Приглашаем посетить сайт

История французской литературы. К.Ловернья-Ганьер, А.Попер, И.Сталлони, Ж.Ванье.
Рабле (1483 или 1494 – 1553)

Рабле

(1483 или 1494 – 1553)

Биография Франсуа Рабле известна очень плохо. Неизвестна даже дата его рождения в Шиноне, есть сведения только о том, что его отец был адвокатом. Вероятнее всего, он изучал в юности право и богословие. В 1521 г. Рабле поступает во францисканчкий монастырь в Фонтене-ле-Конт, где знакомится с греческим языком, там у него конфискуют книги. В 1524 г. он поступает в бенедиктинский монастырь в майезе. В 1530 г. получает степень бакалавра медицины в Монпелье. В 1532 г. работает врачом в лионской больнице, выпускает сочинения Гиппократа в своем переводе и со своими комментариями, «Лекарственные письма» Манарди на латыни и книгу «Пантагрюэль, король дипсодов…».

В 1533 г. Рабле пишет «Пантагрюэлевское предсказание», в 1534 г. (или 1535) – «». В 1535 г. выходит его «Топография античного Рима» Марлиани.

С 1533 по 1549 г. Рабле неоднократно бывает в Риме как врач и как секретарь различных дипломатов, в частности, двоюродных братьев Жоашена Дю Белле. В 1538 г. он входит в свиту Франциска I во время встречи с Карлом V в Эг-Морте. В 1546 г. выходит «». После осуждения «Третьей книги» богословами Рабле скрывается в Меце, тогда не входившем в состав Франции. В 1548 г. издает первые главы «Четвертой книги» , в 1549 г. – «Скиомахию», повествование о празднествах, устроенных в Риме кардиналом Дю Белле по случаю рождения сына Генриха II, в 1552 г. – «Четвертую книгу героических деяний и речений доблестного Пантагрюэля». Умирает Рабле в 1553 г. в Париже. В 1564 г. выходит в свет «Пятая книга».

В 1532 г., уже прославившись как врач и эрудит, Рабле публикует на французском языке под псевдонимом Алькофрибас Назье (Alcofribas Nasier – анаграмма имени Francoir Rabelais) книгу «Пантагрюэль, король дипсодов, показанный в его доподлинном виде, со всеми его ужасающими дениями и подвигами», а через два года «Повесть о преужасной жизни великого Гаргантюа, отца Пантагрюэля».

Через двенадцать лет и вплоть до своей смерти Рабле издает продолжения приключений Пантагрюэля под собственным именем; фактически традиционная история о великанах уступает место рассказу о злоключениях Панурга, в которые тот вовлекает своего друга Пантагрюэля и его товарищей. «Пятая книга», посмертная и в основном представляющая собой собрание найденных издателем отрывков, подводит итог двум предыдущим.

Разностороннее произведение

Роман не подходит ни под какую классификацию. Огромная эрудиция граничит в нем с фарсовой, народной линией; самые невероятные эпизоды смешиваются с размышлениями по поводу великих волнений века; здесь собраны все степени комического от тончайшей пародии до абсурда и скатологии, все вовлекается в доходящий до головокружения вымысел.

Рабле, вне всякого сомнения, сам развлекается в компании своих персонажей, но это отнюдь не делает роман бессмысленным. Чтение его приносит ни с чем не сравнимое удовольствие.

Огромный мир.

«Гаргантюа и Пантагрюэль» с первой же страницы читатели попадают в мир добрых великанов. Этот мир широк, все вещи в нем гигантские, в нем весело и вольготно, он несет в себе изумительное богатство красок, образов, идей. Писатель своей многогранной сатирой, своим смехом обрушивается на все косное, отсталое, противопоставляя ему гуманистический, положительный идеал в педагогике, этике, организации общества и государства. И везде и всюду во главу угла он ставит человека. Изображая человека. Он стремится показать его самого, его действия и отношения как можно шире и богаче. Для каждого образа он находит неповторимые характеристики, щедрой рукой бросает эпитеты. Вот брат Жан из книги о Гаргантюа:»…в аббатстве находился молодой монах по прозванию брат Жан Зубодробитель, человек молодой, прыткий, щеголеватый, жизнерадостный, разбитной, храбрый, отважный, решительный, высокий, худощавый, горластый, носатый, мастак отбарабанить часы, отжарить мессу и отвалять вечерню». У Рабле целое – будь то человек, или событие, или что-то другое – складывается из деталей, и каждая деталь конкретна, реальна. В результате и целое предстает перед нами в ясных, убедительных почти осязаемых очертаниях, повествование Рабле воспринимается как правда жизни, как истина. Эту правду жизни еще подчеркивает гротеск. И гротеск, и гипербола, и аллегория у Рабле всегда отличаются точность. Детали, конкретность, пластичность рисунка. В овеянных фантастикой народной сказки образах Гаргантюа и Пантагрюэля мы находим таких же реальных людей, как и во вполне земных образах брата Жана, Панурга, парижского шута Жоана. Языковая ненасытность писателя является мерой богатства его вымысла. Анатоль Франс восхищался этой влюбленностью писателя в слово: «Он пишет играючи, словно забавы ради. Он любит, он боготворит слова. До чего же чудесно наблюдать, как он нанизывает их одно на другое! Он не может, не в силах остановиться».

