Гарри Уоррингтоны. Действие, начинаясь в 50-х годах XVIII века, охватывает период англо-французских колониальных распрей и войны за независимость Соединенных Штатов, а заключительные главы книги, написанные в форме воспоминаний Джорджа Уоррингтона, датированных 1793 г., заключают в себе и некоторые размышления героя о событиях французской революции.
Эта кажущаяся широта исторического диапазона, однако, обманчива. Она вступает в резкое противоречие с бедностью исторических обобщений и выводов, содержащихся в романе.
"Виргинцах". Прежнее уничтожающее презрение к мнимым доблестям и заслугам британской аристократии руководит им в изображении последышей из рода Каслвудов - мотов, трусов и подлецов, готовых на все, от шулерства до поджога, чтобы приумножить свое состояние.
"добродетели" английских помещиков средней руки, вроде сэра Майлса Уоррингтона. "Сей благороднейший образец человеческого рода, кому и песни и люди воздают хвалу, добрый старый английский джентльмен" оказывается на деле скрягой и лицемером, одним из тех, которые "покупают добродетель по дешевке и не сомневаются, что делают ей честь этим приобретением".
бы просватать свою дочь в любовницы дряхлому королю Георгу II. Теккерей разрушает, как карточный домик, лживую легенду об английском помещике, как "благодетеле прихода", покровителе бедняков, "исправно получающем свою ренту от обожающих его фермеров, которые благодарят судьбу за то, что она послала им такого барина...". Он приоткрывает читателям неофициальную изнанку британской политической истории, приводя, например, ядовитый анекдот о лорде Клайве, поработителе Индии, прославленном буржуазными историками, и в частности Маколеем, посвятившим ему свой насквозь апологетический "Эссей о Клайве". Один из персонажей "Виргинцев" вспоминает, что когда лорда Клайва, по возвращении из Индии, упрекали в том, что он чересчур бесцеремонно обошелся с индийским золотом, тот цинично ответил: "Клянусь жизнью,... когда я вспоминаю, какие у меня были возможности, я удивляюсь, что взял так мало!".
Саркастические замечания писателя о колониальной политике Великобритании XVIII века, разбросанные в "Виргинцах", сохраняли всю свою остроту и для его времени. Встречая в записках Джорджа Уоррингтона язвительные суждения относительно "обычной наглости англичан ко всем иностранцам, ко всем колонистам" и воспоминания о том, как "жадная рука Британии, ухватив Канаду, выронила Соединенные Штаты", читатель не мог не чувствовать, что насмешки Теккерея над "нашим надменным властолюбивым духом" и "поразительными промахами принятой в Англии системы" были нацелены не только против министров Георга III, но и против Пальмерстона и Дизраэли, заправил агрессивной международной политики Великобритании XIX столетия. Сам Теккерей своими авторскими отступлениями не раз подводил читателей к подобным сопоставлениям. Недаром, например, он прерывает свои иронические похвалы отечественному прогрессу внезапным прямым вопросом: "А в отношении общественной и личной морали, что лучше - нынешний 1858 год или его предшественник, год 1758? Джентльмены из Палаты общин мистера Дизраэли! Правда ли, что у каждого из вас тоже есть своя цена, как бывало во времена Уолполя или Ньюкасла, - или же (и это - деликатный вопрос) она была почти у каждого из вас?".
"Виргинцах" с особенной очевидностью обнаруживается слабейшая сторона мировоззрения Теккерея - непонимание движущих сил истории, недооценка роли народа в развитии общества. Высмеивая ревнителей аристократических привилегий и апологетов хищнической буржуазной "цивилизации", Теккерей становится втупик перед лицом революционных выступлений народных масс, действительно двигавших вперед общественное развитие. Наглядное свидетельство этого - его трактовка событий войны за независимость, которые могли бы составить кульминационный пункт "Виргинцев", но в действительности лишь послужили поводом для нескольких наиболее вялых и скучных глав романа.
и не видит он в войне за независимость американских колоний, а потому события 1776-1783 гг. предстают у него в виде беспорядочной, лишенной внутреннего смысла хроники отдельных стычек, наступлений и отступлений, которые завершились так, а не иначе, лишь в силу случайных и частных причин.
