История всемирной литературы. 18 век.
Мелетинский Е. М. Шведская литература

ШВЕДСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

После смерти Карла XII «эпоха великодержавия» в Швеции сменяется «эпохой свобод» (1718—1722), как принято обозначать в истории и литературоведении период господства дворянской олигархии и борьбы англофильской либеральной партии («колпаки») с воинствующими дворянско-монархическими кругами («шляпы»). Однако это определение скорее условно, оно не означало на деле ни либерализации, ни демократизации общественной жизни: как и прежде, сохранялись привилегии аристократии, развитие экономики сдерживалось многочисленными запретами, церковь по-прежнему господствовала в сфере образования.

до введения в 1766 г. свободы печати и до государственного переворота 1772 г. — начала густавианской эпохи просвещенного абсолютизма.

XVIII век в Швеции, как и в других странах Европы, отмечен деятельностью видных мыслителей. Так, выдающейся фигурой в шведской культуре XVIII в. был великий биолог-классификатор Карл Линней (1707—1778). Свои научные труды он писал по-латыни, в то время как описания его поездок по Швеции и прибрежным островам (1745—1751), а также многочисленные письма, речи и статьи создавались на родном языке.

Путевые заметки Линнея представляли для современников немалый литературный интерес не только благодаря тонким, детальным наблюдениям природы, умению раскрыть ее явления во взаимосвязях, но и верно схваченным зарисовкам народной жизни. В строгую систему классификации растений вторгается лирический элемент, а в изображении быта и нравов крестьян проскальзывает юмор и добродушная ирония, в чем чувствуется влияние Хольберга. Повествовательный стиль Линнея отличается точностью и обстоятельностью изложения, для него «важно все или почти все». Для полноты характеристики Линней вводит диалектальные слова данной местности. Повествовательный элемент неотделим у него от дидактического, а естественнонаучный подход тесно связан с философским: Линней любит природу, восхищается ею, но не противопоставляет ее обществу, как руссоисты. Шведская проза Линнея стала образцом для последующих произведений жанра путевых заметок, ее традиции подхватывают и развивают А. Стриндберг в XIX в. и Пер Лагерквист в XX в.

Другой шведский ученый — философ Эмануэль Сведенборг (1688—1772) по характеру своего мировоззрения находился как бы на стыке двух эпох: в сознании ученого, известного своими работами в области металлургии, практической астрономии, геологии, математики, было живо наследие прошлого XVII в.: рюдбекианская фантазия, мистика и платонизм. Он начинает как механистический материалист, утверждая, что не только мир, но и душа состоит из материальных частиц, делает попытки построить универсальную систему мироздания и распространить ее на человека.

Пережив религиозный кризис в 40-е годы, он создает трактат «De culti et amori Dei» (1745), представляющий собой свободную переработку библейских тем, где в переосмыслении мифа о сотворении мира ощущается влияние античной традиции.

В его «новой религии», порожденной критическим отношением к официальному христианству, мистицизм уживается с элементами рационалистического взгляда на природу человека: признавая божественное начало как мира духов, так и земного, он утверждает, что человек не может быть спасен никем, кроме себя самого. Философ не признает ни вечно существующего зла, ни унаследованной от прародителей врожденной греховности людей — каждый человек наделен свободой воли совершать добрые и злые поступки.

Сведенборг изображает государство духов подробно и детально как некую реальность и одновременно как глубоко внутреннее душевное состояние.

И. Кант в работе «Грезы духовидца, поясненные грезами метафизики» (1766) подверг остроумной и едкой критике учение Сведенборга о духах. Доказав, что в основе его лежит «мнимый опыт», не согласующийся с законами восприятия и отрицающий самостоятельное бытие материи, Кант критикует сведенборгианский морализм, как не находящий себе опоры в реальной действительности. «Царство теней — рай для фантастов», — замечает Кант. Подчеркивая «чудовищную, колоссальную фантазию» Сведенборга, он сравнивает его с экзальтированным поэтом. Игра воображения Сведенборга проявляется во всем блеске в картинах существования духов в аду. Она лишь отчасти сродни дантовской — своеобразие сведенборгианского ада в том, что попавшие туда продолжают вести такую же неправедную жизнь, как и на земле, они не жалуются и не стонут, а наслаждаются своими мучениями.

