Приглашаем посетить сайт

История французской литературы. К.Ловернья-Ганьер, А.Попер, И.Сталлони, Ж.Ванье.
Монтень (1533 – 1592).

Монтень (1533 – 1592).

Мишель Эйкем родился в 1533 г. в замке Монтень, недалеко от Бордо. В 1539 – 1546 гг. он учился в Гиеньском коллеже, затем на юридическом факультете в Тулузе. В 1554 г. становится членом парламента Перигё, затем знакомится с Этьеном де Ла Боэси, который будет его ближайшим другом вплоть до смерти в 1563 г. В 1557 г. Монтень уже член парламента Бордо, а в 1571 г. он удаляется в свой замок, где большую часть времени проводит в библиотеке, хотя и продолжает интересоваться общественной жизнью (появляется при королевском дворе, принимает у себя будущего Генриха IV и т. д.). В 1580 г. в Бордо выходят «Опыты»; Монтень лично преподносит их королю. В 1580 – 1585 гг. он путешествует по Германии и Италии, в 1581 – 1585 гг. становится мэром города Бордо. В 1588 г. выходит в свет второе издание «Опытов», дополненное и расширенное. Автор продолжает редактировать и дополнять «Опыты» до самой смерти.

Человек одной книги.

Если оставить в стороне «Журнал путешественника», текст которого был обнаружен только в 1770 г., Монтень написал только «Опыты», и только смерть смогла прервать их редактирование. «Кто же не видит, что я избрал себе путь, двигаясь по которому безостановочно и без устали, я буду идти и идти, пока на свете хватит чернил и бумаги?»(III,9). Первым читателем последующих изданий «Опытов» становится сам автор, иногда исправляя, часто «добавляя» здесь короткое рассуждение, там – цитату, в другом месте – длинный параграф. Поэтому современные издатели публикуют «Опыты» в различных изданиях, часто обозначаемых буквами: А – для издания 1580 г., И – для издания 1588 г., С – для текстов, написанных Монтенем от руки в период между 1588 г. и датой его смерти, находящихся в одном экземпляре, который сохранился в Бордо.

Природа «Опытов».

Три книги «Опытов» оформлены в виде глав очень неравной длины, название которых указывает на один или несколько сюжетов. Порядок, в котором они сменяют друг друга, часто нелегко понять. Книга I содержит 57 глав с эссе в середине, которое должно было содержать трактат Ла Боэси «Рассуждения о добровольном рабстве» (не включенный в состав книги); мы находим здесь также некоторые знаменитые заглавия: «О воспитании детей», «О дружбе», «О каннибалах», «Об именах», «О скорби» и т. д. Книга II состоит из 37 глав, среди которых одна «Апология Раймунда Сабундского» занимает более ста страниц; под предлогом защиты Раймунда Сабундского, для которого существование Бога доказывается «с помощью естественных доводов и доводов человеческого разума» (II,12) (натуральная теология), Монтень упрекает своих хулителей в недостатке истинной веры и приводит аргументы, лишенные в человеческом смысле всякой законности. Книга III состоит из 13 больших глав, сильно отличающихся по размерам от одно-двухстраничных эссе первой книги.

Происхождение «Опытов»  «…Ум мой порождает столько беспорядочно громоздящихся друг на друга, ничем не связанных химер и фантастических чудовищ, что, желая рассмотреть на досуге, надеясь, что со временем, быть может, он сам себя устыдится» (I,8). Таково произведение. В котором собрано все, что занимает мысли Монтеня: воспоминания о различных книгах, события истории, происходивших на его глазах (открытие Америки, гражданские войны и т. п.), а также события повседневной жизни (например, падение с лошади (II,6)), интимные мысли. Все служит ему материалом для размышлений; как он отмечает это в первой редакции (I,20), «суждение является орудием по любому, а иногда и по нескольким поводам. По этой причине в собранных мною здесь главах я использую все виды поводов».

Название. – это опыт, а также испытание. Попытка исследования всего того, что составляет жизнь Монтеня, и его взгляд на эту жизнь. Он отказывается излагать прописные истины. В знаменитой главе «О воспитании детей» (I,26) Монтень всего лишь говорит о просвещении, которое руководит всей жизнью взрослого человека и которое сам автор практиковал на протяжении всей своей жизни: «Пусть наставник заставляет ученика как бы просеивать через сито все, что он ему преподносит, и пусть ничего не вдалбливает ему в голову, опираясь на свой авторитет и влияние; пусть принципы Аристотеля не становятся неизменными основами его преподавания, равно как не становятся ими и принципы стоиков или эпикурейцев. Пусть учитель изложит ему, чем отличаются эти учения друг от друга; ученик же, если это будет ему по силам, пусть сделает выбор самостоятельно или, по крайней мере, останется при сомнении. Только глупцы могут быть непоколебимы в своей уверенности».

Это сомнение станет постоянным побуждением к поиску истины, ограниченному тем не менее человеческой сутью.

Философия пределов познания.

