Приглашаем посетить сайт

Конради Карл Отто. Гёте. Жизнь и творчество. т.1.
Помолвка с Лили Шёнеман

Помолвка с Лили Шёнеман

Изображая себя молодым человеком, который то кружится в вихре светских развлечений "среди пестрой толпы", то, в другие моменты, "живет, погрузившись в себя, стремится вперед, работает", озабочен развитием своих способностей, Гёте между тем давно уже затеял очередную любовную авантюру. В новогодний вечер 1774/75 года, во время концерта в одном "респектабельном лютеранском торговом доме", он познакомился с шестнадцатилетней Анной Элизабетой (Лили) Шёнеман, дочерью богатого франкфуртского банкира, делами которого после его смерти в 1763 году занималась его жена. С одобрения хозяйки дома визиты стали повторяться: "... и у нас завязался веселый и разумный разговор, казалось бы не предвещавший любовной смуты" (3, 575). Однако это скоро изменилось. Последовали недели и месяцы такой страстной любви, о которой Гёте еще и в старости вспоминал так: "Я не мог обходиться без нее, как и она без меня" (3, 581). Влюбленные встречались так часто, как только возможно. В соседнем Оффенбахе жили ближайшие родственники Шёнеманов д'Орвили и Бернары, жили в самых благоприятных обстоятельствах. Там молодые люди вместе с друзьями провели немало прекрасных часов. "Сады, окружавшие эти дома, террасы, которые спускались до самого Майна, открытый вид на прекрасные окрестности — все это услаждало и радовало как приезжих гостей, так и тамошних жителей. Влюбленный едва ли мог сыскать место, лучше отвечающее его чувствам" (3, 584). Он сам жил в те дни у Иоганна Андре, друга-композитора, человека необычайно деятельного: Андре был также владельцем шелковой фабрики и издательства, выпускающего литературу по музыке.

Рассказ и размышления о любви к Лили Шёнеман, на пасху увенчавшейся помолвкой, продолжается в пяти последних книгах "Поэзии и правды". По прошествии стольких лет Гёте, кажется, все еще не может до конца разобраться в тех событиях. С удивлением вспоминает об этой помолвке: "Удивительно было предначертание всевышнего — в течение необычной моей жизни заставить меня испытать и то, что происходит в душе жениха" (3, 584). Существуют высказывания Гёте, которые позволяют предположить, что только в старости, обозревая всю свою жизнь в ее движении взад и вперед, он понял до конца, что он потерял, когда 30 октября 1775 года, уже покинув Франкфурт, он записал в свой дневник в Эберштате: "Все решилось, мы должны по отдельности доиграть свои роли. В данный момент я не боюсь ни за себя, ни за тебя — до такой степени все запуталось!" В "Разговорах с Гёте" Соре с пометкой 5 марта 1830 года есть поразительное признание 80-летнего Гёте. Лили была действительно первой женщиной, которую он любил подлинной и глубокой любовью. "Я могу сказать, что и последней, потому что все те склонности, которые посещали меня в дальнейшем течении моей жизни, казались в сравнении с той, первой, маленькими, легкими, поверхностными. К своему настоящему счастью я ближе всего подошел в те дни, когда любил Лили". Здесь, конечно, нет возможности проверить точность текста, в воспоминаниях старого человека то, что было так рано утрачено, кажется особенно дорогим. Но уже в 1807 году в письме Гёте к госпоже фон Тюркгейм, урожденной Лили Шёнеман, есть такие слова: несколько строк, написанных ее рукой, доставили ему после стольких лет несказанную радость, эту руку "я целую тысячу раз, вспоминая время, самое счастливое в моей жизни" (14 декабря 1807 г.). Когда он это писал, он хорошо знал, что Лили мужественно выдержала тяжкие испытания жизни, что призрачный мир франкфуртского света с балами и поклонниками, который когда-то так ошарашил его, остался для нее в далеком прошлом, а скорее всего, она никогда не принадлежала ему целиком. Давнее стихотворение "Зверинец Лили" давно утратило смысл: "На свете не было пестрей / Зверинца, чем зверинец Лили! / Какие чары приманили / Сюда диковинных зверей" (1, 131). Любовь Гёте к Лили была разрушена той напряженной жизнью, которую он описал в своем двойственном автопортрете из письма к Августе цу Штольберг. С одной стороны, "масленичный" Гёте в мишурном сиянии канделябров и люстр, который не может пропустить ни одного заметного события светской жизни, потому что ухаживает за блондинкой из высшего общества. С другой стороны — путешественник в бобровом пальто, он стремится жить осмысленной жизнью, страстно любит природу, "живет, погрузившись в себя, стремится вперед, работает", пишет стихи, рисует, поднимается все выше со ступеньки на ступеньку в своем развитии. Ему не интересно общение с "пестрой толпой", и самое большое счастье для него "жить вместе с лучшими людьми своей эпохи". (Гёте рано начал комментировать и объяснять свою жизнь, он боялся утонуть в полном противоречий потоке того, что его увлекало.)

