Тураев С. В. Швейцарская литература [XVIII в.] // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1983—1994. — На титл. л. изд.: История всемирной литературы: в 9 т.
Т. 5. — 1988. — С. 245—250.
ШВЕЙЦАРСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Швейцария и в XVIII столетии сохраняет сложившийся консервативно-патриархальный уклад жизни. Республиканская форма правления лишь прикрывала деспотизм буржуазного патрициата — власти не допускали и малейшей критики в свой адрес и тем более мысли о каких-либо реформах. Даже Н. М. Карамзин, не склонный к острой социальной критике, после посещения Берна писал: «Некоторые фамилии присвоили себе всю власть в республике; из них составляется большой совет и сенат... из них выбираются судьи; все прочие жители не имеют участия в управлении». Автономия кантонов способствовала их разобщенности. Всюду сказывалась замкнутость в местных интересах, проявлялось стремление законсервировать средневековые цеховые порядки. Церковь — равно и католическая, и протестантская — оказывала давление на всю духовную жизнь страны, препятствовала распространению любых новых идей, в том числе в рамках самого религиозного учения.
Одной из ранних форм свободомыслия в Швейцарии стал пиетизм. Критикуя официальную догму церкви, пиетизм утверждал религию по велению сердца, насаждая культ «прекрасной души». Противостоя рационализму просветителей, пиетизм играл в целом консервативную роль. Однако и такая форма религиозного свободомыслия встретила на первых порах решительное сопротивление церковных властей.
Швейцарская литература в XVIII в. развивается преимущественно как немецкоязычная; франкоязычная часть страны не выдвинула в то время ни одного заметного литературного имени. Творчество Жан-Жака Руссо, уроженца Женевы, — составная часть литературного процесса Франции, а не Швейцарии.
Для раннего этапа литературы XVIII в. характерна деятельность Беата Людвига фон Муральта (1665—1749) из немецкоязычной части Швейцарии, но писавшего по-французски. Его «Письма об англичанах и французах» (1725) — это путевые записки человека, который все виденное оценивает с позиций швейцарского идеала патриархальности и простоты нравов. Муральт не стремится разобраться в сути социальных отношений, которые он наблюдает в Англии и во Франции; его критические суждения носят исключительно морально-психологический характер. Позднее Муральт становится активным приверженцем пиетизма («Фанатичные письма», 1739).
Просветительские идеи медленно пробивают себе путь на швейцарских землях. При этом давление консервативного уклада, сложившихся традиций так велико, что даже самые выдающиеся умы, как А. Галлер, не в силах преодолеть предрассудков окружающей среды и гнетущего влияния господствующих догм — религиозных, социальных и политических.
Центр швейцарского Просвещения постепенно складывается в Цюрихе. Здесь развивается деятельность Иоганна Якоба Бодмера (1698—1783) и Иоганна Якоба Брейтингера (1701—1776), значение которой вышло за пределы Швейцарии.
—1723 гг. Бодмер совместно с Брейтингером издавал журнал «Беседы живописцев», созданный по образцу нравоучительных изданий Стила и Аддисона.
Принципиальное значение приобрела публикация Бодмером перевода «Потерянного рая» Мильтона (1732). Обращение к Мильтону имело полемический смысл в противовес эстетическим принципам классицизма, в догматической форме насаждавшимся Готшедом. Теоретически Бодмер обосновал свою позицию в «Критическом рассуждении о чудесном в поэзии и о связи чудесного с правдоподобным» (1740). В том же году Брейтингер опубликовал свою «Критическую поэтику». Бодмер и Брейтингер в полемике против рационалистической эстетики Готшеда подчеркивали важность эмоционального момента и поэтической фантазии. Отказ от стесняющей поэта жесткой нормативности давал, по их мнению, возможность полнее выразить волнующие современников мысли и чувства.
Несмотря на непоследовательность и противоречивость позиции Бодмера и Брейтингера, защита ими фантазии и чувства имела важное значение в процессе преодоления односторонне рационалистического подхода к художественному творчеству.
Полемика, развернувшаяся в 40-х годах между Готшедом и швейцарцами, не только внесла оживление в литературную жизнь двух стран, но и существенно способствовала углублению эстетической мысли (подробнее об этом см. в гл. «Немецкая литература»). Собственное поэтическое творчество Брейтингера («Поэма о Ное», 1749) интереса не представляет.