Все труды Сведенборга были написаны на латинском языке и переводились на шведский. Сам он считал себя ученым, а не поэтом; вместе с тем созданные его богатым воображением картины мира духов красочны и поэтичны, а его виде́ния исполнены драматической экспрессии.

«Нового Иерусалима» — последней мировой религии, получило широкое распространение. В густавианскую эпоху в Швеции организуется сведенборгианская церковь. Сведенборг оказал влияние на Блейка и Кольриджа в Англии, Шеллинга и Новалиса в Германии, Алмквиста и Стриндберга в Швеции.

отчасти английскую традицию. Французское влияние шло не только по линии классицизма и рококо: во второй половине века в Швеции был очень популярен Руссо. Радикально-просветительские тенденции были связаны не с классицизмом, который довольно скоро приобрел академический, придворный характер, а с сентиментализмом и предромантизмом.

Главным представителем раннего Просвещения был Олаф Далин (1708—1763), ученик философа-картезианца Андерса Риделиуса. По сравнению со своим учителем он принадлежал к новому специфически-просветительскому интеллектуальному типу — не кабинетного ученого или религиозного проповедника, а образованного, мыслящего, деятельного писателя и журналиста. Следуя английским, отчасти голландским образцам, Далин начал издавать первый литературный еженедельник «Шведский Аргус» (1732—1734). В качестве комического фона он выбрал стокгольмские кофейни, в которых собирались праздношатающиеся и «модная» молодежь. Впоследствии некоторые сцены из «Аргуса» были развернуты в комедии. Умением передавать бытовые детали и живой диалог, сатирическим изображением различных нравов, увлечений и предрассудков Далин напоминает Хольберга. Комедия «Завистливый», написанная для открывшейся в 1737 г. Королевской шведской сцены, представляет собой явное подражание датскому комедиографу. Далин высмеивает педантов и галломанов, клерикалов и ревнителей старины (готицистов), идеализировавших скандинавскую древность, хотя позднее он некоторое время сам разделял их взгляды.

Подражая по форме «Андромахе» Расина, Далин пишет александрийским стихом трагедию «Брюнхильда» (1737) на сюжет германского эпоса. Смелую попытку создания национального эпоса предпринимает он в поэме «Шведская свобода» (1742).

В исторических трудах Далина языческие предки современных скандинавов имели большое сходство с добродетельными дикарями Руссо. Изучая «Эдду» Снорри, Далин смог по-своему раскрыть содержание древнескандинавской мифологии. Он истолковывал ее с позиции философа-просветителя, воспринявшего идеи «географического детерминизма» Монтескье, который в труде «О духе законов» писал об особом «скандинавском духе свободы» у древних народов Северной Европы. Далин считал, что у них существовали два вида религии: вульгарная народная религия и «учение королей и философов, которое как у нас, так и у греков и римлян следует отделять от поэзии». Позднее, в XIX в., шведские романтики заимствовали взгляды Далина и создали «религию асов», которая получила свое поэтическое выражение у Тегнера в последней главе «Саги о Фритьофе».

«Краткие замечания по поводу шведского поэтического искусства нашего времени», напечатанном в 1755 г., но относящемся к 30-м годам. В нем он высказал взгляды, близкие Буало. Далин полагал, что скифы, предки шведов, унаследовали искусство поэзии от древних греков. Однако он не восхищался «нецивилизованным прошлым» и считал Средние века «варварским» временем господства монахов, эпохой невежества. Призывая осознать высокое назначение поэта просвещенной эпохи, он писал о необходимости сохранения высоких идеалов правдивости искусства, чистоты и красоты стиля.

