Приглашаем посетить сайт

История французской литературы. К.Ловернья-Ганьер, А.Попер, И.Сталлони, Ж.Ванье.
Лабрюйер (1645 – 1696).

Лабрюйер (1645 – 1696).

Жан де Лабрюйер родился в 1645 г. в Париже в семье мелкого буржуа. Начальное обучение мальчик, вероятно, получил у ораторианцев. Затем он изучал право с целью стать адвокатом в парижском Парламенте. В 1673 г. Лабрюйер отказывается от адвокатской деятельности и покупает должность казначея в финансовом бюро округа Канн. Продолжает жить в Париже. В 1684 г. Лабрюйер продает должность, чтобы стать наставником герцога Бурбонского, внука великого Конде. В 1686 г. Конде назначает его своим секретарем и делает «дворянином свиты». В 1688 г. анонимно опубликованы «Характеры». В 1689 – 1694 гг. выходят новые издания книги, пересмотренные и расширенные В 1693 г. Лабрюйер избран во Французскую академию, там он ведет яростное выступление против Новых. В 1694 г. побуждаемый Боссюэ, он втягивается в спор о квиетизме, выходят «». В 1696 г. Лабрюйер умирает в Версале от апоплексического удара.

Спокойный моралист.

Биография Лабрюйера полна лакун и умолчаний. Известно о нем немногое: человек скрытный, заурядный, скромного происхождения. Озабоченный карьерным ростом, пусть даже ценой потери независимости. Служба у Конде дает ему возможность беспрепятственно наблюдать за двором Людовика XIV и нравами того времени. Можно сказать, что этот человек сливается со своей книгой, которую пишет в расчете снискать славу и стать членом Академии. Протежируемый Конде, поддерживаемый многими святошами, подбадриваемый Боссюэ, Лабрюйер – это будет его единственное громкое выступление – со страсть. Ворвется в литературную баталию, противопоставлявшую сторонников Древних (Расин, Буало) и Новых (Фенелон, Фонтенель).

Характеры (1688).

«Характеру Теофраста, переведенные с греческого, с характеристикой нравов нашего века». После нескольких изданий ссылка на античный образец ограничивается «Рассуждениями о Теофрасте», предшествующими произведению и уточняющими намерения автора.

«Произведения разума» (I) является вступлением, подчеркивающим величие, значение и сложность профессии писателя. В главе «О достоинстве» (II). Автор сожалеет о неблагодарности современной эпохи, которая плохо вознаграждает талантливых людей. Размышления о видимости и мнении составляют главу III «О женщинах», напоминающую о принадлежащей женщинам роли социального руководителя, а глава IV « О сердце» говорит о важности чувства в практике общественной жизни; глава «О светском обществе и об искусстве вести беседу» (V) основывается на салонных наблюдениях. Расширяя изучение мира, автор затрагивает вопросы о богатстве («О житейских благах»,VI), о городской жизни и ее требованиях («О городе», VII), о придворной жизни и связях между властью и честолюбием («О дворе», VIII, «О знати», IX). Продолжая описание, книга дает картину общественного устройства («О монархе и государстве», X), затем переходит к индивидууму и его поведению в важной главе «О человеке» (XI). Продолжение произведения, состоящее из пяти глав, не столь однородно: в главах «О суждениях» (XII), «О моде» (XIII). «О некоторых обычаях» (XIV), «О плоти» (XV), «Могучие умы» (XVI) приведены максимы и портреты, возвращающиеся к теме мнения, вкуса, образования, социального карьеризма, религиозного красноречия, атеизма и либертинажа.

Законченная форма. Лабрюйер проявляет особую заботу о редактировании своей книги, переделывая. Исправляя, приглушая, выверяя ее третьей максимой «Характеров»: «Писатель должен быть таким же мастером своего дела, как, скажем, часовщик: автору требуется не только ум». Верный манере моралистов, он делит сой текст на фрагменты, которые любовно варьирует: чеканные и сжатые максимы, небольшие картины, портреты, диалоги, краткие рассуждения. Поиск истины происходит с использованием всех ресурсов риторики. Забота о разнообразии и «скрупулезной точности» (гл. I, 29), предполагает использование языка, одновременно точного и красочного («Большая шляпа не добавит порядочности», гл. XII, 29), тщательного и ироничного («Сколько друзей, сколько родственников появляется у вновь избранного министра!», гл. VIII, 90), метафорического и строгого (“Ум так относится к таланту, как целое к части», гл. I, 55). Подобное, немного прикладное, искусство соединяется с возвышенной эстетикой классического идеала.

Лабрюйер пытается не столько описать свою эпоху на манер мемуариста, сколько изобличить ее с позиций бдительного очевидца событий: «Я отдаю публике мой долг, то, что должен; я заимствовал у нее материал для этого произведения», - пишет он во вступлении. Работая «согласно природе», он стремится воссоздать нравы и характеры своего века. Игра в «ключи», которой предавались с целью узнать прототипы, менее плодотворна, чем попытка восстановить образ человеческой натуры во все ее единстве. С помощью портретов составляется опись недостатков и пороков человечества: тщеславие (Филемон и Менипп), ложь (Онуфр), педантизм (Ацис), хвастовство (Арриас), эгоизм (Гнатон), самонадеянность (Гитон), фетишизм ( Дифил) и т. д. Более сухо максимы осуждают пороки частной и особенно публичной морали: честолюбие, беззаконие, несправедливость, аристократическую надменность («Знать гордится перед простыми людьми тем злом, которое она им делает, и тем добром, которого она не делает», гл. IX, 22), войну. Жестокого приговора сатирика избегают лишь король, которого он уважает (“Не требуется даров небесных, чтобы хорошо править!», гл. X, 35), и народ, которому он воздает по заслугам и с которым солидарен.

Совершенство стиля, осмотрительность в пристрастиях и суждениях, восхваление добродетели (без иллюзий), симпатия к «честному человеку» делают Лабрюйера прекрасным представителем классической умеренности. Тем не менее пылкость нападок, обличение самых вопиющих пороков и глубина моральных оценок делают его новатором в глазах потомков. Век Просвещения пытался открыть в нем предвестника философского духа; XIX в. (Стендаль и Флобер, например), а затем и современные писатели (Пруст, Жид) ссылаются на него – до такой степени, что опровергают первые строки его «Характеров»: «Все уже сказано, мы появились на свет слишком поздно, после того как человечество семь тысячелетий существует и мыслит… нам остается лишь собирать колоски за древними или за наиболее умелыми из недавних».