Недоступные истины. Согласно Монтеню, некоторые истины слишком возвышены для нашего разума; это, в частности, касается существования Бога и религии: «Сделать пригоршню больше кулака, охапку больше руки…невозможно и чудовищно ()» (II,12). Мы можем лишь полагаться на Господа и его помощь, следуя вере наших отцов.

Сомнительные и опасные воззрения. Некоторые воззрения, выдающие себя за истины, ставят под вопрос всю организацию общества, и следует быть весьма самонадеянным, чтобы вводить изменения, последствия которых непредсказуемы: «Это дело для тех, кто хочет…излечить болезнь смертью» (III,9). Подобный «консерватизм» Монтеня вписывается в контекст гражданских войн, которые погружают королевство в «беды и руины» на протяжении более двадцати лет; отсюда также следует острое понимание пределов человеческого познания.

готов негодовать, столкнувшись с необычным. Самым ярким примером является высказывание Монтеня о поведении испанцев по отношению к народам Америки: «Я нахожу…, что в этих народах, согласно тому, что мне рассказывали о них, нет ничего варварского и дикого, если только не считать варварством то, что нам непривычно».

Источники традиционных ошибок. Много ловушек подстерегает человека на пути поиска правды. Подобное представление порождает страх у философа – преимущественно мудреца, - помещенного «в клетку из тонких, редких железных прутьев, высоко подвешенную на башнях собора Парижской Богоматери» (II. 12), в то время как он находится в полной безопасности. Это может быть физическая боль или некая домашняя забота, способная лишить человека спокойствия (там же). Что касается разума, обязанного властвовать над страстями и беспорядком ощущений, он является всего лишь «тем образом системы понятий, которую каждый выковывает в себе…; он может иметь сто противоположностей вокруг одного и того же сюжета» (там же).

Всемирная нестабильность. В конце концов, - и мы оставляем в этом случае проложенные философией тропы, - как увидеть правду в постоянно меняющемся мире? Более всех других Монтень чувствует постоянные изменения, которые наблюдает прежде всего в себе самом: «Я тогдашний (в 1580) и я теперешний – совершенно разные люди, и какой из нас лучше, я, право, не взялся бы ответить» (III,9); он заявляет, что это всемирный закон: «Мир – не что иное, как бесконечное разнообразие и несходство» (II,2).

«Я беру его (мир) таким, каков он предо мной в то мгновение, когда занимает меня. И я не рисую его пребывающим в неподвижности. Я рисую его в движении, и не в движении от возраста к возрасту ил , как говорят в народе, от минуты к минуте» (III. 2).

Жить с сознанием, вечно готовом к многочисленным событиям, просеивать их сквозь сито своего собственного суждения – вот сущность проекта и сюжета «Опытов», таких, какими они представлялись самому автору: «Все мои писания не более, чем протокол, регистрирующий всевозможные проносящиеся вереницей явления» (там же).

Другие темы «Опытов». «» (I,5). Монтень сам говорит об этом: никакая тема не выбирается автором a priori; выбор тем в «Опытах» заведует случай. Конечно, некоторые сюжеты рассматриваются им вновь и вновь, что свидетельствует о неравнодушии автора к этим темам. Они никогда не обсуждаются в одном-единственном месте произведения, даже если иногда дают название той или иной главе (таковы «О молитвах», «О педантизме», «О тщеславии»). Среди рассмотренных сюжетов (с большим количеством цитат латинских поэтов и историков) дружба и «торговля» (общение) людей, любовь, женщины, управление публичными делами, боль, старение и смерть, а также авторское «я», которое так часто служит «предметом» «Опытов».

«Я» в «Опытах»

Это не автобиография«Опытах» вы не найдете хронологии его жизни, он опускает также некоторые свои поступки, тем не менее очень важные.

Однако автор постоянен и точен, поскольку все время использует собственный опыт. В 1580 г. он заявляет, что написал свое произведение «для удобства своих родителей и друзей, для того…, чтобы они могли обнаружить в нем какие-либо признаки (своих) состояний и настроений». Но речь идет об интимном описании, а потому оно заставляет нас проникнуть в суть жизни. В то, что есть в ней самого глубокого. Таким образом, мы представляем Монтеня гораздо лучше, чем других авторов, любезно рассказывающих о малейших событиях своей жизни.