В первой половине XVIII в. Швейцария выдвинула только одного поэта европейского масштаба — Альбрехта Галлера (1708—1777). Выдающийся ученый-естествоиспытатель, профессор Геттингенского университета и член многих академий, Галлер придерживался умеренных взглядов и на протяжении всей жизни стремился сочетать просветительские воззрения с религиозными убеждениями. В просветительской философии начала века ему ближе всего были идеи Лейбница, Вольфа и Шефтсбери.
«Альпы» (1729) и сборник «Опыт швейцарских стихотворений» (1732).
Поэма «Альпы» стоит в ряду других произведений распространенного в XVIII в. жанра описательной поэзии (Брокес, Томсон, позднее Трембецкий, Донелайтис). Изображение горного ландшафта, детальное описание альпийской флоры (очень точное под пером ученого-ботаника) искусно сочетаются с картинами жизни швейцарских крестьян. Поэта умиляет простота и безыскусственность их образа жизни, его восхищает даже невежество сельских жителей, которое, по его словам, уберегает их от пороков, «зла и коварства», царящих в больших городах:
Блаженны вы! Для вас, по дивной воле бога,
Закрыта к гибели опасная дорога.
(Перевод Ф. Миллера)
неотделимы от религиозного мироощущения. Как и Брокес, Галлер воспевает величие мира, видя в нем проявление мудрости творца.
Поэма Галлера рассудочна. Природа предстает у него в описании, а не в переживании. Он тяготеет к классицистической эстетике, главным образом в ее английском варианте: с большим интересом Галлер относился к Александру Попу. Поэзия классицизма помогает Галлеру преодолеть влияние барочного стиля, которое заметно в первых его поэтических опытах. Вместе с тем художественный образ Галлера конкретен, точен: он живописует не горы вообще, а родные ему швейцарские Альпы. Современников привлекло и очаровало именно это новое, непосредственное изображение, искусная передача реальных примет природы. Более того, перед нами ученый-ботаник, автор трехтомной «Истории швейцарской флоры». К поэтическому тексту он нередко дает сноски, в которых комментирует явления природы с позиций естествоиспытателя. И эта новизна особенно остро воспринималась во Франции, где «Альпы» имели большой успех у читателей, воспитанных на поэзии классицизма.
Это был первый шаг на пути к будущему сентиментальному восприятию природы. Недаром Галлера считают предшественником Руссо. И все же швейцарский поэт остается в сфере рационалистического мироощущения. Лессинг воспользовался примером из поэмы «Альпы» для критического осуждения самого принципа описательной поэзии XVIII в. Рассудочность как основную черту поэзии Галлера отмечал позднее и Шиллер. В качестве примера он приводил стихотворение Галлера на смерть жены: «Он хочет представить нам не чувства свои, а мысли по поводу этого события».
В сатирических стихотворениях Галлера, включенных в сборник 1732 г., идеализированное патриархальное прошлое выступает как антитеза современной Швейцарии. Его критика направлена против своекорыстия, жадности, эгоизма, честолюбия, т. е. пороков буржуазно-патрицианской Швейцарии («Испорченные нравы», 1731). Одновременно он обличал пустоту, тщеславие, моральную распущенность и духовную деградацию придворного общества, имея в виду прежде всего французский двор («Светский человек», 1733).
Сатиры Галлера несут в себе нравственный и общественный идеал — своим современникам поэт противопоставляет или героев древности, или деятелей национальной истории, участников освободительной борьбы.
«вольнодумцев», особенно Вольтера и Руссо. Он защищает религию от нападок Вольтера и пытается опровергнуть идею демократии, выдвинутую в «Общественном договоре». Руссо — для него самый опасный противник. В романе «Фабий и Катон» (1774) автор вкладывает идеи Руссо в уста софиста Карнеадеса, против которого выступает рассудительный Катон. По слонам Катона, демократия противоречит рассудку, ибо природа не создала людей равными.
укладу жизни, проявлением кантонального патриотизма, вступавшего в противоречие с его собственными, хотя и умеренными просветительскими идеями. Почетный член 12 академий и научных обществ Европы, ученый энциклопедического склада, книги которого по медицине и ботанике были переведены на многие языки, Галлер не смог преодолеть давления консервативной швейцарской среды.