Традиции свифтовской прозы Далин продолжает в «Саге о лошади» (1740), где история Швеции представлена в виде рассказа о судьбе лошади, переходящей от одних хозяев к другим. Эта аллегорическая история страны написана простым языком, в ней много народных преданий и традиционных символов. «Сага о лошади», так же как и созданная по официальному заказу «История шведского государства» (1747—1762), утверждала новый, рационалистический взгляд на историю. В ней автор уже во многом отходит от своих прежних взглядов на происхождение скандинавов.

Далин пользовался известностью также как поэт, сочинявший стихотворения в манере народных песен, нравоучительные басни и «стихи на случай». Его лирические стихи и пасторали, прославляющие радость бытия, были школой мастерства для молодого Бельмана.

В 50-е годы происходят заметные сдвиги в культурной жизни Швеции: усиливается стремление противопоставить строгой регламентации классицизма более свободные формы, в том числе стиля рококо. В литературу проникает руссоистская проблематика, восторженное поклонение природе, начинает преобладать поэзия чувства.

«Академия словесности». Возникали и более узкие поэтические общества, из которых наибольшее значение имел организованный также в 1753 г. «Орден строителей мысли».

«лидер» кружка Х. Ш. Нурденфлюкт и двое ее молодых друзей — граф Г. Ф. Крейц из Финляндии и шведский аристократ Г. Ф. Гилленборг. «Строители мысли» ценили Вольтера и Монтескье и в еще гораздо большей мере Руссо. Однако восприятие Руссо шло у них не столько по линии общественного радикализма, сколько в плане идиллического культа природы и поисков идеала естественного человека.

В сборнике элегических стихотворений «Тоскующая горлинка» (1743), написанных на смерть мужа Хедвиг Шарлоттой Нурденфлюкт (1718—1763), появляются новые для шведской лирики меланхолические настроения. Скорбь, тоска, горечь утраты изображаются ею в изящных, благозвучных стихах. Свежее восприятие природы отразилось в ее цикле стихов о временах года, а ее патриотические настроения — в эпическом стихотворении «Спасенная Швеция».

Густав Филипп Крейц (1731—1785) сформировался как тип либертэна, у которого руссоистский культ естественного чувства сводится в значительной мере к изящной эротике. Одно из первых его произведений — ода «Летняя песнь» — примыкает к традиции идиллического описания времен года. Главное произведение Крейца — «Атис и Камилла» (1781), поэма в пяти песнях, написанная александрийским стихом, в которой, несмотря на стилизацию и пасторальную маскарадность, с большой эмоциональной силой переданы чувства юных героев.

—1808), стоик и моралист. Его патриотическая «Зимняя песня» полемически направлена против «Летней песни» Крейца. Гилленборг воспевает людей Севера, их нравственную стойкость, восходящую якобы к древним готам. Своеобразно соединяя руссоизм с учением Сенеки, поэт занимает позицию стоического пессимиста, презирающего мир и противопоставляющего ему простоту и нравственную доблесть (стихотворения «Презирающий мир», «Радость людей», «Нищета людей» и др.). Стремясь создать национальный эпос, Гилленборг пишет поэму «Переход через Бельт», повествующую о походе Карла X в Зеланд через льды Ютландии. Написанная в классическом духе, поэма успеха не имела.

В начале 60-х годов происходит смена литературных поколений — умирают Далин и фру Нурденфлюкт; Крейц, став дипломатом, покидает Швецию и прекращает литературную деятельность; завершался и период расцвета Гилленборга. Объявленная в 1766 г. свобода печати стимулирует развитие периодической прессы, оживление журналистики. К этому времени относятся немногие прозаические произведения — «Приключения Адальрика и Гьетильды» Я. Х. Мерка (1714—1763) и написанный в форме путевых заметок роман Я. Валленберга (1746—1778) «Мой сын на галерах» (изд. 1781), бурлескное, свободное по композиции произведение в духе Стерна.

