Глава 6. БАЙРОН (часть 2)
В основе любовной лирики Байрона - страстно отстаиваемое им право человека на всю полноту этого щедрого земного счастья.
Фальшь, обман, разочарование, все превратности, которым подвержена любовь в собственническом, несправедливом обществе, вызывают его негодование, потому что они противны человеческой природе. Скорбные мотивы любовной лирики Байрона в этом смысле неподдельно жизненны и социально значительны, чего не могли или не хотели понять его бесчисленные подражатели и эпигоны, рядившиеся в плащ байронизма.
Лирика Байрона многим обязана фольклору; поэт любил народные песни, охотно переводил их. Близость к народным песням проявляется и в безыскусственности, простоте и силе выражения чувства, и в напевности его любовной лирики. Многие его стансы положены на музыку.
Именно в лирической поэзии Байрона - в "Еврейских мелодиях" и в так называемом "наполеоновском" лирическом цикле - наиболее ясно намечаются в эти же годы пути преодоления индивидуалистического бунтарства "восточных поэм". "Еврейские мелодии" (Hebrew Melodies, 1815) были написаны Байроном на рубеже 1814-1815 гг. Авторское право было подарено Байроном молодому композитору Исааку Натану, который вместе с другим композитором, И. Брэмом, положил "Еврейские мелодии" на музыку.
Буржуазные комментаторы Байрона постарались затемнить действительное философско-политическое и художественное значение этого замечательного лирического цикла. Издатели английского академического, собрания сочинений Байрона, например, сочли возможным объяснить возникновение этих стихотворений единственно... желанием поэта угодить благочестивым вкусам своей невесты! Между тем, конечно, "Еврейские мелодии" представляли собой попытку хотя бы первоначального обобщения, в поэтической форме, итогов новейшего исторического опыта английского народа и, в более широком смысле, исторического опыта народов Европы. Настроения трагически одинокой личной скорби и отчаяния, характерные для поэм 1813-1815 гг., выражаются с огромной поэтической силой в некоторых стихотворениях этого сборника, - как, например, в переведенном Лермонтовым "Душа моя мрачна" и в "Солнце неспящих". Но центральной темой "Еврейских мелодий" становится поэтически обобщенная тема исторических судеб народа, который рвется к свободе и ненавидит своих угнетателей. Личный подвиг наполняется общенародным патриотическим смыслом. Дочь Иевфая (в одноименном стихотворении) идет на смерть ради свободы своей родины. В стихотворении "Ты кончил жизни путь" утверждается единство героя и народа:
Пока свободен твой народ,
Он позабыть тебя не в силах,
Ты пал, но кровь твоя течет
Не по земле, а в наших жилах;
Отвагу мощную вдохнуть
Твой подвиг должен в нашу грудь.
(Перевод А. Плещеева).
В лирических стихотворениях сборника появляется объединяющий их эпический элемент. Поэт создает грозные картины национально-освободительных битв, крушения государства, страданий порабощенного народа, и в плену сохраняющего мужественную ненависть к врагу.
Моральную стойкость народа перед лицом торжествующей тирании славит стихотворение "У вод вавилонских печалью томимы..."
Содержание "Еврейских мелодий" было теснейшим образом связано с современностью, с судьбами народов Европы на пороге реставрации. Библейская образность этого лирического цикла сама по себе знаменательна. Как своим содержанием, так и поэтической формой "Еврейские мелодии", конечно, отнюдь не были обязаны какому-либо частному историко-археологическому интересу Байрона к древней истории еврейского народа как такового. Правильнее видеть причину обращения Байрона-революционного романтика - к библейским образам в историческом своеобразии революционных традиций английского народа, отразившемся и в английской литературе.
По словам Маркса, "Кромвель и английский народ воспользовались для своей буржуазной революции языком, страстями и иллюзиями, заимствованными из Ветхого завета" {К. Маркс. Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта. Госполитиздат, 1952, стр. 10.}. Литература, вызванная к жизни английской буржуазной революцией 1648 года и отразившая ее исторический опыт, говорила о судьбах английского народа XVII века образами библейских преданий.
Библейская героическая фантастика "Потерянного рая" и "Самсона - борца" Мильтона воплощала в себе иллюзии английской буржуазной революции; но она воплотила в себе вместе с тем, в их наивной, иллюзорной форме, революционные устремления английских трудящихся масс, участвовавших в этой революции. Дневники Байрона свидетельствуют о том, что в пору наступления реакции мысли его обращались ко временам английской "увы, недолгой республики" (как записывает он в дневнике 23 ноября 1813 г.). Вполне естественно было и обращение его к библейской поэтике, в которую облекся, в английской литературе, революционный опыт английского народа - участника и двигателя буржуазной революции XVII века. О том, насколько органично было это обращение Байрона к библейской мифологии (проявившееся впервые в "Еврейских мелодиях"), свидетельствуют его мистерии "Каин" и "Небо и земля".