В середине XVIII в. болотная тишина швейцарских кантонов была нарушена крупным политическим событием. В 1749 г. в Берне Самуэль Генци организовал заговор с целью ликвидации диктатуры местной олигархии. Он требовал отмены крепостных повинностей, облегчения налогового бремени, демократизации судопроизводства. Генци опирался лишь на небольшую группу смелых людей. Массовых движений в Швейцарии XVIII в. не было — сказывалась разобщенность угнетенных, парализующая роль церковной проповеди, провинциализм местной буржуазии. Заговор был раскрыт, Генци казнен, а власти пытались представить заговорщиков как людей корыстных, якобы замышлявших поджоги и убийства. Но мужественное выступление Генци нашло широкий отклик далеко за пределами Швейцарии. В 1753 г. Лессинг напечатал драматический отрывок «Самуэль Генци», вызвавший бурную реакцию в Берне. А в журнале «Геттингенские ученые записки», выходившем под редакцией А. Галлера, была опубликована весьма резкая рецензия. Это был еще один из парадоксов в судьбе Галлера, ибо, как установлено, на формирование политических взглядов Генци оказали влияние именно сатирические стихи Галлера, в которых поэт, порицая современные нравы, ссылался, как на образец для подражания, на героев прошлого, мужественно отстаивавших свои убеждения и шедших во имя их на любые жертвы.
В середине XVIII в. выросло значение Цюриха как крупного литературного центра. В 1744—1763 гг. здесь издавался журнал «Доверительные известия о новых книгах и других ученых вещах». В 1760 г. на торжествах по случаю 300-летия Базельского университета было создано «Гельветическое общество в Шинцнахе», а в 1761 г. в Цюрихе по инициативе Бодмера — «Гельветическое общество у скорняков». Просветительская пропаганда в этих обществах и журналах носила мирный характер, ставила целью воспитание добропорядочных граждан. В середине века активно продолжали свою деятельность Бодмер и Брейтингер. Бодмер восторженно приветствовал первые песни «Мессиады» — он увидел в Клопштоке наследника Мильтона. В 1750 г. состоялась встреча Бодмера с Клопштоком, приехавшим в Цюрих. Бодмер сначала говорил об этой встрече как о «величайшем событии в своей жизни», а потом был разочарован, не обнаружив в авторе «Мессиады» признаков того пиетизма и благочестия, которые он связывал со своим представлением о религиозном поэте.
Крупной заслугой Бодмера было обращение к сокровищам средневековой немецкой поэзии, находившейся до того в пренебрежении, а частично и неизвестной. На основе так называемой Большой гейдельбергской рукописи, хранившейся в Париже, Бодмер опубликовал (1747—1759) собрание песен миннезингеров. Ему же принадлежит публикация (1757) фрагмента из «Песни о Нибелунгах» — «Месть Кримхильды и Плач». Позднее, на склоне лет, он подготовил сборник «Старинные английские баллады» (1780).
—1801). В 1762 г. он смело выступил в печати против ландфогта и тем снискал себе поздне́е уважение в среде немецких писателей «Бури и натиска», которые видели в нем своего соратника. Гете вспоминал в автобиографии «Поэзия и правда» в связи с этим фактом биографии Лафатера: «Эстетическое чувство, объединившись с юношеской отвагой, рванулось вперед, и если совсем еще недавно молодые люди учились, чтобы добиться должностей, то теперь они стали своего рода надзирателями над должностными лицами». Но широкая популярность Лафатера связана с его занятиями по физиогномике. Он утверждал, что внешний облик человека — это зеркало его души и по лицу можно безошибочно определить характер. «Фрагменты по физиогномике в целях наилучшего познания человека и распространения человеколюбия» (4 тома, 1775—1778) заинтересовали Гете, который даже принял участие в этом издании. В среде штюрмеров поиски примет неповторимости внешности каждого человека воспринимались как проявление интереса к человеческой индивидуальности. Снисходительно-доброжелательное отношение со стороны Гете и Гердера вскоре сменилось критическими оценками по поводу физиогномических опытов. А у немецкого сатирика Г. К. Лихтенберга идеи Лафатера вызвали резкое осуждение (1778). Н. М. Карамзин встречался с Лафатером в Цюрихе в 1789 г. В «Письмах русского путешественника» он изображает его почтительно, но иногда с доброжелательной иронией.
Наряду с религиозно-дидактическими сочинениями, переложениями библейских и евангельских сюжетов, Лафатер был известен стихами и песнями на швейцарские исторические и современные темы. Среди исторических песен — героическая песня о Вильгельме Телле.
Учеником Бодмера и Брейтингера по Цюрихскому университету был выдающийся швейцарский педагог Иоганн Генрих Песталоцци (1746—1827). Под влиянием Бодмера он в молодые годы заинтересовался Руссо, книга которого «Эмиль, или О воспитании» сыграла в жизни Песталоцци решающую роль, определив его интересы и призвание. Под влиянием Руссо была написана его ранняя книга афоризмов «Пожелания» (1766).