Личность Вашингтона (в начале романа, впрочем, обрисованного в несколько иронических тонах, в виде чопорного и самодовольного виргинского помещика) здесь, в изображении войны за независимость, заслоняет собой народные массы, вынесшие на себе тяжелое бремя войны. "Во всех сомнениях, во мраке, в опасностях и в долгих бурях войны, мне кажется, только непобедимая душа американского вождя оставалась совершенно тверда", - пишет в своих записках Джорж Уоррингтон, и автор романа не оспаривает его слов.
"Виргинцев" Теккерей затрагивает мимоходом события, связанные с восстанием 1781 г. в американской армии, те самые события, которые в наше время положил в основу своего романа "Гордые и свободные" американский прогрессивный писатель Говард Фаст. Теккерей приводит некоторые из тех фактов, на которые опирается и Фаст; он также рассказывает, в частности, о том, как восставшие пенсильванские солдаты не только отказались от переговоров с британским командованием, которое надеялось склонить их к измене, но казнили как шпионов подосланных к ним английских агентов. Но в романе Фаста этот исторический факт, как и вся история восстания, служит развитию той мысли, что именно трудовой народ, составлявший солдатскую массу армии Вашингтона, и был носителем подлинного революционного патриотизма, в противоположность офицерским верхам, связанным с собственническими, эксплуататорскими классами американского общества. В романе Теккерея восстание пенсильванской пехоты упоминается в одном абзаце лишь для того, чтобы объяснить обстоятельства бесславного конца забияки, мошенника и авантюриста Вильяма Эсмонда, которому в фамильном склепе была водружена мемориальная доска за его мнимые воинские заслуги. В действительности же он был казнен как английский шпион американскими бойцами и умер как презренный трус, тщетно пытаясь вымолить помилование.
"Виргинцах" в изображении войны за независимость США, имела некоторые относительные преимущества по сравнению с лжепатриотическими реакционными легендами, которые сочинялись на эту тему как американскими, так и английскими буржуазно-националистическими историками. Теккерей совлекает героический ореол с американских плантаторов, воевавших против короля Георга III, так же как и с британских генералов. Местами, в последних главах "Виргинцев", он подходит очень близко к пониманию внутреннего разрыва между декларациями американской буржуазной революции и ее реальными общественными результатами. Джордж Уоррингтон подмечает, что виргинские рабовладельцы, ставшие на сторону Вашингтона, прекращают свои декламации о свободе и приходят в ярость, едва заходит речь о том, чтобы распространить эту свободу на чернокожих рабов. Но вместе с тем сам писатель склонен изображать положение порабощенных негров и их отношение к хозяевам в тонах патриархальной идиллии. Теккерей не понимал всей глубины революционного конфликта, назревавшего в эту пору, накануне гражданской войны в Соединенных Штатах, именно в связи с вопросом о рабстве; и его политическая близорукость в отношении к современной ему политической борьбе сказалась и на его размышлениях о значении прошлых событий.
Теккерей не идеализирует буржуазную революционность, в эту пору в Европе себя уже исчерпавшую. Но он отказывается вообще признать значение народно-освободительной борьбы, и это лишает его возможности правильно понять и оценить смысл изображаемых им событий.
"Дай бог, чтобы мои дети прожили свой век, не будучи ни свидетелями, ни участниками великих революций, - вроде той, например, которая бушует сейчас в отечестве наших злополучных соседей - французов, - пишет Джордж Уоррингтон в записках, датированных 1793 г. - За очень, очень немногими исключениями, актеры, занятые в этих великих трагедиях, не выдерживают слишком внимательного рассмотрения; вожди зачастую - не более, как крикливые шарлатаны; герои - бесчестные марионетки; героини отнюдь не отличаются чистотой...". Философия Джорджа Уоррингтона - этого "тори среди патриотов и республиканца среди тори" - в этом отношении довольно близка и самому Теккерею этого периода.
Его философско-историческая мысль бьется в замкнутом круге, поскольку от него ускользают подлинные закономерности исторического развития. "Какая героическая нация не сражалась, не побеждала, не удирала и не хвасталась в свой черед?" - иронически вопрошает он. Но это уже не ирония воинствующая и разоблачительная, а ирония разоружающая. В истории нет правых и виноватых, враждующие лагери стоят друг друга, уныло заявляет писатель. "Разве в нашей великой американской распре обе стороны не призывали небо в свидетели своей правоты, не пели Те Deum в благодарение за одержанные победы и не выражали твердую уверенность в том, что победит правое дело? Если Америка победила, значит ли это, что она была права?".