. «Я… повествую о своей сущности в целом как о Мишеле де Монтене, а не как о филологе, поэте или юристе» (III,2). Нет, Монтень не признается в чем-то интимном, но кое-какие сведения о нем мы найти можем. Например, мы узнаем, что он «одевается только в черное и белое, подражая (своему) отцу» и что он не может «ходить расстегнутым и с оторванными пуговицами» (глава, где он приводит свои размышления «Об обычае носить одежду», в целом являющаяся размышлением об относительности костюмов). Глава «О самодовольстве» (II,17) богата мелкими деталями, рассказывающими нам о вкусах и привычках Монтеня; но прежде всего это размышления о том, «что мы создаем себе преувеличенное мнение о наших достоинствах. Основа его – безотчетная любовь, которую мы питаем к себе и которая изображает нас в наших глазах иными, чем мы есть в действительности»: речь идет о том, чтобы определить свое место в мире, не слишком себя переоценивая и не слишком недооценивая. «Я вовсе не требую, чтобы из страха перед самовозвеличиванием люди принижали себя и видели в себе нечто меньшее, чем они есть: приговор во всех случаях должен быть равно справедливым. Подобает, чтобы каждый находил в себе только то. Что соответствует истине». Последняя глава «Опытов» изобилует личными откровениями, но ее название «Об опыте» достаточно говорит о направлении этого «состряпанного мною здесь кушанья», являющегося «итогом моего жизненного опыта»: «Тот предмет, который я изучаю больше всякого иного, - это я сам. Это моя метафизика, это моя физика» (III,13).

Разумеется, любовь Монтеня к самоанализу неоспорима, так же как наслаждение, которое он испытывает, оказываясь один на один с самим собой: «Уединение, которое я люблю и которое проповедую, состоит главным образом в переносе моих привязанностей и мыслей на себя самого и в ограничении и сокращении не только моих усилий, но и моих забот и желаний» (III,3). Но что отличает его от всех влюбленных в собственное «я» - это прежде всего эпистемологический и моральный аспект, который чувствуется у него наиболее явственно в изучении самого себя: «Для суда над самим собой у меня есть мои собственные законы и моя собственная судебная палата, и я обращаюсь к ней чаще, чем куда бы то ни было, Сдерживая себя, я руководствуюсь мерою, предуказанной мне другими, но, давая себе волю, руководствуюсь лишь своей мерою. Только вам одному известно, подлы ли вы и жестокосердны или честны и благочестивы; другие вас вовсе не видят; они составляют себе о вас представление на основании внутренних догадок. Они видят не столько вашу природу, сколько ваше умение вести себя среди людей; поэтому не считайтесь с их приговором, считайтесь лишь со своим» (III,2).

Создание самого себя всегда ничтожных и не имеющих крепкой основы, с которыми он сталкивается, будучи в полном сознании. Его книга неотделима от него самого: «Моя книга в такой же мере создана мной, в какой я сам создан моей книгой. Эта книга, неотделимая от своего автора, книга, составляющая мое основное занятие. Неотделимую часть моей жизни, а не занятие, имеющее какие-то особые, посторонние цели, как бывает обычно с другими книгами» (II. 18).

.

Речь Монтеня«Речь, которую я люблю, - это бесхитростная, простая речь, такая же на бумаге, какая на устах; речь сочная и острая, краткая и сжатая, не столько тонкая и приглаженная, сколько мощная и суровая» (I,26). Не стремясь идти исхоженными путями, Монтень придает своему произведению ощущение жизни, которое хочет описать в собственном стиле. Главы не отличаются слишком большим порядком, однако «только умный читатель способен потерять смысл моего сюжета, но не я сам» (III,9). Отклонения от темы увлекают нас в лабиринты мыслей писателя, но он это осознает. Сочность используемых им выражений переносит нас у глубь пережитой, прочувствованной мысли; ни одной абстракции не выходит из-под его пера; «К чему эти возвышенные философские остроты, которых не может понять ни одно человеческое существо?» (III,9).

В литературе своего времени Монтень является чужеродной фигурой, и он сам это отмечает: «Я берусь за перо только тогда, когда меня начинает томить слишком гнетущее безделье, и пишу только находясь у себя дома. Между тем обстоятельства вынуждают меня месяцами отлучаться из дому, и потому я пишу лишь время от времени. С большими перерывами» (II,37). Возможно, это ответ знати, поголовно хватающейся за перо, а не за плуг, рабский инструмент. Но в большей степени это резкий отказ подчиняться правилам сочинительства, руководящим моральными и философскими трактатами. Монтень отказывается от влияния риторики, все секреты которой ему тем не менее известны: «Возвращаясь к дару слова. Я должен сказать, что не нахожу большой разницы между тем, кто умеет только неуклюже выражаться, и тем, кто ничего не умеет делать, кроме как выражаться изящно» (I,40).

. «Воспитывать и как следует» - таковы амбиции произведения и человека, далекого от суровых требований традиционной морали, но имеющего потребности, сформированные им самим и позволяющие ему заявить: «Самый очевидный признак мудрости – это постоянная веселость; ее состояние подобно вещам на поверхности луны: всегда безмятежное» (I,26). Монтень не тот человек, который «проводит время», поскольку «он прогоняет дурное и притягивает хорошее», ничего не теряя в жизни: «Тешит ли меня какая-нибудь плотская радость? Я не растрачиваю попусту своих ощущений, но вкладываю в них душу не для того, чтобы погружаться в эти ощущения до конца, но чтобы радость моя была полнее; не для того, чтобы раствориться в них, а для того, чтобы найти себя» (III,13).

Подобный диалог с самим собой, осуществленный исключительно благодаря определенному и полностью осознанному стилю «Опытов» показывает высший гуманистический план произведения.