Министр в кабинете
Назначение Гёте членом Тайного консилиума прошло далеко не гладко. К этому совету, который являлся высшим совещательным органом, то есть кабинетом герцога, при вступлении в права регента Карла Августа принадлежали три советника, имевших пост и право голоса: Его Превосходительство действительный тайный советник (то есть высший чиновник герцогства Саксен-Веймар-Эйзенах) Фридрих барон фон Фрич (1731 года рождения), тайный советник Ахатиус Людвиг Карл Шмид (1725 года рождения) и тайный советник-ассистент Кристиан Фридрих Шнаус (1722 года рождения). Все это были чиновники, за много лет административной деятельности накопившие огромный опыт. Вначале молодой регент ничего не изменил в составе кабинета, лишь весной 1776 года он стал подготавливать перемещения. Вместо тайного советника Шмида, который выходил из совета, так как должен был стать президентом правительства, он хотел видеть в консилиуме Гёте. Оправдать это решение было нечем, кроме как юридическим образованием и сверходаренностью. Можно было ожидать, что предполагаемое назначение человека на двадцать лет моложе их и без всякого опыта встретят скептически, а то и откровенно враждебно. К тому же герцог имел намерение назначить также молодого камерального советника фон Кальба (1747 год рождения) президентом камеральной палаты, то есть главой финансового управления. В записке фон Фричу после предшествовавшего обсуждения в беседе герцог осветил свой план 23 апреля 1776 года: "Вас, господин тайный советник, я еще раз прошу сохранить за собой первое место в Тайном консилиуме [...]. Мое мнение о докторе Гёте Вам известно, ему я предназначаю последнее место в Тайном консилиуме и титул тайного советника посольства" (это означало 1200 талеров жалованья в год). Уже на следующий день фон Фрич письменно изложил свои возражения против назначения Гёте и без обиняков заявил в конце, что он "не может заседать в коллегии, членом которой с этого момента становится вышеозначенный доктор Гёте". Тогда Карл Август счел нужным высказаться с полной ясностью и 10 мая 1776 года сформулировал текст письма, обдуманная решительность и весомая аргументация которого еще и сегодня могут заслужить внимание партий и организаций: "Но Гёте человек порядочный, у него доброе, отзывчивое сердце. Не только я один, но многие понимающие люди желают мне счастья в отношениях с этим человеком. Его ум и гениальность известны. Вы должны понимать, что такой человек, как он, не может выполнять скучную механическую работу в государственной администрации, чтобы пройти в ней все этапы снизу вверх. Пренебрегать гениальной одаренностью там, где она может принести пользу, — значит ею злоупотреблять [...]. Что до мнения мира, который не одобрил бы того, что доктора Гёте я определяю в свою высшую коллегию при том, что он не был амтманом, профессором, надворным или правительственным советником, то оно ничего не изменит. Мир судит на основе предрассудков. Я же, как и каждый, кто хочет выполнить свои обязанности, работаю не для того, чтобы добиться славы, а единственно для того, чтобы отчитаться перед богом и собственной совестью, не ожидая от мира оваций".
После того как в дело включилась Анна Амалия, Фрич согласился остаться на прежнем посту, и начались годы нормальной совместной работы с новичком, который и не думал оспаривать право старшего на руководящую роль. 11 июня 1776 года Гёте был назначен тайным посольским советником, 25 июня введен в состав консилиума, а 5 сентября 1779 года он получил титул тайного советника.
Тайный консилиум был учрежден только в 1756 году и стал высшим органом власти в герцогстве. Отделенные друг от друга земли Веймар и Эйзенах имели собственные административные институты, так называемые правительства (с президентом или канцлером во главе), ответственные за вопросы управления и юрисдикции; так называемые палаты — финансовые инстанции и обер-консистории по вопросам культа и образования.