—1795), самого выдающегося и оригинального шведского поэта второй половины XVIII в. Вокруг его имени очень рано сложилась легенда, изображающая его жизнерадостным гулякой и легкомысленным импровизатором, сочинявшим свои песни в трактире под аккомпанемент гитары, чтобы позабавить толпу друзей. Этот образ, однако, дает весьма неточное представление о Бельмане как о поэте. У него, безусловно, был импровизационный дар, который ярко проявился в многочисленных поздравительных стихах и застольных песнях.

Бельман дебютировал подражаниями Далину и пробовал свои силы, правда не очень удачно, в различных жанрах классицистической поэзии — в оде, пасторали и др. В его стихах не было интеллектуальной проблемности, созвучной эпохе Просвещения. В середине 60-х годов он пишет стихи-песни, которые были собраны и изданы под названием «Послания Фредмана» (изд. 1790) и «Застольные песни Фредмана» (изд. 1791). Стихи эти всегда пелись на определенные мелодии, подобранные самим поэтом и модифицированные для более органического слияния с текстом. Состав песен своеобразен. В них, например, включены пародии на библейские сюжеты, а также на церемонии и словесные формулы шведских церковно-рыцарских орденов. Будучи знакомым с французской анакреонтической поэзией, Бельман обращается к мотивам из античной мифологии, оригинально преломляя их в бытовых зарисовках. При этом пародийность и апофеоз народного веселия неразделимы. Бельман рисует картинки из жизни стокгольмских низов, изображает жалких, но веселых представителей городского дна — пьяниц, преступников, проституток и т. п. Он создал целый лиро-эпический цикл, группирующийся вокруг определенных персонажей, — Фредмана, Уллы Винлад, Мольберга, Мовица и др. Все это реальные лица, хотя, разумеется, созданные поэтом образы не во всем следуют своим прототипам и сильно идеализированы. Упоминание «настоящих» имен, названий стокгольмских улиц, точные бытовые детали, такие, как уличные шумы и крики, придают правдоподобность сценам, изображавшим ночную жизнь в старых узких переулках, игру в карты и танцы в переполненных кабачках и т. п. Вся эта пестрая, живая, красочная толпа находится в непрерывном движении, хмельном оживлении, в состоянии экстатического возбуждения.

«вакхических» стихотворений французского рококо с их условным, далеким от реальности миром. Вместе с тем его песни — это совсем не натуралистические «физиологические очерки» в стихах. При всем правдоподобии деталей материал для них отбирается и радикально преобразуется, используются разнообразные художественные средства — от пародии и гротеска до незлобивого юмора. В «Застольных песнях Фредмана» городские закоулки преображаются в арену праздничного карнавала, а жалкие, деклассированные завсегдатаи трактиров и публичных домов предстают перед нами и достойными жалости слабыми людьми, и одновременно носителями философии наслаждения, остающимися гедонистами даже в свой смертный час. Таков Фредман, проплывающий в ладье Харона по шумящим волнам под темнеющими небесами. Тема смерти занимает существенное место в этих песнях, как и сама смерть — в веселом карнавале. Поэт не только меланхолически подчеркивает быстротечность наслаждения, всеобщую «хрупкость», но смерть составляет зловещий фон, на котором особенно отчетливо вырисовывается все текучее, мгновенное, исчезающее. Своим «карнавальным» колоритом и напевностью стиха, использованием живой, разговорной речи песни Бельмана приближаются к народной поэзии. Вместе с тем художественные средства, посредством которых фиксируется мгновение, как бы предвосхищают импрессионистскую лирику, соединяя правдоподобие деталей с изображением напряженного движения. Показывая природу постоянно изменчивой, в ярких красках, поэт совершенно отходит от статичности и созерцательности своих предшественников. Оригинальность художественного мира Бельмана, бросающаяся в глаза неканоничность его эстетики, что особенно ценили шведские романтики, дает основание говорить об особом месте Бельмана в шведской литературе XVIII в. Объективно его творчество лежит в русле начавшегося движения от классицизма к романтизму.