"Виргинцев", лишая роман внутреннего движения и огня. Сам Теккерей был неудовлетворен "Виргинцами". "Книга умело написана, но скучна; это - факт, - признается он в письме м-сс Бакстер в апреле 1858 г., в разгар работы над романом - С каждым днем я все больше ненавижу фабульные инциденты, неожиданности, любовные объяснения и т. д. Вот уже написана треть большой вещи, равная двум третям обыкновенного романа, а в сущности, ничего не произошло, за исключением того, что один молодой джентльмен явился из Америки в Англию...".
"Виргинцев" давалось Теккерею, по его собственному признанию, с таким трудом, то это объяснялось именно тем, что задуманный в качестве исторического романа, роман этот, в сущности, так и не смог стать им, ибо не заключал в себе необходимого условия подлинно исторического произведения - значительного исторического конфликта. В "Истории Генри Эсмонда" это условие было налицо: Теккерею удалось показать бесплодность попыток реставрации феодально-абсолютистской монархии Стюартов, отнюдь не идеализируя, вместе с тем, пришедшего к власти после 1688 г. блока землевладельческой аристократии и финансового капитала. В "Виргинцах" исторические события, включая даже и войну за независимость США, не только не служат внутренней мотивировке сюжетного действия и не определяют соотношения действующих лиц, но, напротив, даются как второстепенные частные обстоятельства частной биографии героев.
Братья Уоррингтоны оказываются в годы войны за независимость в противоположных, враждующих лагерях: Гарри становится сподвижником Вашингтона, генералом американской армии, Джордж участвует в военных действиях британских войск. Но эта противоположность является чисто внешней: братьев не разделяет ни различие интересов, ни разность убеждений, и они остаются и во время войны и после нее такими же друзьями, какими были и ранее. Поставив своих героев в такие отношения, враждебные по форме, но миролюбивые по существу, Теккерей как бы подчеркивает проводимую им через весь роман мысль о превосходстве частной жизни над жизнью общественной. Сатирик, беспощадно анатомировавший ранее - в "Книге снобов" и "Ярмарке тщеславия" - буржуазную семью и показавший, что в ней, как в клеточке буржуазного общества, гнездятся все его пороки, теперь цепляется за семейное счастье, как за единственную надежную опору в жизни. "Можешь ли ты, друг-читатель, рассчитывать на преданность одного-двух бесхитростных и нежных сердец?.. На колени, на колени, благодари за благословение, тебе ниспосланное! Все дары жизни - ничто по сравнению с этим. Все награды честолюбия, богатства, наслаждения - лишь суета и разочарование, - так жадно за них хватаются, так яростно за них борются и, снова и снова, познают их ничтожность усталые победители. Но любовь, кажется, переживает жизнь и достигает иных пределов. Мне кажется, что мы сохраняем ее и за могилой...".
"Эта проповедь", как именует процитированное нами отступление сам Теккерей, типична для "Виргинцев". Беда Теккерея не в том, что он выступает в "Виргинцах" как моралист: писателем-моралистом он был и в "Книге снобов" и в "Ярмарке тщеславия". Но там его морализаторство выливалось в гневных сатирических обличениях. Здесь оно выступает в форме слащавого умиления перед добродетелями благочестивого буржуазного семьянина. В этом смысл идиллического изображения семьи Ламбертов, а позднее - семьи женившегося на их дочери Джорджа Уоррингтона. Семейная идиллия, противопоставляемая писателем не только аристократическому разврату, но и бурям общественной жизни вообще, призвана, очевидно, по замыслу Теккерея, выглядеть в романе как последнее прибежище истинной человечности, которая не может проявить себя свободно и полно в других областях.