Существовало также "Земельное собрание", где были представлены важнейшие объединения земель, земельные сословия княжества Веймар, княжества Эйзенах и округа Йена. В Земельное собрание входили также представители дворянских рыцарских владений городов и Йенского университета, который представлял сословие прелатов. Итак, это была земельно-сословная структура, где князю, полновластному правителю, противостояло Земельное собрание с правом утверждения некоторых налогов. Однако о равновесии сил не могло быть и речи, точно так же как не могло быть речи о народном представительстве в Земельном собрании. Последнее слово в любом случае было за герцогом. Со временем сословия добились права распоряжаться налогами. Постоянные налоги, ставшие большой обузой (имущественный и налог на спиртные напитки), взымались и использовались герцогской палатой, что касается (более высоких) специальных налогов и налога подоходного, акцизного, то они поступали в кассу Земельного собрания, подчиненную земельной дирекции.
В Тайном консилиуме лишь несколько тайных советников имели посты и право решающего голоса. Связанная с ним Тайная канцелярия имела большой штат секретарей, регистраторов, писцов, служителей, курьеров, ее заботой было управление, порядок в документах и корреспонденция. Из тринадцати чиновников, бывших в составе Консилиума и Канцелярии к моменту вступления Гёте на должность, только один фон Фрич принадлежал к дворянству, остальные были из бюргерского сословия.
Тайный консилиум осуществлял при герцоге функцию совещательного органа и подготавливал решения. Четкого разделения по сферам действия между его членами не существовало: каждый был ответствен за все согласно принципу коллегиальности. Этот высший совещательный орган занимался, конечно, не всеми государственными делами, а только теми, которые решал непосредственно герцог. Теперь уже известно, что они подразделялись на восемь направлений: а) Положение герцогского дома и других царствующих домов Саксонии. Взаимоотношения с императором и империей, также с имперскими сословиями. б) Военные вопросы. в) Положение Йенского университета. г) Проблемы права, суда и земельной аренды. Управление страной, замещение постов. д) Управление финансами. Лесное хозяйство, охота; строительство. е) Проблемы культа и образования. ж) Земельные сословия, налоги. з) Чиновничество, обслуживающий персонал, помилования; содержание двора.
Дела, подлежащие обсуждению, относились к одной из этих областей. Обсуждали обычно устно. Сначала один из советников докладывал о соответствующем случае, затем каждый высказывал свое мнение, потом мнения обобщались и наконец выносилась резолюция и принималось решение. Решение, принятое герцогом (в отдельных случаях он предоставлял это право одному из советников Консилиума), отправлялось соответствующим инстанциям, службам или чиновникам, написанное витиеватым, формальным, канцелярским слогом. Этого стиля Гёте также придерживался неукоснительно. Когда герцог в 1785 году сделал попытку упростить канцелярский язык и сократить формулировки, поскольку все писалось от руки и поглощало много времени, Гёте решительно выступил против каких-либо нововведений. Он возражал против упрощений, "поскольку с этими формами, которые кажутся искусственными, связаны определенные отношения, которые будут разрушены, оказавшись выраженными по-иному". "Да если бы сохранение этого стиля было нужно всего лишь для того, чтобы писцы могли упражняться в правописании канцелярского шрифта, то и тогда это имело бы смысл, правитель должен помнить о приличиях. Он принимает решения о человеческих судьбах, так пусть поспешность не поколеблет веры в разумность его советов. Условием порядка является равномерная скорость. Поспешность хороша здесь точно так же, как неторопливость".
Заседания Консилиума происходили каждую неделю, а то и несколько раз. Если Карл Август был в Веймаре, то в первое десятилетие своего правления он всегда принимал в них участие. Удалось установить, что в период от 25 июня 1776 до 24 июля 1786 года Консилиум рассмотрел 23000 дел. За это время состоялось около 750 регулярных заседаний, свыше 500 из них в присутствии Гёте. Госпоже фон Штейн он сказал, что не пропускает заседаний "без весьма важных оснований" (2 декабря 1783 г.). Это подтверждается и документами. До 1785 года Гёте посещал заседания регулярно, если находился в Веймаре и не был в это время болен. Потом о регулярности уже не было речи. Это объяснялось многими причинами. В июле 1784 года в Тайный консилиум был введен Иоганн Кристоф Шмид, ставший тайным советником-ассистентом. Таким образом, от регулярной работы Гёте смог освободиться и посвятить себя специальным задачам. К тому же после почти девятилетней регулярной деятельности наступила усталость и разочарование. Очень часто усилия чего-то добиться наталкивались на непреодолимые препятствия, возникавшие из политических и экономических условий существования герцогства и раздробленности государства в целом. Высказывания Гёте в письмах и дневнике свидетельствуют о многочисленных огорчениях и неудачах. К тому же все больше и больше его угнетало, что за многими иными обязанностями он почти совсем забросил свое главное дело — поэзию.