Последние три десятилетия XVIII в. как в истории страны, так и в ее литературе принято называть «густавианским» периодом по имени шведского короля Густава III, правившего с 1771 г. Большое значение для развития шведской культуры имело учреждение им в 1786 г. Шведской академии, главной задачей которой было поощрение поэзии, филологии и истории. Король и его академики поддерживали французские традиции, классицизм, умеренные формы Просвещения в сочетании со шведским национализмом. В густавианском классицизме преобладали эпигонские черты, особенно у самого Густава III, писавшего по французским канонам драмы на сюжеты из национальной истории. Эти драмы поэт Чельгрен излагал стихами, потом на них писалась музыка, и они ставились как оперы («Густав Ваза», 1786).

Практически густавинизм как идеология характеризует писателей разного толка: К. Г. Леопольда, Ю. Г. Уксеншерну, А. М. Ленгрен, к которым примкнули в конце жизни Крейц и Гилленборг. Самым выдающимся из густавианцев был Юхан Хенрик Чельгрен (1751—1795). Увлеченный просветительскими идеями и эстетикой классицизма, он начал с поэтических деклараций стоицизма, элегантных эротических панегириков Вакху и Амуру, сатирических стихов («Мои шутки», «Наши заблуждения»). В числе объектов общественной критики поэта — и фанатизм официальной лютеранской церкви, в чем сказалось его вольтерьянство. Особенно непримирим Чельгрен к мистицизму сведенборгианского толка. Как сторонник просветительского рационализма и классицизма, он нападал на предромантическую поэзию Турильда, называя ее «эпилептической», долго не хотел признавать даже Бельмана, хотя впоследствии стал ревностным поклонником его таланта.

«Кантата» Чельгрен приветствует Французскую революцию 1789 г. Эту тему он продолжает в начале 90-х годов в сатирах «Защитники дураков» и «Враги света», направленных против мракобесов, страшащихся света истины, который несет с собой огонь революции. В эти годы в его лирике все заметнее сказывается влияние предромантических настроений Турильда и сентиментализма Лиднера: в одном из своих лучших произведений, стихотворении «Новое творение, или Мир воображения» (1790), он восторженно воспевает любовь, одухотворяющую природу и открывающую ее красоту восприятию поэта.

«Стокгольмская почта» свои статьи, направленные против всего косного, отживающего в общественной жизни и литературе. В 90-е годы он положил начало также и театральной критике.

Как эпигон классицизма выступал Карл Густаф Леопольд (1756—1819), следовавший принципам героического стоицизма и патриотизма Гилленборга. Довольно широкую известность принесли Леопольду его оды — философские, исполненные классической ясности, и торжественные, официальные, написанные на случай (например, «Ода на день рождения кронпринца», 1778).

Другой известный поэт густавианского периода, Юхан Габриэль Уксеншерна (1750—1817), уже первым стихотворением «Ночь» (1769) вносит в шведскую описательную поэзию новые черты: по сравнению со своими учителями Гилленборгом и Крейцем он более конкретен в наблюдениях, в его стихах преобладают настроение и душевные переживания поэта. В 70-е годы Уксеншерна создает целый ряд философских од и, став придворным поэтом, пишет прологи и пьесы «на случай», эпиграммы. В 1785 г. он заканчивает поэму «Часы дня», в которой изображает ландшафт в разное время суток. Поэзия Уксеншерны развивается в русле классицизма, его идеал прекрасного заключается в вечном, но неизменном в своей сущности круговороте жизни.