Педагогическая система Песталоцци тесно связана с кругом социально-этических проблем эпохи Просвещения. Она отвечала стремлению утвердить права человеческой личности в обществе. «Обстоятельства делают человека, но я также скоро увидел: человек делает обстоятельства. Он имеет в себе силу направлять их по своей воле», — писал Песталоцци в работе «Мои исследования путей природы в развитии человеческого рода» (1794—1797).
Многогранная деятельность Песталоцци оставила свой след и в литературе. Некоторые его педагогические сочинения написаны в форме диалогов, бесед, в свободной разговорной манере.
«Лингард и Гертруда» (1781—1787), которому он придавал особое значение, полагая, что в беллетризованной форме он сможет лучше донести свои педагогические идеи до широкого круга читателей.
Роман написан в наивно-безыскусной манере. Главные персонажи даны прямолинейно-дидактически (преступный староста Гуммель; благородный помещик Арнер; трудолюбивая, отзывчивая Гертруда и т. д.). По сути своей это просветительская утопия, которая могла возникнуть именно на швейцарской почве. Песталоцци не ограничивался проблемами воспитания и образования детей, он говорил и о социальных проблемах. Изобразив в романе деревню Бонналь, поместье и мануфактурное производство, Песталоцци представил в миниатюре тогдашнюю швейцарскую провинцию.
Самый популярный швейцарский писатель второй половины XVIII в., умноживший славу Цюриха, — Саломон Геснер (1730—1788). Он выступал в разных жанрах, но шумное признание приобрел у современников своими «Идиллиями» (5 томов, 1772).
В известной мере неожиданно, что эпоха острых идейных конфликтов отмечена расцветом самого бесконфликтного жанра — идиллии. На эту парадоксальность указывал К. Маркс: «... Во времена сильного, страстного отрицания и отречения, как, например, в XVIII веке, появляются честные и благомыслящие мужи, хорошо воспитанные и добропорядочные сатиры, вроде Геснераидиллию неподвижного состояния» (Маркс К., Энгельс Ф.
Мир идиллии условен. Герои ее — идеализированные пастухи и пастушки — ничего общего не имеют с реальными персонажами ни настоящего, ни прошлого. Галлер рисовал свой идеал патриархального состояния, возвышая реальных обитателей альпийских деревень, исходя из их действительных достоинств — трудолюбия, умеренности, честности. Геснер полностью абстрагируется от реалий быта, как это было в пасторальной лирике рококо. И все же это новая идиллия, рожденная веком Просвещения. Обращаясь к читателю (1762), Геснер своеобразно обосновывает свое право не изображать современного крестьянства: его невозможно идеализировать, ибо, по мнению поэта, «притеснение и нищета сделали его и безнравственным, и хитрым, и подлым».
Этический и эстетический идеал конструируется в совершенно выдуманном мире пасторали именно потому, что поэт убежден в бесплодности поисков его в реальной действительности.
Хотя обращение к Феокриту традиционно для всех авторов идиллий, но существенно, что Геснер ссылается на античного поэта, минуя французские образцы. Ему ближе Брокес, Гагедорн, он сочувственно пересказывает идеи Бодмера о роли воображения в искусстве.
Идиллии Геснера написаны ритмической прозой. Ф. Шиллер замечает в связи с этим: «Он в нерешительности колеблется между прозой и поэзией, как если б боялся, что условность стихотворной речи слишком отдалит его от подлинной природы, а отказ от этой условности лишит его поэзию полета». Некоторые идиллии написаны в форме диалога, но они не перерастают в драму, ибо не содержат острого конфликта. Поэт Геснер известен, кроме того, как художник-график и художник по фарфору. И герои его идиллий подобны раскрашенным фарфоровым статуэткам. Характеры их однородны, чувства однообразны. Поэт фиксирует состояние, а не действие.
— огромный успех цюрихского писателя у современников. Его переводили на все европейские языки: в России, во Франции, в Италии были изданы полные собрания сочинений. Наивные и слащавые сцены, в которых амуры воздвигают паруса из роз и жасминов, а героини произносят приторные нежности, доставляли радость новому, сентиментальному читателю. Но Геснера ценили и такие взыскательные современники, как Дидро. Тонкий анализ «прекрасной, возвышенной фикции», созданной Геснером, дан в статье Ф. Шиллера «О наивной и сентиментальной поэзии». «Пастух Геснера... — пишет он, — не может нас восхитить истинностью своего изображения, как природа, ибо для этого он слишком идеальное существо; так же мало может он нас удовлетворить как идеал, бесконечностью мысли, ибо для этого он слишком уж незначительное создание». Но Шиллер признает, что он может нравиться именно тем, что «стремится соединить в себе наивное с сентиментальным, и, следовательно, в определенной мере ответить сразу обоим противоположным требованиям, которые предъявлены поэзии».