Количество взятых на себя задач было немалым. Он работал в нескольких специальных комиссиях, созданных для решения конкретных проблем в разных сферах жизни, или такими комиссиями руководил. Это началось с Горнорудной комиссии, куда он был назначен 18 февраля 1777 года, речь шла о возобновлении разработок в Ильменау. 5 января 1779 года он стал председателем Военной комиссии. 19 января 1779 года герцог поручил ему руководство Дирекцией дорожного строительства, 23 февраля в дополнение к этому — Дирекцией местной укладки городских мостовых и променадов вблизи города. Когда президент палаты фон Кальб, недавно (в 1776 году) назначенный на должность, был освобожден от нее за плохую работу, 11 июня 1782 года руководство палатой было доверено Гёте. Он стал, таким образом, во главе управления финансами. В его задачи не входили повседневные дела, а лишь особые случаи, которые не решались в рамках бюджета и обычной практики. Поэтому он не получил титула президента палаты. Кроме этого, он участвовал в работе Налоговой комиссии в Ильменау, созданной 6 июля 1784 года "для организации налоговой ревизии в округе Ильменау, а также осуществления надзора над взысканием налогов".
Назначение для выполнения подобных специальных поручений происходило всегда в строго официальной форме, в письмах исчезало интимное "ты", так как речь шла о важных служебных поручениях.
"Господину тайному советнику посольства доктору Гёте, сим Серениссимо всемилостивейше извещает о своем намерении учредить новую инстанцию — Дирекцию здешнего земельно-дорожного строительства. Милостью божиею Карл Август — герцог Саксонии, Юлиха, Клеве и Берга, также Энгерна и Вестфалии.
Дорогой советник, милый друг! Мы имеем намерение учредить Дирекцию здешнего земельно-дорожного строительства, новую инстанцию, и поручаем Вам руководство..."
Только тот, кто стремился действовать, мог взвалить на себя такую тяжесть. Эта была "деятельная жизнь", как Гёте говорил позднее, он вступил в нее, "когда благородный веймарский круг принял меня в свою среду". ("Автор рассказывает историю своих ботанических изысканий".) То, что было написано Гёте в связи с его такими многочисленными служебными функциями, собрано и опубликовано в 1950 году в томах "Служебные документы". К этому можно добавить те места из дневников и писем, которые прямо или косвенно связаны с этой деятельностью. Активная жизнь отнимала много времени и сил. В ходе подготовки к заседаниям приходилось изучать объемистые акты, проводить экспертизы, вырабатывать позиции. Даже для того, чтобы составить мнение, требовалось тщательное изучение вопроса. Много страниц составляют, например, получившие визу Гёте фрагменты актов "Ревизии налогообложения и поправки к проекту повышения налогов на наследство в Руле" (20 февраля 1785 г.). Обсуждению и решению подлежали самые разнообразные проблемы. Шла ли речь о похоронах погибшего на дуэли студента ("Без всякого сомнения, самым верным решением было бы, чтобы эта ошибка и это несчастье как можно скорее оказались скрытыми под землей") или о покупке для гусарского корпуса брюк из необработанной кожи; говорили ли о церковном покаянии или о "маршировке солдат с ружьем наперевес мимо административных служебных помещений"; обсуждали ли вопрос о водных сооружениях у деревни Ринглебен или о продаже дубов из Альштедтского лесничества для строительства кораблей — всюду требовалось знание дела и мнение специалиста. Здесь не был нужен язык поэта, здесь говорил юрист. Хотя в иной формулировке можно почувствовать что-то гётевское, но в основном это, конечно, официальный канцелярский стиль.