Анна Мария Ленгрен (1754—1817), хозяйка литературного салона, долгое время печатала свои произведения в «Стокгольмской почте» анонимно. Она писала небольшие сатиры, эпиграммы, идиллические стихотворения, темы которых большей частью были взяты из повседневной жизни. Ее демократизм, а также наблюдательность и остроумие, обилие правдоподобных бытовых деталей и метких характеристик напоминают Бельмана, хотя поэтесса описывает совершенно иную социальную среду, преимущественно буржуазную.

«Советы за чаем», сатирически изображается пустая жизнь буржуазной дамы, с ее бесконечными сплетнями и пересудами. Во множестве шутливых эпиграмм и фривольных сатирических миниатюр варьируются темы супружеских измен. В 90-х годах в ее творчестве усиливается нравоучительный элемент, а изображение быта приобретает все более идиллический характер.

В борьбе с густавианским классицизмом в конце XVIII в. развился шведский предромантизм, представленный в творчестве Турильда и Лиднера.

Культ природы определяет содержание поэтического творчества Томаса Турильда (1759—1808), а идеализация свободолюбивых древних скандинавов сочетается с революционными мыслями о преобразовании общества. За политическую брошюру «Честность», развивавшую идеи Французской революции, Турильд на четыре года был изгнан из Швеции. Посетив Англию и Германию, он ознакомился с новой литературой романтизма и, вернувшись на родину, стал выступать с требованием ломки классицистических канонов. Представленное им на конкурс стихотворение «Страсти», написанное «неровным» гекзаметром, академики осудили за отклонение от метрических правил. Они требовали точных рифм, александрийского стиха и т. п. В возникшей горячей полемике Турильд проявил недюжинный талант критика. Его статьи, изданные под названием «Критика на критику вместе с наброском законодательства в области гения» (1771), разоблачали дилетантизм и академический формализм, филистерство густавианцев. Турильд рассматривал поэзию не как подражание образцам, а как мощное выражение внутреннего «я» поэта. В своей концепции личности и роли поэта он во многом следовал за Юнгом, а присущий ему энтузиазм, прославление героического деяния, описание космических катаклизмов, несущих миру обновление, сближают Турильда с немецкими штюрмерами.

Резко отличен от Турильда по своему складу и темпераменту подвижный, чувствительный, чуждый теоретическому пафосу Бенгт Лиднер (1757—1793), начавший с оды в стиле Попа и трагедии «Эрик XIV», написанной по правилам классицизма. Однако даже в этих произведениях проявляется его особый интерес к эстетике ужасов. Основные его произведения — поэмы, лирическая драма и оратории — типичны для предромантической литературы, в которой одновременно проявляются черты сентиментализма. Лиднер пламенно сострадает всем несчастным, плачет над ними, видит в них братьев, даже если они душевнобольные или преступники. Но главное место занимает у него на редкость выразительное описание несчастий, катастроф, мучительных ощущений и тягостных впечатлений. Трагически-драматическое событие составляет исходный пункт большинства его произведений: кораблекрушение (поэма «Год 1783»), мессинское землетрясение (поэма «Смерть графини Спастора»), убийство (лирическая драма «Медея»), акты необузданного насилия (оратория «Разрушение Иерусалима»). Все они содержат причудливые, пугающие, волнующие, таинственные образы, порой эротического характера. В «Страшном Суде», используя язык Библии, Данте и Мильтона, традиции религиозной лирики, поэт сочетает тревожные ночные картины с высокой патетикой.

трохеическим, анапестическим четырехударником. Турильд, Лиднер, а за ними и Франсен открывают дорогу шведской романтической школе.

—1847) опубликовал свои первые стихи в год смерти Лиднера и изгнания Турильда. Творчество Франсена, во многом связанное с Финляндией (поэт родился в городе Оулу и переехал в Швецию в 1811 г.), получало разносторонние импульсы, развиваясь не только на шведско-финской, но и на общеевропейской литературной почве. Вместе с тем Франсен, будучи поклонником Канта, проявлял некоторую сдержанность по отношению к романтическому движению в Европе, и прежде всего в Германии.