В стороне от всяких литературных споров современности стоял Ульрих Брекер (1735—1798). Он не претендовал на славу писателя. И неожиданно для себя приобрел известность, когда один из доброжелателей опубликовал рукопись его автобиографической книги «История жизни и достоверных приключений бедного малого из Токенбурга» (1788—1789). Бесхитростный рассказ о собственной судьбе раскрывал существенные черты социального уклада и образа жизни в патриархальном захолустье тогдашней Швейцарии. В литературе всего европейского Просвещения немного книг, в которых была бы так запечатлена изнурительная борьба человека с нищетой, голодом, борьба за элементарное человеческое существование. В книгу включено письмо, написанное И. К. Лафатеру — крик отчаяния, призыв о помощи, просьба об «отеческом совете», как избежать гибели. Письмо не было отправлено, ибо автору было ясно, что и этот «лучший друг человека» ничем, конечно, помочь не может.
— не только история борьбы за существование. Это одновременно и повествование об усилиях вырваться из тесных, сковывающих рамок провинциального образа жизни, преодолеть узость суждений, рабской религиозной психологии. Некоторое время Брекер провел в наемных прусских войсках. Годы солдатчины обернулись для него нелегким опытом, сделали более проницательным и непримиримым к средневековым формам гнета на своей родине. И потому герой книги не просто жалуется, он размышляет над всем виденным, жизненные невзгоды — свои и окружающих людей — дают ему основание критически оценить «благость божью». Брекер переживает серьезную эволюцию в своих религиозных взглядах, усваивая многие аргументы просветителей. Пассивно-пиетистские мироощущения сменяются призывом к активному действию в жизни, причем если сначала речь идет о личной борьбе за счастье, то в годы Великой французской революции Брекер приходит к пониманию и признанию общественной активности, действий народа.
Примечательна в наследии Брекера книга «Нечто о драме Вильяма Шекспира» (1780). Себя он называет на титульном листе «бедным необразованным гражданином мира, которому посчастливилось прочесть» Шекспира. Само обращение к Шекспиру примечательно в годы, когда в Германии усилиями Гердера и Гете было привлечено внимание к наследию великого английского драматурга. Брекер ценит Шекспира за его правдивость, и решительная защита реализма была весьма плодотворной в тогдашней Швейцарии. Однако само понимание реализма наивно и узко и сочетается с попытками оценивать драмы Шекспира с позиций моралиста.
Опыт личного участия в качестве наемника в Семилетней войне позволяет ему остро ощутить несправедливость той борьбы, которую вели в 1792 г. войска прусско-австрийской коалиции против революционной Франции. «Достойно удивления, — пишет Брекер, — что сотни тысяч довольно скудно оплачиваемых наемников позволяют своим деспотам так слепо себя вести, кровь и самую жизнь ставить на карту, чтобы сражаться против свободы и человеческих прав, и это солдаты, чьи родители и родственники сами стонут под игом рабства». Брекеру представляется более логичным, если бы наемники повернули штыки против деспотов и тиранов.
не в том, что он, как и многие просветители других стран, не принял якобинской диктатуры, но он и самую революцию понимал как акт проявления самозащиты народа, а не как переворот во имя установления нового общественного порядка. «Морально-религиозная критика, — отмечает известный литературовед ГДР Г. -Г. Тальгейм, — классовых битв в революционной Франции объективно была реакционной, но субъективно она выражала незрелость мировоззрения и политическую беспомощность».
Немецкоязычная литература Швейцарии XVIII в. отражает многие общие тенденции, характерные для литературы германских государств. Некоторые швейцарские писатели принимают участие в общегерманском литературном процессе (Бодмер, Брейтингер, Лафатер). Но практически ни одному швейцарскому писателю не удалось превозмочь давления консервативных традиций, преодолеть многовековую инерцию патриархального уклада. Более того, слава Геснера как раз свидетельствует о том, что поэтизированная и идеализированная патриархальность, будучи поднята до искусства, могла даже обрести мировую славу, хотя и кратковременную.