В качестве примера "канцелярского Гёте" мы приведем здесь его отчет герцогу от 30 ноября 1784 года, в котором обсуждается проблема жгучей актуальности: "Предоставление наемных войск", то есть, говоря проще, торговля солдатами. Об этом стоит вспомнить: в апреле того самого года состоялась премьера драмы Шиллера "Коварство и любовь". Там было пламенное разоблачение в сцене, где камердинер должен передать бриллианты леди Мильфорд, фаворитке князя:
"Лeди. Послушай, сколько же герцог заплатил за эти камни?
Камердинер (мрачно). Они не стоили ему ни гроша.
Леди. Что? Ты с ума сошел? Ничего не стоили?..
Камердинер. Вчера семь тысяч сынов нашей родины отправлены в Америку — вот они-то и платят за все [...]. Там было и двое моих сыновей.
Леди
Камердинер как они. Но всемилостивейший наш государь отдал приказ всем выстроиться на плацу и расстрелять крикунов. Мы слышали залп, видели, как брызнул на мостовую мозг, а затем все войско крикнуло: "Ура! В Америку!" 1
Отчет Гёте герцогу "Просьба Объединенной республики Нидерландов о предоставлении наемных войск", пункт 7 которого сообщает о предлагаемой Нидерландами компенсации за погибших в бою, имеет следующий текст:
"Покорнейше прошу принять к сведению
Ваше Высочество Августейший герцог всемилостивейше распорядились доложить о том, как 22 сего месяца капитан Иоганн Август фон Айнзидель, находящийся на голландской службе, посетил меня и сделал мне представление, что по предложению господ членов Генеральных Штатов и господина графа Фридриха фон Зальм Грумбаха Его Высочество господин наследный правитель принц Оранский дали поручение запросить некоторых из господ членов советов имперских сословий, а также владетельных князей о возможности предоставить в распоряжение Объединенных Нидерландов несколько вспомогательных полков, а также права свободной вербовки солдат на их территориях [...]. Он обратился ко мне в отсутствие Вашего Августейшего Высочества, поскольку мне доверено руководство Военным департаментом, и представил мне на рассмотрение условия, на которых воспоследовала вышеуказанная просьба.
1. За каждого солдата ежегодно выплачиваются 50 талеров в дукатах и 25/6 талера в субсидиях.
3. Осмотр и передача войск могут происходить в любом месте, снабжение на марше будет обеспечено.
4. Со дня подписания договора о субсидиях как выплата субсидий, так и оплата войск происходят за счет голландской стороны, в течение длинного месяца в 42 дня каждый рядовой получает 12 флоринов голландской монетой.
5. Вспомогательные полки должны быть готовы к маршу 1 апреля.
6. После окончания войны субсидии выплачиваются еще в течение трех месяцев.
— всадник и лошадь 300 флоринов, пехотинец — 100 флоринов голландской монетой.
8. В остальном вспомогательные полки пользуются теми же правами и преимуществами, как и национальные войска.
Хотя я тотчас доложил о переговорах Тайному консилиуму Вашего Высочества, однако в отсутствие Вашей Августейшей особы не могло быть принято решения по такому важному вопросу, о чем я известил вышеупомянутого капитана фон Айнзиделя и заверил его, что по возвращении Вашего Высочества, если до того не будет возможности получить Августейшего решения, это решение будет ему предоставлено.
Выполняя свою обязанность, я покорнейше прошу Ваше Августейшее Высочество ознакомиться с делом для принятия решения, прилагаю врученные мне и предъявленные полномочия частью в копиях, частью в оригиналах и ставлю свою подпись в глубочайшем почтении.
Веймар 30 ноября 1784 года
глубочайшей преданности
к Вашему Августейшему Высочеству
Иоганн Вольфганг Гёте".
Конечно, то, с чем Гёте приходилось иметь дело и бороться, — это были проблемы маленькой страны, частью совершенно незначительные. Но "активная жизнь" погрузила его в гущу реальных конфликтов, помочь, изменить что-то к лучшему было, без сомнения, его задачей. Поэтому не следует рассматривать ценность этой работы с точки зрения того, как она влияла на поэтическое творчество, она представляет ценность сама по себе.