Ведущей прогрессивной идеей "Еврейских мелодий", побеждавшей скорбные мысли о суетности индивидуального человеческого бытия, было утверждение несокрушимости народного свободолюбия. Но это утверждение имело не материалистический, а идеалистический характер. Философско-поэтическими обобщениями "Еврейских мелодий" Байрон как бы перекидывал фантастический мост к той цели, реальный исторический путь к которой оставался ему неясным, - к грядущему разгрому реакции и торжеству освободительных стремлений народов. Движение истории представало здесь в романтически-мистифицированной форме, как свершение воли бога, ниспровергающего тиранов и дарующего свободу народу. В иносказательном плане эта романтическая картина грозной божьей кары, постигающей деспотов, была исполнена животрепещущего революционного политического смысла.
"Поражение Сеннахерима" и "Видение Валтасара" {Знаменательно, что в статье о стихотворениях Полежаева Белинский особо отметил и процитировал полежаевского "Валтасара" - вольный перевод стихотворения Байрона из "Еврейских мелодий".}, представляли собой своего рода романтические пророчества неотвратимого крушения реакционных режимов, навязываемых народам Европы Священным Союзом.
К теме валтасарова пира Байрон в эту пору обращался дважды - в названном стихотворении из цикла "Еврейские мелодии" и в стихотворении "Валтасару", написанном также в начале 1815 г. В последнем стихотворении, опубликованном лишь посмертно, в 1831 г., политическая идея раскрывается особенно ясно:
Брось, Валтасар, пир пышный свой,
Смотри - уже перед тобой
Горят три слова роковые.
Тиранов ложно чтут у нас
От бога данными царями.
Читай, читай: твой пробил час.
(Перевод Пл. Краснова).
Грозные письмена на стене валтасарова дворца, возвещающие гибель тирана, выступают здесь как романтический символ шаткости устоев реакции под напором народного освободительного движения.
В парламентских речах и "Оде авторам билля" Байрон открыто угрожал господствующим классам своей страны возмущением народа. В "Оде с французского", - значительнейшем стихотворении так называемого "наполеоновского" цикла, - он снова переводит на язык современной ему политики библейский романтический образ огненных письмен на стене валтасарова дворца. Этот цикл объединяет политические стихотворения Байрона, написанные в 1815 г. после окончательного разгрома Наполеона при Ватерлоо, и опубликованные разновременно в английской оппозиционной прессе в 1815-1816 гг.: "Прощание Наполеона (с французского)", "С французского", "Ода с французского" и "На звезду Почетного легиона (с французского)". Ссылка на вымышленный французский первоисточник этих стихотворений была отчасти рассчитана, вероятно, на то, чтобы обезопасить газеты, их печатавшие, от правительственных преследований. Но "французская" окраска этих стихотворений объяснялась не только цензурными, но и более принципиальными идейно-политическими обстоятельствами. В ней отразилось глубокое, демонстративно подчеркнутое презрение Байрона к реставрированным Бурбонам и их британским и иным союзникам, мечтавшим сделать Европу тюрьмою народов и присвоившим себе заслуги народно-освободительной борьбы с Наполеоном. Отношение Байрона к Наполеону в течение долгого времени, вплоть до "Бронзового века", оставалось крайне противоречивым.
его современников, молодой Бонапарт первых походов рисовался преемником освободительных традиций французской революционной армии. Идеализация эта поддерживалась отчасти еще и тем, что роль Великобритании в антинаполеоновских коалициях имела явно своекорыстный характер. Под прикрытием фраз о борьбе с французской тиранией речь шла прежде всего о британской торговой и колониальной экспансии, об укреплении экономического и политического положения правящих классов Англии. За издержки антинаполеоновских войн расплачивался английский народ; но сами эти войны отнюдь не имели для Англии того народного, отечественного, освободительного характера, какой получила в России война 1812 года.
Отношение Байрона к Наполеону прояснялось, освобождаясь от антиисторической идеализации, лишь постепенно, в ходе социально-политической борьбы 10-20-х годов, по мере того, как глубже и последовательнее подходил Байрон к пониманию смысла и задач национально-освободительных народных движений этого периода. Первый итог был подведен уже в 1815 г. в "Оде с французского". В этом стихотворении, резко отличающемся по глубине мысли от первых стихов того же цикла, идеализировавших Наполеона, Байрон приходит к смелому выводу об одинаковой враждебности народу любой тирании - будь то империя Наполеона или реставрированная монархия Бурбонов:
Страна уж дважды за науку
Платила дорогой ценой:
Вся мощь ее не в блеске трона
Но в справедливости одной
Для всех единого закона...
Для автора "Оды" Ватерлоо - отнюдь не конец революционной эпохи, а, напротив, начало новых освободительных битв народов. В первой строфе "Оды" эта грядущая освободительная борьба возвещается в романтических символах будущих кровавых столкновений космического масштаба. Начало "Оды" перекликается, в своей библейской образности, с некоторыми стихами из "Еврейских мелодий":
Что встарь предсказана пророком,
Скатилась огненным потоком,
И обратилась в кровь вода.
