Приглашаем посетить сайт

История всемирной литературы. 18 век.
Тураев С. В. Молодой Шиллер

Тураев С. В. Молодой Шиллер // История всемирной литературы: В 8 томах / АН СССР; Ин-т мировой лит. им. А. М. Горького. — М.: Наука, 1983—1994. — На титл. л. изд.: История всемирной литературы: в 9 т.

Т. 5. — 1988. — С. 226—229.
Электронная публикация: ФЭБ
Адрес ресурса: http://feb-web.ru/feb/ivl/vl5/vl5-2262.htm



МОЛОДОЙ ШИЛЛЕР

Фридрих Шиллер (1759—1805) подхватил знамя штюрмеров в начале 80-х годов, уже после того как распался боевой круг тех, кто еще недавно рвался в бой, одушевленный «ненавистью к тиранам». Гете жил в Веймаре и посвящал почти все свое время административной деятельности. Покинули Германию и уехали в Россию Клингер (1780) и Ленц (1781). Шубарт сидел в тюрьме. Вагнера уже не было в живых. Три драмы молодого Шиллера («Разбойники», 1781; «Заговор Фиеско в Генуе», 1782; «Коварство и любовь», 1783) не только подводили итог немецкой драматургии 70-х годов, но и знаменовали собой новый шаг в развитии идейно-образной системы «Бури и натиска».

Общественный опыт молодого Шиллера был и горьким, и суровым. В этом смысле ему ближе всего был Шубарт. Поэтому в его драмах, как и в «Немецкой хронике» Шубарта, был острее выражен социальный и политический смысл бунтарства «Бури и натиска». Герой «Разбойников» Карл Моор разражается проклятиями против «чернильного века», века «ехидн и крокодилов», он хочет «жить как солнце и как солнце умереть», он берет за образец героев Плутарха, и в этой абстрактной патетике он близок, например, герою «Близнецов» Клингера. Но вместе с тем Шиллер (как Ленц и Вагнер) развертывает действие в конкретных социальных условиях современности, называет конкретных носителей социального зла — помещика, министра, священника. Шиллер решительно отверг предложение режиссера Дальберга перенести действие в Средние века.

Социальные характеристики еще острее прочерчены в мещанской трагедии «Коварство и любовь». Президент фон Вальтер, гофмаршал фон Кальб, леди Мильфорд и правящий герцог (он не показан на сцене, но его присутствие постоянно ощущается) — ярко обрисованные социальные типы, а не абстрактное воплощение зла. Им противостоят люди третьего сословия — Миллеры, отец и дочь, носители новой морали, герои, утверждающие свое человеческое достоинство. И как это характерно для многих произведений XVIII в., молодой Шиллер делает главного героя Фердинанда рупором просветительских идей: за свое личное счастье Фердинанд борется, прибегая к аргументам, почерпнутым из Руссо.

Влияние Руссо на раннего Шиллера очень велико и вместе с тем несколько односторонне. В «Разбойниках» звучит мотив неприятия современной цивилизации, ощутимы сомнения в прогрессе. В стихотворении «Руссо» (1782) сделана попытка осмыслить место великого мыслителя в современной борьбе идей. Для Шиллера он «гигант, которого не способны понять жалкие карлики, лишенные искры Прометея». И тут же подчеркнуто, что Руссо — настоящий христианин, но именно христиане довели его до гибели. Шиллер разделяет религиозную концепцию Руссо, направленную против официальной церкви. И в свете этих убеждений Шиллера становится понятным, почему среди многих пороков злодея Франца Моора в «Разбойниках» названо и его безбожие. Религиозные мотивы звучат и в знаменитой оде «К радости» (1785). Сочетая боевой политический пафос с идеалистическими и даже религиозными взглядами, Шиллер разделяет противоречивость мировоззрения, свойственного многим штюрмерам. И здесь намечается первая грань, отделяющая его от Гете, который, опираясь на Спинозу, неизменно тяготел к материализму.