Человеческое тело в его целостности.

В «Третьей книге» (гл. 8) есть длинное рассуждение Панурга о том, что самая первая по времени и самая важная часть военных доспехов есть гульфик, защищающий половые органы. «Коли потеряна голова, то погиб только ее обладатель, а уж коли потеряны яички, то гибнет весь род человеческий», - говорит он здесь и прибавляет, что половые органы и были теми камнями, с помощью которых Девкалион и Пирра восстановили человеческий род после потопа. Сигналом воскрешения Эпистемона является «громкий пук», столь же естественное дыхание жизни, как предшествовавшее ему чихание («Пантагрюэль», гл. 30).

Через весь роман проходит могучий поток гротескной телесной стихии: разъятое на части тело, обособленные гротескные органы (например, в Панурговых стенах из мужских половых органов), кишки и внутренности, разинутые рты, пожирание, глотание, еда и питье, акты испражнения, моча и кал, смерть, родовые акты, младенчество и старость и т. п. Все, что есть в человеке плотского, даже «низменное», превосходно известно врачу, считающему, что нет ничего естественнее возврата к природе. Рабле не только изображает гротескный образ тела во всех его существенных моментах, но дает и теорию тела в родовом аспекте. В «Третьей книге» (гл. 26) он говорит: «И я вот на чем порешил: отныне во всем моем Рагу каждому преступнику, приговоренному судом к смертной казни, будет предоставлен день или два по кралям соваться, так чтобы в семяпроводе у него нечем было изобразить букву игрек. Такая драгоценная вещь непременно должна быть употреблена в дело. Глядишь, от него кто-нибудь и родится. Тогда он умрет со спокойной совестью, ибо вместо себя оставит другого человека», В той же «Третьей книге» есть рассуждение о том, «почему новобрачные освобождаются от обязанности идти на войну». Здесь развивается та же тема родового тела. Это вообще одна из ведущих тем всех теоретических рассуждений в «Третьей книге».

Та же тема родового тела, но уже в историческом аспекте, как тема бессмертия и роста человеческой культуры, развивается в знаменитом письме Гаргантюа к Пантагрюэлю. Тема относительного бессмертия семени дается здесь в неразрывной связи с темой исторического прогресса человечества. Человеческий род не просто обновляется с каждым новым поколением, но каждый раз поднимается на новую высшую ступень исторического развития.

После счастливого детства великан посещает несколько университетов. В затем прибывает в Париж, где получает письмо от своего отца, побуждающего сына продолжать обучение. Письмо отца пришлось Пантагрюэлю по сердцу. «Получив и прочитав это письмо, Пантагрюэль взыграл духом и загорелся желанием учиться еще лучше, и, видя, как он занимается и успевает, вы бы сказали. Что ум его пожирает книги, как огонь пожирает сухой вереск, - до того Пантагрюэль был въедлив и неутомим».

Пантагрюэль знакомится с Панургом (по-гречески «хитрец, пройдоха»), неистощимым выдумщикос, «озорником, шулером, кутилой, гулякой и жуликом, каких и в Париже немного». В конце книги Пантагрюэдь узнает о смерти отца, о том, что враги вторглись в его родную страну Утопию, опустошили ее, осадили столицу… И великан в сопровождении своих старых и новых друзей мпешит на помощь родине. В результате успешных военных действий враги разбиты, король Анарх взят в плен, и Панург направляет энергию Пантагрюэля на полезные занятия.

Гаргантюа (1534 или 1535).