В шведской лирике Франсен памятен прежде всего как певец Сельмы — юной возлюбленной, чей прекрасный образ вырастает у него в символ красоты земной жизни («Сельма»). Ей же посвящено и наиболее значительное стихотворение молодого поэта «Лик человеческий» (1793), эпиграфом к которому автор взял слова Мильтона: «Человеческий лик божественно прекрасен». В поэтической идее этого стихотворения проявляется глубокая связь Франсена с гуманистической традицией, его вера в силу разума и величие творческого духа, который он видит также и в природе. «Вещи — это не только материя, но и скрытая в них душа», — утверждает поэт.

Для Франсена «золотой век» не только в прошлом, но и в будущем. Он провидит возможность «Нового Эдема» на земле — в этом основная мысль его одноименного стихотворения 1795 г. Осмысляя бытие исторически, поэт утверждает, что нравственное сознание, путь к которому лежит через ошибки, поражения и страдания, дает современным людям огромное преимущество перед библейскими перволюдьми Адамом и Евой. Человек начинает сознательно творить добро и находить в этом глубочайшее счастье. «Новый Эдем» прозвучал мощным гимном созидательной воле человека, радостно деятельному восприятию. Недаром исследователи отмечали его близость оде «К радости» Шиллера и «Новому творению» Чельгрена.

—1796 гг. Франсен совершил продолжительную поездку по европейским странам. В Париже были еще свежи следы событий великой революции, которую он встретил восторженно. И хотя период якобинской диктатуры несколько охладил энтузиазм молодого поэта, симпатии его остались на стороне третьего сословия. Франсен сочувствовал тем тенденциям европейской культурной жизни, которые вели к демократизации искусства, к сближению литературы с жизнью. Он отдавал предпочтение мещанской драме Дидро и комедии Бомарше, опираясь на традицию Шекспира, отвергал догмы классицизма: «В театре я хочу видеть характер человека, его поведение в обыденной жизни, а не рассчитанные жесты и ходульную походку», — писал он.

Симптоматичным для предромантических настроений в шведской литературе 90-х годов было новое отношение Франсена к природе. В поэзии его привлекают описания ночного пейзажа с таинственными тропами, прудами, скалами, водопадами, элегические и сентиментально-созерцательные.

родине. Одним из первых в шведской поэзии Франсен обращается к фольклору, создавая стихотворения в духе народной поэзии (баллада «Старый солдат»), для чего нередко использует записи финских народных песен («Ты скачи, олень»).

Однако Франсену не суждено было свершить у себя на родине «романтический переворот», хотя он и предпринимает такую попытку в представленной в 1796 г. на конкурс Академии «Песне памяти графа Густава Филиппа Крейца». Вместо традиционной хвалебной оды Франсен дает в ней своеобразную историю шведской поэзии, считая основной заслугой Крейца объединение «южной и северной традиции», под которыми он подразумевает классическое и национальное. Правда, здесь он скорее принимал желаемое за действительное, приписывал Крейцу то, что хотел совершить сам. Оригинальный ритм, нарушающий классическую размеренность стиха, описания прекрасной в своем величии природы Севера, противопоставленной пышности Юга, попытка поставить древнескандинавскую мифологию рядом с античной — все эти новшества Франсена не нашли одобрения. Академик Леопольд подверг «Песню» доброжелательной, но тем не менее строгой критике за то, что она не соответствовала классическим образцам и, ориентируясь на «древних шотландцев и другие грубые народы», вызывает ассоциации «с некоторыми немецкими скальдами». Франсен переделал «Песню» согласно идеалам густавианского времени, устранил «варварское», каким академизм считал все национальное, получил премию и стал признанным поэтом. В дальнейшем он создает совершенные по форме, воспевающие тихие радости бюргерского существования идиллии, пишет дифирамбы и псалмы.