Тертерян И. А. Кадальсо // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1983—1994. — На титл. л. изд.: История всемирной литературы: в 9 т.
Т. 5. —1988. — С. 289—290.
КАДАЛЬСО
—1782) был одним из самых умных, ярких и привлекательных людей своего времени. Аристократ и воин, кавалер военно-религиозного ордена Сантьяго, он был в то же время широко образованным, современно мыслящим человеком, прекрасно говорившим на трех основных европейских языках и объехавшим всю Европу. Кадальсо был одним из первых, если не первым, испанским литератором, кто ко всеобщему увлечению французской литературой присоединил интерес к английской, в особенности к английской предромантической, поэзии. Гибель Кадальсо в бою при осаде Гибралтара оборвала его творческий путь, но даже в том немногом, что он успел написать, запечатлены идеи, совершенно новые для его испанских современников.
«Досуги моей юности», 1773). Была издана и поставлена на сцене его классицистическая трагедия «Дон Санчо Гарсия, граф Кастилии» (1771). В том же 1771 г. он написал маленькую повесть «Скорбные ночи», которую, однако, не опубликовал, так как, по его выражению, небо Мадрида не походит на небо Лондона. Написанная под явным влиянием «Ночных дум» Эдуарда Юнга, эта повесть, действительно, противоречила всему характеру тогдашней испанской литературы и вряд ли могла быть понята и оценена. Ряд биографов Кадальсо считает, что в фабуле повести отразилась действительно совершенная Кадальсо попытка похитить тело своей умершей возлюбленной, знаменитой актрисы Марии Ибаньес. Экзальтированная любовь героя повести, юноши Тедиато, безудержное отчаяние, в которое он впадает после смерти любимой женщины, его полная отрешенность от мира и замкнутость в «скорбном», мрачном, ночном мире, ограниченном кладбищем, разговорами с могильщиком, лязганьем заступа о могильные плиты, — все это врывалось диссонирующей нотой в ясную и рационально-логичную мелодию классицизма. Кадальсо понимал, что его повесть принадлежит к какому-то новому типу литературы, которая призвана не убеждать и доказывать, а воздействовать эмоционально (недаром он фантазировал, что хотел бы напечатать «Скорбные ночи» на черной бумаге желтыми буквами).
Испании и провинциальности ее интеллектуальной жизни. Кадальсо был глубже и дальновиднее, нежели пылкие пропагандисты классицизма из кружка Моратина-старшего. В отличие от них он понимал, что одной только пересадкой европейского опыта не удастся восстановить величие испанской культуры, что необходимо двигаться вперед, не порывая с традицией.
«Эрудиты с налету». Она состоит из семи речей (по числу дней недели) некоего профессора, обещающего за неделю превратить своих слушателей в универсальных эрудитов, поражающих светское общество осведомленностью во всех областях знаний. Лекции, посвященные поочередно поэзии, философии, праву, теологии, математике, состоят из набора ходовых цитат, тривиальных мнений, анекдотов о философах и ученых и других атрибутов поверхностной образованности. Затем следуют письма бывших учеников профессора, жалующихся на то, что, вооруженные эрудицией, они все же попадают в разные смешные и унизительные ситуации. В целом книжка может показаться безобидным высмеиваньем дилетантства и прикрытого светским лоском невежества. Однако в некоторых ее частях можно уловить и другую, более глубокую мысль. Во вступительной лекции профессора эрудиции можно услышать легкую насмешку над великим предприятием века — «Энциклопедией», действительно ставившей задачу объять всю современную науку. Но еще важнее, что тут явственно звучит насмешка над наивной верой в «просвещенный век», который силой знания и убеждения якобы способен преодолеть косность и мрак предшествующей истории человечества. Кадальсо прозревал иллюзорность просветительской веры в разум и науку, хотя в общем его мышление развивалось в русле просветительской идеологии.
— «Марокканскими письмами» .
«Персидскими письмами» Монтескье и, по-видимому, с «Гражданином мира» Голдсмита. В письмах трех корреспондентов: арабского мудреца Бен-Беллы, ученика Газеля, посланного в Испанию, и испанца Нуньо, подружившегося с Газелем, критикуется как испанская история, так и современная действительность — экономическая отсталость страны, сохранившаяся от феодальных времен областная раздробленность, космополитизм аристократии и ее равнодушие к народному благу, жалкое состояние образования и наук, господство схоластики («изгнанной уже из всей Европы и только в нашем углу нашедшей прибежище») в философии. Кадальсо по большей части рассуждает, но иногда ход его мысли перебивается живой сценкой, беглой, но с ярко очерченным характером. Такова встреча Газеля с молодым дворянчиком, являющим собой законченный образчик аристократического хамства, невежества и уверенности в своей безнаказанности.
«Марокканские письма» содержат множество мыслей — об общем благе, о равенстве рас и народов, о превосходстве государственной политики, направленной на развитие индустрии, над завоевательной и др., — рожденных в контакте с просветительской мыслью эпохи. Но иногда этот человек сложной и глубокой мысли как будто отказывается от просветительской ясности и оптимизма и из-под его пера вырываются фразы горькие и мрачные, перекликающиеся со многим, что будет сказано десятилетиями спустя: «Повсюду в мире плохо тому, кто родится с каплей таланта, но в Испании — это одно из самых больших несчастий, какие могут случиться с человеком».