Рожденный весьма «странным способом», из уха своей матери Гаргамеллы, Гаргантюа, отец Пантагрюэля, с самого детства демонстрирует свою находчивость, но наставники считают его «глупым и мечтательным». Когда обнаруживается полная несостоятельность схоластического обучения Гаргантюа, к нему приглашают нового учителя, гуманиста Панократа. Ознакомившись с неправильным укладом жизни Гаргантюа, Панократ решает обучать его иначе. Повторяя уроки, Гаргантюа «отвечал их наизусть и тут же старался применить к каким-либо случаям из жизни…» Добрых три часа посвящались чтению. «После этого выходили на воздух… шли в луга и там играли в мяч, в лапту… столь же искусно развивая телесные силы, как только что развивали силы духовные». За едой беседовали «о свойствах, особенностях, полезности и происхождении всего, что подавалось на стол – хлеба, вина, воды, соли, мяса, рыбы, плодов, трав, корнеплодов…» После этого приносили карты – не для игры, а для всякого рода остроумных забав, основанных всецело на арифметике…»

– лучшие его качества воплощены в полнокровном образе брата Жана-Крошителя – совместно со своими друзьями и единомышленниками наносит Пикрохолу поражение.

Народ возвращается к мирной жизни, а гаргантюа награждает своих помощников и союзников. Брат Жан при содействии Гаргантюа основывает Телемское аббатство. «Теллем» по-гречески значит «желание». Правила Талема сводятся к одному-единственному: «Делай, что хочешь».

Третья книга (1546)

Панург задумывает жениться, но хочет быть уверенным, что не будет увенчан рогами, ни бит, ни обворован. Пантагрюэль предлагает ему обойти несколько гадателей: Панург бросает жребий, консультируется у сивиллы, слепца, старого умирающего поэта, некоего специалиста по предсказаниям. Наконец Пантагрюэдь решает собрать у себя врача, богослова, философа и юриста. Он консультируется у шута Трибуле, а затем у судьи Бридоле, который делает выводы, гадая на костях. Панург не согласен со всеми полученными рекомендациями, предсказывающими ему неудачу, и решает отправиться к оракулу Божественной Бутылки. Путешественники берут с собой волшебной растение пантагрюэлион, траву Пантагрюэля, способную удесятерить человеческие способности. Наконец путники прибывают к оракулу Божественной Бутылки, которая в качестве ответа Панургу изрекает: «Тринк», т. е.»Пей», что каждый толкует по своему разумению: натуры более низменные, как Панург или брат Жан, понимают это лишь как призыв к выпивке, но для людей просвещенных, «истинных пантагрюэлистов», это приглашение пить из «источника мудрости».

Четвертая книга (1552) и Пятая книга (1564).

– государство прокуроров, страна ябед, населенная сутягами. Они благоденствуют только тогда, когда добиваются, чтобы их избили. «Способ у них такой: когда какой-нибудь монах, священник, ростовщик или адвокат имеет зуб на дворянина, он подсылает к нему одного из сутяг. Сутяга вызывает его в суд, назначает дело и в согласии с полученной инструкцией бесстыдно оскорбляет его, пока дворянин не увидит себя вынужденным хватить его палкой или шпагой по голове, переломать ему ноги и спустить его в окно или со стены. После этого сутяга четыре месяца купается в золоте…» Вот два острова, обитатели которых находятся в постоянной взаимной вражде: га одном, названном Жалким, обитает чудовищный Постник, сам великий пост католичества; на другом, Диком, - свирепые жирные Колбасы. Путешественники попадают га острова папефигов и папоманов. Первые не признают папу римского – показывают ему фигу, вторые – боготворят главу католической церкви. Удивительные события происходят и на корабле, на котором странствуют телемиты. Изобретательный Панург наказывает алчного купца: он покупает у него втридорога лучшего барана и бросает в море – на голос вожака устремляется все стадо, и последний баран, которого тщетно пытается удержать купец, увлекает за собой в пучину и самого владельца. Отсюда пошло крылатое выражение «панургово стадо»…

Самые раблезианские страницы в пятой книге посвящены описанию острова Зврнкого, населенного птицами, названия которых весьма красноречивы: клирцы, инокцы, священцы, аббатцы, епископцы, кардинцы и единственный в своем роде папец, и острова Застенка, где заседает суд, а судьями являются Пушистые Коты (дело в том, что во Франции судейские мантии были оторочены кошачьим мехом). Пушистые Коты во главе с жестоким Цапцарапом «вешают, жгут, четвертуют, обезглавливают, умерщвляют, бросают в тюрьмы, разоряют и губят все без разбора… Порок у них именуется добродетелью, злоба переименована в доброту, измена зовется верностью, кража – щедростью, девизом служит грабеж». Спастись от преследования со стороны Котов можно только при помощи взятки…

В последней книге продолжается, по-прежнему в форме сатирической аллегории, описание странствий Пантагрюэля и его спутников в оракулу Божественной Бутылки; путешественники не забывают о цели своих скитаний – о желании Панурга узнать, наконец, жениться ли ему или нет. Ответ Бутылки заключается в одном слове: «Тринк»-«пей!» Жрица так объясняет ответ оракула: «заметьте, друзья, вино нам дано, чтобы мы становились как боги, оно обладает самыми убедительными доводами… истина сокрыта в вине. Божественная Бутылка вас к нему и отсылает…» Так Панург и не получил долгожданного ответа…

Рабле – рассказчик.