Всего несколько недель прошло с того момента, когда он познакомился с Лили Шёнеман, — и вдруг этот противоречивый портрет! Можно ли сочетать обе эти сферы? К какой из них принадлежит Лили? Верно ли, что она целиком отдалась круговращению балов и празднеств? Действительно ли так уж наслаждается толпой поклонников? Сможет ли он чувствовать себя как дома в этом мире, где салонный блеск имеет такое значение, а богатство наверняка ценится не меньше, чем художественное творчество? Любовь к Лили подкралась к Гете незаметно.

Сердце, сердце, что случилось,

Что смутило жизнь твою?

Жизнью новой ты забилось,

Я тебя не узнаю...

(Перевод В. Левика — 1, 129)

"К Лили", Гёте воплотил свои чувства, сложное переплетение изумления, блаженства, растерянности, подавленности и радости. Эти стихи так тесно были связаны с жизнью тех месяцев, что многие из них как документы Гёте включил потом в "Поэзию и правду". В них больше нет признаков манеры гимнов "Бури и натиска", патетических фраз, безмерных желаний и чувств. Правда, такие слова, как "природа", "сердце", "чувствовать", по-прежнему употребляются в том смысле, который они получили со времен Зезенгейма. В этих стихах Гёте воплощает в поэтических образах свое двойственное состояние и размышляет о нем, это скорее вопросы, чем ответы [...].

Я ли тот, кто в шуме света вздорном,

С чуждою толпой,

Рад сидеть хоть за столом игорным,

Лишь бы быть с тобой.

Не в полях она.

Там, где ты, мой ангел, там природа,

Там, где ты, весна.

("Белинде". — Перевод В. Левика — 1, 130)

— слова, подходящие для той, в чьей власти он оказался: "Я ли в скромной юношеской келье / Радостей не знал?" В этой власти есть колдовская сила "жить в плену, в волшебной клетке...".

Вкруг плутовки, сам не свой,

На чудесной тонкой нити

Я пляшу, едва живой.

Быть под башмачком кокетки,

Как такой позор снести?

Ах, пусти, любовь, пусти!

("Новая любовь, новая жизнь". — Перевод В. Левика — 1, 129)

"Зверинец Лили" исполнено едкой насмешки, влюбленный кажется себе прирученным медведем посреди самых разных зверей:

Ведь именно так из чащи ночной

Прибрел к ней медведь — мохнатый верзила,

В какой же капкан его залучила

Хозяйка компании сей честной!

Однако в конце пленник начинает бунтовать :

А я?.. О боги, коль в вашей власти

Разрушить чары этой страсти,

То буду век у вас в долгу...

Тогда... тогда... О, знайте, боги!

(Перевод Л. Гинзбурга — 1, 132—134)

Без сомнения, помимо непосредственного чувства, Лили, еще такая юная, произвела на Гёте сильное впечатление своей образованностью, свободой в обращении с людьми, опытом самого разного общения. Ни с чем подобным он еще не встречался. Но так ли хорошо он знал Лили Шёнеман? Какой она была на самом деле? Было ли правильным надолго связать с нею свою судьбу, пожертвовать ради нее свободой? Гёте был подавлен и сбит с толку. "Я запутался и не знаю, что сказать об этом. Усердием в последнее время отнюдь не отличался", — признался он в письме к Готфриду Августу Бюргеру уже 17 февраля 1775 года.

"Я думал, что пока я буду писать, мне станет лучше, напрасно, мозг мой перенапряжен" (письмо к Августе цу Штольберг от 7—10 марта 1775 г. [XII, 159]). Как и раньше, в "вертеровские" времена, помогла интенсивная творческая деятельность: "Если бы я сейчас не мог писать свои драмы, я бы погиб". В это время были созданы сцены из "Фауста", закончены "Эрвин и Эльмира"; "Клаудина де Вилла Белла" и "Стелла" написаны целиком. Агрессивные эмоции по отношению к "высшему свету", накопившиеся за это время, получили разрядку в "Свадьбе Гансвурста", в целом параде непристойных имен. Время от времени в письмах появляется ощущение счастья и удовлетворенности. "Во мне происходит много нового и удивительного. Через три часа я надеюсь увидеть Лили" (письмо к Иоганне Фальмер, март 1775 г. [XII, 158]).