Несомненно также, что Гете шире, универсальнее охватывал в своем творчестве наболевшие вопросы времени, видел жизнь богаче, многообразнее. Отношение обоих великих поэтов к Руссо очень показательно. Шиллер острее воспринял отдельные идеи Руссо и рельефно их выразил в словах своих героев. Руссо для Гете — сложный феномен, воспринятый им в тесной связи со всем идейным брожением эпохи. Но, главное, Гете учился у Руссо как художника, осваивал и углублял черты диалектики в изображении человеческого характера. Руссо и Гердер помогали Гете в преодолении метафизического рационализма раннего Просвещения.

Молодой Шиллер преподносит свои идеи в их обнаженной прямолинейности. В развитии сюжета он исходил из идеи, а не из жизненного факта. Поэтому человеческий характер у Шиллера чаще всего условен. «Он выдумает его, совершенно не зная мира и общества, опираясь только на скудный, но горький опыт своей юности» (А. Зегерс).

Как известно, Гете резко отвергал «Разбойников» Шиллера. И это объясняется не только тем, что Гете к этому времени отказался от боевых идей «Бури и натиска» (Гете еще напишет «Эгмонта»), но и неприятием самого метода молодого Шиллера и его идеализма.

Вместе с тем обнаженность тенденции составляет не только слабость, но и силу писателя. Именно пафос утверждения, страстность, с которой герои Шиллера отстаивают права человека, завоевали ему почетное место на сценах передовых театров мира.

Политический конфликт стоит в центре драмы «Заговор Фиеско в Генуе». Это первая пьеса Шиллера, написанная на исторический сюжет, и впервые драматург создает образ мужественного борца за свободу — республиканца Веррину, отступая от той тенденции стихийного бунтарства, которая воплощена в «Разбойниках». Более того, претензии отдельной личности здесь ставятся под сомнение: главный герой Фиеско представлен как честолюбец, который республиканский заговор превращает в ступеньку для завоевания единоличной власти.

Три редакции драмы отличаются только финальными сценами. И в этих поисках решения драматургического конфликта отразились раздумья поэта над политическими проблемами современности. В найденной в 1943 г. так называемой «дрезденской редакции» Веррина убивает Фиеско и выносит свой поступок на суд генуэзцев. Такой финал требовал острого активного отношения немецкого зрителя к происходящим на сцене событиям. Он заставлял задуматься уже не над генуэзскими делами XVI в., а над перспективами возможных перемен в условиях германских деспотических режимов.

Для просветителя-Шиллера театр был ареной борьбы за сознание современников, способствовал формированию общественного мнения в стране в соответствии с одним из главных теоретических тезисов, сформулированных им в статье «Театр, рассматриваемый как нравственное учреждение» (1784): «Что так скрепляло воедино Элладу? Что так неудержимо привлекало народ к ее театру? Не что иное, как патриотическое содержание пьес, греческий дух, громадный, всеохватывающий интерес к государству и к лучшему человечеству».

Годы 1783—1787 — время работы над «Дон Карлосом». Это был переломный период в развитии мировоззрения и творческого метода Шиллера, когда он критически оценивает свой краткий штюрмерский опыт.

В ходе работы над «Дон Карлосом» складывается новый взгляд на задачи писателя и цели театра, меняется самый аспект изображения действительности. Шиллер обращается к Испании конца XVI в. не для того, чтобы воспроизвести страницу истории. Испания Филиппа II предстает перед ним как некий символ всего феодального мира, позволяющий более полно и обобщенно изобразить зло века, чем это возможно на примере захолустной немецкой резиденции. Поиски обобщенного художественного образа приводят к изменению стиля: грубоватую прозу (в «Разбойниках» пересыпанную диалектизмами) сменяет классический стих. Именно в «Дон Карлосе» впервые раскрылся поэтический талант Шиллера.

Другим стал и герой Шиллера: на смену бунтарю-штюрмеру приходит мечтатель-гуманист, который называет себя «гражданином мира», «гражданином грядущих поколений». Карл Моор собственными руками задушил попа, скорбевшего об упадке инквизиции. Маркиз Поза в «Дон Карлосе» бросается на колени перед Филиппом II, умоляя его даровать свободу совести. Но оба — и Карл, и Поза — терпят поражение. «Век не созрел», — горестно констатирует Поза.

реакции.