Прологи«Пантагрюэле» предваряется прологом, адресованным автором-рассказчиком «благосклонным читателям». В предисловии к первой книге автор предупреждает читателя, чтобы тот не судил по видимости, не доверял внешнему значению слов, а стремился проникнуть в их сокровенный смысл, намекая таким образом на необходимость понимать иносказание. Рабле то пародирует болтовню шарлатана в начале «Пантагрюэля», то выдает полную остроумия речь в «Гаргантюа». В 1546 г. автор «Третьей книги» в прологе обрушивается на ненавистное ему духовенство, восклицая с негодованием: «Вон отсюда, собаки» Пошли прочь, не мозольте мне глаза, капюшонники чертовы!.. А ну, проваливайте, святоши! Я вам задам, собаки» Убирайтесь, ханжи, ну вас ко всем чертям!» Пролог к «Пятой книге» бичует врагов Рабле, который остается здоровым и расположенным благодаря пантагрюэлизму «к некоторой веселости ума и полным презрения к вещам непредвиденным» (последнее определение мудрости великана).

На протяжении всего повествования рассказчик неоднократно обращается к читателю, особо настаивая на правдивости своих заявлений; он, не колеблясь, сам становится одним из сотоварищей великана, вымышленным персонажем, участвующем в приключениях своего собственного романа.

Композиция романов. Если композиция «Пантагрюэля» и «Гаргантюа» следует схеме рыцарских романов (детство, учеба. Военные подвиги), «Третья книга» начинается и заканчивается двумя похвальными словами – долгам и пантагрюэлиону, а остальная часть произведения представляет собой серию бесконечных предсказаний, предрекающих Панургу его будущее. «Четвертая книга» составлена из сменяющих друг друга эпизодов, объединяющихся только веселыми компаньонами двух великанов. Все персонажи больше говорят, чем действуют, и увлекают читателя в сторону от основного пути, чтобы послушать многочисленные анекдоты, фаблио, не забывая о «веселых спорах», в которых персонажи соперничают в искусности, обмениваясь часто гривуазными репликами. Так образуется мир, в котором объединяются народные сказки и научные изыскания, смешные сцены и наполненные смыслом эпизоды, оставляющие чувство наслаждения и двусмысленности.

Персонажи. «Великие и неоценимые хроники л великом и огромном великане Гаргантюа», Рабле поступает с ними по своему усмотрению, часто забывая об их тучности.

Никогда не расстающихся с Пантагрюэлем компаньонов характеризуют только их имена: Эпистемон – ученый, Гимнаст – акробат, Панург – хитрец и т. д., определяющие их поступки. Хотя известно о некоторых физических чертах брата Жана и Панурга, они также определяются своими словами и поступками. Не имея прошлого, ни один из персонажей Рабле не умирает, за исключением матерей великанов, умерших, едва произведя своих детей на свет.

Темы для размышления

Образование. Начиная с «Пантагрюэля», Рабле рассматривает важную для гуманистов тему образования. В Париже молодой великан получает письмо от отца, излагающего ему обширную программу, в которой учит сына «не терять ни единого часа». Однако ничто не позволяет противопоставить «складную голову» ученика Монтеня «набитой голове» ученика Рабле согласно распространенному утверждению.

времени. Понократ обращается к сообразительности ученика и его способности к наблюдению; не забыты пение и музыка, а также гигиена и физические упражнения, приводящие душу и разум в равновесие.

Короли и королевства. На протяжении всего повествования Рабле выводит на сцену монархов при исполнении их обязанностей. Монархи ведут между собой войны. В «Гаргантюа» автор в основном ссылается на современные той эпохе войны. Война идет исключительно из-за амбиций Пикрохола («Горькой желчи»). Грангузье делает все, чтобы не оттолкнуть своего всегдашнего союзника, но ему приходится взяться за оружие, чтобы защитить своих подданных. Исключительно оборонительная война, которую он ведет, позволяет осуществлять правосудие, а не месть, в то время как его противник доходит до жестокости. Для Рабле, также как и для Эразма, война «противоположна вере в Евангелие» (гл. 46). А Грангузье, как подчеркивает Гаргантюа, является тем философом - королем, о котором мечтал Платон.