"Виргинцы" приняли не форму исторического романа, а форму семейной хроники, с аморфным сюжетом и преобладанием описательно-бытовой стороны над стороной исторической. Теккерей широко пользуется приемами стилизации. Он вводит в текст романа и письма героев, написанные в духе эпистолярной традиции XVIII века, и "подлинные" записки Джорджа Уоррингтона, заявляя, что ограничивается лишь ролью "редактора" этих материалов. Но стилизация не может заменить собой отсутствующий в романе вольный воздух общественно-политической жизни. В "Виргинцах" встречается немало ярких жанровых сценок, характеризующих быт и нравы Англии второй половины XVIII века. Таковы, в частности, театральные эпизоды, связанные с постановкой пьес Джорджа Уоррингтона, одна из которых, трагедия "Покахонтас", была провалена стараниями придворной клики и за вольнолюбивый дух некоторых монологов, и за то, что актер, игравший главную роль, осмелился жениться на аристократке. Правдиво и без прикрас обрисована также и роль английского духовенства, представленного образом пастора Симпсона, игрока и гуляки, ничуть не брезгующего своим положением приживала при знатных "патронах".
Но несмотря на многие отдельные удачи, роман в целом свидетельствует о том, что творчество Теккерея в эту пору уже находится на ущербе. Реализм бытовых деталей не может заменить глубокого раскрытия решающих исторических конфликтов описываемой эпохи, не может возместить отсутствия ярких типических характеров, показанных в типических ситуациях. Характеры главных героев очерчены бледно и вяло - ни недалекий добродушный Гарри Уоррингтон, ни меланхолический "книжник" Джордж не вызывают большого интереса у читателей. Если в настоящее время "Виргинцы" и могут иметь некоторое значение, то скорее как собрание отдельных бытовых иллюстраций к англо-американской истории XVIII века, но не как реалистически обобщающее и типизирующее общественную жизнь полотно, каким была "Ярмарка тщеславия". Сам Теккерей ощущал и тяжело переживал кризис своего творчества {Американский историк Мотли приводит в своих воспоминаниях относящиеся к этому периоду иронические высказывания Теккерея о собственном творчестве. "Виргинцы", говорил он, - вспоминает Мотли, - "дьявольски скучны" (stupid), но в то же время восхитительны; ... он собирался написать роман из времен Генриха V; это было бы его capo d'opera, где были бы выведены предки всех его теперешних персонажей, - Уоррингтоны, Пенденнисы и пр. Это, говорил он, было бы великолепнейшее произведение, - и никто не стал бы читать его".}.
Ощущали этот кризис и его читатели. В бумагах Теккерея сохранилось письмо анонимного читателя, показывающее, как воспринималось в прогрессивных английских кругах направление, принятое творчеством Теккерея после "Ньюкомов". Вот это знаменательное письмо, относящееся к июню 1861 г.: "С большим сожалением обращаюсь я к Вам с этим письмом, - с сожалением о том, что возник повод для его написания. Я не хочу отнимать у Вас слишком много драгоценного времени и сразу перейду к предмету своего письма. Предмет этот - явное вырождение Ваших писаный со времени опубликования Вашего последнего произведения, "Ньюкомов". "Виргинцы" свидетельствовали о большом падении, но даже и они были безгранично выше, чем появившаяся в печати часть "Приключений Филиппа". Как поклонник Вашего таланта, я, конечно, имею право призвать Вас к тому, чтобы Вы (хотя бы даже ценой огромных денежных жертв) посчитались с Вашей будущей славой и сохранили ее нерушимой, отказавшись от писания новых романов, если они не могут быть лучше, чем "Ловель-вдовец". Быть может, я пишу Вам напрасно. Может статься, что Вы ослеплены фимиамом лести, который воскуряет Вам свет, как преуспевшему большому человеку, и что Вы сочтете меня самонадеянным глупцом. Как бы то ни было, написав Вам и сказав Вам правду, я исполнил то, что считал своим долгом, хотя бы и рискуя непоправимо оскорбить Вас..."
"Приключения Филиппа", вызвавшие обоснованную тревогу у неизвестного автора письма, были последним крупным по размеру произведением, которое успел закончить Теккерей. Полное заглавие романа было: "Приключения Филиппа на его пути по свету, показывающие, кто ограбил его, кто помог ему и кто прошел мимо" (The Adventures of Phil if on his Way through the World; Showing who Robbed Him who Helped Him, and who Passed Him By, 1861-1862). Роман этот, действительно, свидетельствовал о печальном упадке реалистического мастерства Теккерея. Мельчает тематика писателя; притупляется острие его антибуржуазной сатиры.