"Мой корабль на волне жизни — я полон решимости делать открытия, завоевывать, бороться, тонуть или взлетать на воздух со всем своим грузом". 11 сентября 1776 года было написано стихотворение "Морское плаванье". "Постоял немало мой корабль груженый, / Дожидаясь ветpa, с давними друзьями / Я топил в вине свою досаду / Здесь у взморья" (1, 92). Наконец можно отправляться в путь, в морское плаванье, которое есть плаванье по жизни. Но и тогда, когда начинаются "богами высланные ветры", путник все равно "помнит цель и на худой дороге".
И друзья стоят, терзаясь в страхе:
Ах, зачем он не остался дома!
Буен ветер! Вдаль относит счастье!
Ах, почто он в путь пустился? Боги!
Но стоит он у руля, недвижим;
Кораблем играют ветр и волны,
Ветр и волны, но не сердцем мужа.
И вверяет гибель и спасенье
Горним силам.
(Перевод Н. Вильмонта — 1, 93)
"Морское плаванье" еще несет в себе музыку юношеских гимнов. Но темой здесь становится уже не просто осуществленный миг, теперь предмет размышлений — это течение времени в его существенных фазах. В начале стихотворения говорит еще "я", потом оно превращается в "он". Рефлексия и стремление охватить взглядом определяют спокойный ход стиха. Размышления о временной протяженности все чаще появляются в стихах, дневниках и письмах. При этом чаще в поисках, в вопросе, чем в уверенном ответе. "Это время, что я нахожусь в движении жизни, с октября 75-го, я еще не могу обозреть. Господи, помоги в дальнейшем". Это дневниковая запись от 7 августа 1779 года. Пять лет спустя снова стремление осмыслить: "Я пробую осмыслить те девять лет, которые прожил здесь, они составляют не одну эпоху моего мышления" [...] (письмо Карлу Августу от 26 декабря 1784 г.).
и доверие к тому, что в стихах обозначалось именем "боги" или "судьба". Крах также принимался как возможность в "Морском плаванье" и в письме к Лафатеру. Уверенности еще не было, а только доверие к собственным силам и к судьбе. Так и было названо одно из стихотворений, написанное в августе 1776 года.
Не знаю, чем я здесь пленен,
Пространством малым покорен
Иль волшебством заворожен!
Мой Карл и я забыли здесь,
Но чувствую, что воля свыше есть,
И новый путь мы предвкушаем.
(Перевод А. Гугнина)
"Морское плаванье" было исполнено надежды, одно из многих стихотворений о жизни, где смена "я" и "он" выходит за пределы своего биографического смысла. "Вы ведь знаете, как символична моя жизнь",— заметил Гёте как-то в это время (письмо Шарлотте фон Штейн от 10 декабря 1777 г.). Отец Гёте, скептически смотревший на придворную службу сына, переписал это стихотворение, и оно осталось единственным, что было записано его рукой. Должно быть, настроение надежды и решимости произвело на него сильное впечатление.
"Анналах, или Тетрадях о днях и годах моей жизни в дополнение к остальным моим автобиографическим запискам" совершенно недостаточны и ни в коей мере не заменяют ненаписанного продолжения "Поэзии и правды". Правда, существуют фрагменты дневников и писем, относящиеся к этому трудному десятилетию; однако дневниковые записи начинаются лишь с марта 1776 года и часто ограничиваются краткими упоминаниями, период же с июня 1782 до сентября 1786 года вовсе отсутствует. Остаются письма, число их значительно, но это не переписка. Знаменитое сожжение писем, присланных Гёте с 1772 года, свело "переписку" до минимума, случайно сохранившихся остатков. Важнейшие письма этого времени, адресованные Шарлотте фон Штейн, не сохранили отклика по другой причине: когда по возвращении Гёте из Италии дело дошло до разрыва, Шарлотта фон Штейн в гневе потребовала назад свои письма и уничтожила их. Так случилось, что образ этой женщины, которая в то десятилетие была ближе к Гёте, чем кто бы то ни было, прежде всего мы можем воссоздать из его записок и писем к ней — их было около полутора тысяч. Однако вряд ли этого достаточно, чтобы возник верный портрет.
Примечания
1 Шиллер Ф. Собр. соч. в семи томах т. 1. М., 1955, с. 639—640.