Но в следующих строфах Байрон отбрасывает эту библейскую символику. Переходя к прямой оценке политической современности, он провозглашает "виновность" всех тех, кто "рассыпал, как песок, богатство народов, проливал, как воду, народную кровь..." В заключительных строфах "Оды" намечается столь характерное для Байрона противопоставление справедливой освободительной войны несправедливым захватническим войнам. В лицо реакции Байрон бросает мысль о бессмертии свободы, которая "никогда не останется без наследников".
Ее для мира удержать.
Когда-ж ряды ее сомкнутся,
Тогда придет черед дрожать
Тиранам. Пусть они смеются
Придет пора кровавых слез.
(Перевод С. Ильина).
Пятью годами позже, после убийства герцога Беррийского, Байрон напомнил Меррею (письмо от 24 апреля 1820 г.) об этой пророческой финальной строфе "Оды с французского".
Конкретное общественно-политическое содержание намеченного в "Оде" идеала "справедливости одной для всех единого закона" было неясно поэту. Но образ народа как единственного надежного поборника свободы знаменовал собою новое и плодотворное направление в поэзии Байрона по сравнению с индивидуалистическим бунтарством "восточных поэм".
"Ода с французского" была опубликована в марте 1816 г., в разгар травли, принудившей Байрона покинуть Англию.
Буржуазная критика, начиная с Мура и Маколея, сделала все, от нее зависевшее, чтобы исказить смысл и причины этого разрыва. Стремясь скрыть действительную глубину пропасти, отделявшей Байрона от господствующих классов Англии, биографы поэта пытались объяснить предпринятую против него травлю семейным разладом, который в действительности послужил для нее лишь удобным предлогом.
Брак Байрона был несчастлив. Его жена, Аннабелла Мильбэнк, принадлежавшая к состоятельной дворянской семье и воспитанная в духе ханжества и консерватизма, не могла ни разделить общественных интересов своего мужа, ни оценить по достоинству его творчество. Через год после свадьбы она попыталась посредством медицинского освидетельствования добиться признания поэта сумасшедшим. После того как эта попытка потерпела неудачу, леди Байрон с новорожденной дочерью покинула мужа. Этот семейный конфликт, получивший скандальную огласку, был использован реакционными кругами как долгожданный случай для того, чтобы свести счеты со столь опасным противником, как Байрон.
Повода для расправы с Байроном реакция искала давно. Его смелые выступления в парламенте, политическое и религиозное свободомыслие его поэзии, сама его популярность, в свете которой меркли имена стихотворцев реакционно-романтического лагеря, - все это навлекало на него растущую ненависть правящих кругов. Ненависть эта прорывалась и ранее.
Антиправительственные стихотворения Байрона, в том числе его злые эпиграммы на принца-регента, получали широкую огласку среди читателей. Некоторые из этих стихотворений распространялись в рукописных списках, как, например, "Виндзорская пиитика" или "На королевское посещение склепа". Когда в начале 1814 г. Байрон опубликовал открыто, под своим именем, одну из таких эпиграмм ("Строки к плачущей леди") во втором издании "Корсара", это вызвало бешеную ярость всей правительственной прессы, "... газеты были в истерике, город безумствовал", - отметил в своем дневнике 18 февраля 1814 г. сам Байрон. Официозная "Морнинг пост" (от 8 февраля 1814 г.), причислив Байрона к "созвездию мелких поэтов" вместе с лордом Ньюджентом, Роджерсом, Льюисом и другими, издевательски советовала ему и прочим "молодым джентльменам" ограничиться, как "весьма невинной забавой", писанием стишков... вроде "Чайльд-Гарольда" (!), но "не претендовать на вмешательство в политику, для которой они, как кажется, чрезвычайно слабо подготовлены".
в действительности хорошо организованной кампанией, использовавшей против Байрона все возможные средства. Совместными усилиями кредиторов имущество его было описано и дом занят полицейскими приставами; газеты с воем и улюлюканьем рвали в клочья доброе имя поэта; его появление в "свете" встречалось оскорбительными враждебными демонстрациями. Как можно судить по нарочито неполным сообщениям Мура, в уничтоженных им мемуарах Байрона содержалась яркая сатирическая картина этих преследований. Еще в 1814 г. Байрон предвидел возможность своего разрыва с английским "обществом". В письме к С. Роджерсу от 16 февраля 1814 г. он заявляет, что не пойдет ни на какие уступки ради примирения со своими противниками: "Я снесу то, что смогу, а тому, чего не смогу снести, буду сопротивляться. Худшее, что они смогут сделать, это - исключить меня из общества. Я никогда не льстил ему и оно никогда не радовало меня... - а "есть мир и кроме него"" {*}.
покинул родину. Годом позже, при таких же обстоятельствах, то же вынужден был сделать и другой величайший поэт тогдашней Англии - Шелли.
{* Байрон цитирует здесь монолог шекспировского Кориолана (действие III, сцена 3), последние строки которого гласят:
Я презираю вас и город ваш!
Я прочь иду - есть мир и кроме Рима!