"Ньюкомы", "Приключения Филиппа" написаны от лица Артура Пенденниса. Роман построен как биография друга Пенденниса, молодого журналиста Филиппа Фермина. Сюжетно он связан, кроме того, с более ранней, не оконченной в свое время, повестью Теккерея "Мещанская история" (A Shabby-Genteel Story, 1840). Великосветский проходимец, под вымышленным именем Джорджа Брандона женившийся обманом на мещаночке Каролине Ганн, появляется в романе как отец героя, преуспевающий придворный врач, доктор Бранд Фермин, выгодно женатый на племяннице, богача лорда Рингвуда. Его жертва - брошенная им в нищете Каролина - становится сиделкой; случайно приглашенная ухаживать за заболевшим Филиппом, привязавшись к нему, "сестричка" до конца жизни заботится о сыне своего соблазнителя с материнской нежностью и самоотвержением.
Теккереевская центральная тема - тема "скелета" - присутствует и в этом романе. Но на этот раз дело идет уже не о зловещих и позорных тайнах общества, а о тайне одного дома, одной семьи. Прежние навыки Теккерея-сатирика дают себя знать в уничтожающем портрете доктора Бранда Фермина. Придворный врач, с холеными белыми руками и безупречно джентльменскими манерами, кавалер ордена "Черного лебедя" и лейб-медик принца Гронингенского, классический "образец благородного отца", как иронически именует его собственный сын, оказывается темным дельцом, двоеженцем и авантюристом, который мошеннически растратил в биржевых спекуляциях состояние, оставленное Филиппу матерью, и вынужден спасаться бегством от кредиторов.
карьере. Филипп Фермин, еще не подозревая правды, чувствует что-то неладное в атмосфере родительского дома на Олд-Парр-стрит и ждет неминуемого краха.
"Говорю вам, мне всегда кажется, будто у меня над головой висит меч, который когда-нибудь упадет и рассечет ее. Олд-Парр-стрит минирована, сэр, - она минирована! И в одно прекрасное утро мы будем взорваны, - взорваны в клочья, сэр; помяните мое слово!.. Я уже чувствую, как у меня горят подошвы... Говорю вам, сэр, все здание нашей нынешней жизни растрескается и рухнет. (При этом он со страшным грохотом швыряет на пол свою трубку.) А пока не наступила катастрофа, какой смысл мне, как вы выражаетесь, браться за работу? С таким же успехом вы могли бы советовать какому-нибудь жителю Помпеи выбрать себе профессию, - накануне извержения Везувия!". В этих словах Филиппа, обращенных к Пенденнису, звучат мотивы, перекликающиеся с тревожными высказываниями самого Теккерея о грядущем крахе общественных устоев Англии, не раз встречающимися в его переписке. Но теперь этот мотив неизбежного краха, возмездия за преступный паразитизм правящих кругов, как бы локализуется и предельно ослабляется. Доктор Фермин, который среди образов "Ярмарки тщеславия" выглядел бы как типичное, нормальное, хотя и отвратительное явление буржуазного общества, теперь трактуется Теккереем как редкое исключение, а его "деятельность" - как уголовный казус, на время нарушающий личное благоденствие Филиппа, но не мешающий ему "честными" средствами достичь комфорта и преуспеяния.
"исправлением" собственного творчества. "Когда я был молод и очень зелен, - вспоминает Пенденнис, - я находил удовольствие в том, чтобы приводить в ярость любителей старины и слышать от них, что я - "человек опасный". Теперь я готов сказать, что Нерон был монархом, обладавшим многими изящными талантами и наделенным от природы значительной кротостью характера. Я хвалю успех и восхищаюсь им всюду, где бы я его ни встретил. Я снисходителен к ошибкам и недостаткам, - в особенности вышестоящих лиц; и нахожу, что, будь нам все известно, мы бы судили о них совсем иначе. Люди, возможно, верят мне теперь меньше, чем ранее. Но я никого не задеваю, - я надеюсь, что нет. Может быть, я сказал что-то неприятное? Чорт бы побрал мой промах! Я беру назад это выражение. Я сожалею о нем. Я категорически опровергаю его".