В «Четвертой книге», когда Пантагрюэль предлагает вмешаться, чтобы положить конец войне между Постником и Дикими Колбасами, его разубеждают: церковный собор, говорит лоцман, выступил против Колбас и пригрозил Постнику, чтобы он не смел заключать с ними союз; иными словами, те, кто держит пост, даже если они лицемеры, должны противопоставляться тем, кто любит вкусно покушать, вплоть до объявления войны. Гуманист берется защищать то, что сделала сама церковь.

Религия«Четвертой книги», чтобы критиковать Римскую католическую церковь. Все говорит о том, что он разделяет идеи евангелистов: критика продажи индульгенций, культа реликвий, паломничеств и других обычаев; сатира на невежественных богословов, ленивых монахов и паразитов общества и т. д.

Если эти идеи обретают у Рабле столь заметную силу, то лишь потому, что их выразителями являются заметные, яркие персонажи, поставленные в определенные ситуации. У Рабле брат Жан – воплощение могучей осмеивающей и обновляющей силы низового демократического клира. Он большой знаток «всего, что касается требника»; это означает, что он умеет переосмыслить в плане еды, питья, эротики любой священный текст, перевести его из постного в скоромный, «сальный» план. В романе Рабле можно найти достаточно богатый материал переряженных священных текстов и изречений, рассеянных повсюду. Таковы, например, последние слова Христа на кресте: “Sitio» («Жажду») и «Consumatum est” («Свершилось!»), переосмысленные в духе обжорства и пьянства; или «Venite apotemus», т. е. «potemus” («Придите выпить») вместо «Venite adoremus» («Придите поклониться») (псалом XCIV,6); в другом месте брат Жан произносит очень характерную для средневекового гротеска латинскую фразу: «Ad formam nasi cognoscitur «ad te levavi”. В переводе это значит: «По форме носа ты узнаешь: (как) «к тебе поднял я». Первая часть этой фразы связана с господствовавшим в те времена предрассудком, что по величине носа можно судить о величине фаллоса и, следовательно, производительной силе мужчины. Вторая часть, взятая в кавычки и подчеркнутая нами, является началом одного из псалмов (CXXII,10), т. е. священным текстом, который получает , таким образом, непристойное истолкование.

Перед такими забавными персонажами короли-великаны в который раз обнаруживают свой гуманизм. Единственная Рекомендация, данная Гаргантюа сыну, звучит поистине по-христиански: «Тебе достаточно … надеяться на Бога и через веру быть милосердным, быть ему помощником». Евангелическое влияние видится также в молитвах Пантегрюэля, когда он собирается сражаться с чудовищным физетером или во время бури в «Четвертой книге».

Смех.

о человеке; это особая универсальная точка зрения на мир, иная, но не менее (если не более) существенная, чем серьезность; поэтому смех так же допустим в большой литературе (притом ставящей универсальные проблемы), как и серьезность; какие-то очень существенные стороны мира доступны только смеху.

Ренессансная теория смеха строится почти исключительно на античных источниках. Сам Рабле развивает ее в старом и новом прологах к четвертой книге своего романа, основываясь преимущественно на Гиппократе. Вторым, после Гиппократа, источником философии смеха в эпоху Рабле была знаменитая формула Аристотеля: «Из всех живых существ только человеку свойствен смех». Эта формула пользовалась в эпоху Рабле громадной популярностью, и ей придавалось расширенное значение: смех рассматривали как высшую духовную привилегию человека, недоступную другим существам. Этой формулой, как известно, кончается и вступительное стихотворение Рабле к «Гаргантюа»:

Милей писать не с плачем, а со смехом, -

Ведь человеку свойственно смеяться.

Наконец, третий источник ренессансной философии смеха, это Лукиан, в особенности его образ смеющегося в загробном царстве Мениппа. Особой популярностью пользуется в эту эпоху произведение Лукиана «Менипп, или Путешествие в подземное царство», которое оказало существенное влияние и на Рабле, в особенности на эпизод пребывания Эпистемона в преисподней («Пантагрюэль»).

жест ярмарочного потешника сочетаются с гуманистической ученостью, с наукой и практикой врача, с политическим опытом и знаниями человека, который, как доверенное лицо братьев Дю Белле, был лично посвящен во все вопросы и секреты высокой мировой политики своей эпохи.