Ложная мудрость мрачной эпохи передана в грозном облике девяностолетнего старца — Великого инквизитора. Именем Бога он обрекает на смерть Карлоса и строго выговаривает Филиппу свое неодобрение:

На что он был вам нужен?
Что мог открыть вам этот человек?
Иль неизвестен вам язык хвастливый


(Перевод В. Левика)

А. Зегерс справедливо подметила: «Шиллеровский Великий инквизитор — это всесильный, злой и слепой дух, не верящий ни в бога, ни в человечество и верящий только в собственную власть».

Сцена с инквизитором подводила итог размышлениям драматурга о природе власти, о сложном взаимодействии разных сил, составляющих общество, о том, что субъективная воля правителя — просвещенного или жестокого — неотвратимо подчинена господствующей политической структуре. По глубине исторического анализа эта сцена превосходит многие политические трактаты XVIII в. — не случайно она привлекла внимание Ф. М. Достоевского.

Примечательна в «Дон Карлосе» и тема национально-освободительной войны — Поза призывает Карлоса выступить в защиту Нидерландов, борющихся против испанского гнета. Для Шиллера это не просто новая тема: поэт впервые начинает задумываться над ролью и местом в истории массовых народных движений. Вскоре после окончания «Дон Карлоса» в деятельности драматурга наступает длительная, 10-летняя пауза. Эти годы он посвящает изучению истории и философии, с 1789 г. читает лекции по всеобщей истории в Иенском университете.

«Бури и натиска» — одна из ярких страниц в европейской литературе XVIII в.

Во Франции в середине века «Энциклопедия» объединяла могучую когорту мыслителей и писателей. Но это было сотрудничество на широкой идеологической основе, своего рода единый фронт просветителей, часто даже весьма далеких друг от друга; в центре их интересов стояли не эстетические вопросы, а общественные и философские; общей целью был подрыв идеологических основ старого режима.

Антифеодальная просветительская программа объединяла и писателей «Бури и натиска». Но эту программу они осмысляли неотрывно от тех художественных задач, которые они ставили перед собой как поэты, драматурги и прозаики. На решения этих проблем была нацелена и теоретическая мысль Гердера и штюрмеров.

Глубоко самобытное и оригинальное как неповторимый комплекс общественных и эстетических идей, выросшее из потребностей национального развития литературы, движение «Бури и натиска» вместе с тем неотделимо от исканий в других европейских литературах.

Оно вливается в общий поток сентиментального направления и в этом смысле ближе всего французскому руссоизму, т. е. всему многообразию литературных явлений, которые сложились в эпоху Руссо и в значительной мере под его влиянием. С руссоизмом связаны не только культ природы и идея естественного человека, но и разработка эстетики ведущего жанра — драмы; штюрмеры здесь опирались на Мерсье.

Гердера с Перси, статья молодого Гете о Страсбургском соборе и изучение истории Геца фон Берлихингена отражают новую тенденцию в литературе XVIII в. — обращение к прошлому, к национальной культуре. И в этом смысле изменение отношения к готике в Англии и Германии так же характерно, как и споры о Данте в Италии.

В сложном контексте сентиментального романа о Вертере возникают образы Макферсонова Оссиана. Здесь важны два аспекта: преодоление внеисторически одностороннего негативного отношения к эпохе Средневековья, характерного для большинства просветителей, и решительный разрыв с представлением об античности как единственном образце.

«Бури и натиска» отличается особенным богатством поэтического творчества. Любовная лирика Ленца, политические стихотворения Шубарта, баллады Бюргера, «Антология» Шиллера и, наконец, бурная, эмоциональная, многоликая лирика молодого Гете — такого стремительного взлета поэзии не знала ни одна из западноевропейских литератур XVIII в.

Если утверждение чувства и культ природы характеризуют «Бурю и натиск» как один из вариантов европейского сентиментализма, то культ гения, бунтарский индивидуализм придают этому движению неповторимое своеобразие.

Однако многие нити, связывающие творчество писателей «Бури и натиска» с Перси и Макферсоном, не дают оснований рассматривать немецких писателей 70-х годов в русле предромантизма. Определяющим следует признать боевой антифеодальный, просветительский пафос их творчества.

«Бури и натиска» образует одну из вершин немецкого Просвещения.