"Приключений Филиппа" не случайно был призван напомнить английским читателям, воспитанным на библии, евангельскую притчу о добром самаритянине. Эта притча, очевидно, должна служить прообразом истории Филиппа. Моральный пафос романа, по замыслу Теккерея, связан не столько с разоблачением лицемеров и эгоистов, подобных доктору Фермину (который находит в Нью-Йорке достойное поприще для возобновления своих афер), сколько для изображения "добрых самаритян" буржуазной Англии, которые приходят на помощь одинокому и неимущему Филиппу Фермину, ограбленному собственным отцом. Теккерей особо подчеркивает, полемически заостряя свою мысль, что среди друзей и благодетелей героя, наряду с бедной "сестричкой" (которая отказывается даже от признания законности своего брака, чтобы не лишать своего любимца наследственных прав), находится место и для "добрых богачей". "Если люди богаты, это не означает, что они обязательно людоеды. Если это джентльмены и леди хорошего происхождения, состоятельные и образованные, то из этого не следует, что они бессердечны и оставят друга в беде", - пишет он. Филиппу приходят на помощь и его знатные родственники, и издатели, и члены парламента, пока, наконец, его материальное благополучие не оказывается окончательно упроченным благодаря дедовскому завещанию, неожиданно найденному в кузове старой кареты. Так историей Филиппа, который, несмотря на безденежье, мошенничества отца и необдуманную женитьбу, преуспевает "в свете", не поступаясь при этом ни своею честностью, ни своими привязанностями, Теккерей как бы вступает в спор с собственной "Ярмаркой тщеславия", тщетно пытаясь доказать, что христианская филантропия не менее могущественный фактор в жизни буржуазного общества, чем эгоистический интерес "чистогана". Буржуазная семейная идиллия, проступавшая уже и сквозь исторический фон "Виргинцев", в "Приключениях Филиппа" занимает центральное место. Отсутствие сколько-нибудь значительных общественных конфликтов приводит к вялости сюжета и бледности большинства действующих лиц. В лице Филиппа и его жены Шарлотты, так же как в лице самого рассказчика, Артура Пенденниса и его жены Лауры, принимающих активное участие в действии, Теккерей пытается, в противоположность своему прежнему принципу "романа без героя", создать привлекательные, положительные образы. Это совершенно не удается ему: и его "герои" и "героини", действующие на глазах у читателя лишь в узком мирке домашних, семейных отношений, по существу настолько мелки и духовно бессодержательны, что авторское умиление не может спасти их.
Так язвительный сатирический роман "без героя" вырождается в позднем творчестве Теккерея в растянутый и слащавый роман о людях с "маленькими ошибками и чудачествами", как определяет его сам автор. Мещанская сентиментальность, рассчитанная на сглаживание противоречий общественной жизни, берет верх над реалистической сатирой.
О кризисе творчества Теккерея и о его отступлении с реалистических позиций, завоеванных в "Ярмарке тщеславия", свидетельствует и его незаконченный роман "Дени Дюваль" (Denis Duval, 1864). Написанные Теккереем первые главы дают лишь некоторое представление о замысле и плане этого исторического романа. В лице Дени Дюваля, мальчика, выросшего в приморской английской деревне, среди рыбаков и контрабандистов, и ставшего затем адмиралом британского военно-морского флота, Теккерей, повидимому, собирался создать "героя" в духе реакционной английской буржуазно-патриотической традиции. Основное действие романа должно было развертываться в период французской буржуазной революции, когда реакционная Англия была зачинщицей и заправилой контрреволюционных войн против французского народа.
"Эсмонда" и даже "Виргинцев", должен был бы вступить в прямой конфликт с исторической правдой. Характерно, что он отступает от своих прежних реалистических традиций и в самой форме романа: уже в первых его главах преобладает авантюрно-романтическое начало, биография героя и героини изобилуют исключительными и загадочными обстоятельствами, сюжет движется от преступления к преступлению, от тайны - к тайне. Теккерей, когда-то столь беспощадно высмеивавший и пародировавший ложноромантическую трактовку истории, в эту пору зачитывается романами Александра Дюма-старшего и кое в чем, повидимому, намеревается подражать им в незаконченном "Дени Дювале".