Приглашаем посетить сайт

Конради Карл Отто. Гёте. Жизнь и творчество. т.1.
Соприкосновение с большой политикой

Соприкосновение с большой политикой

Гёте часто уезжал из Веймара, поначалу в основном по делам службы или же в герцогском эскорте. Поездки эти были не дальние — в Лейпциг, Берлин, на Гарц, к другим саксонским дворам, в Силезию, Краков и Ченстохову (1790). В целом за всю свою жизнь Гёте повидал не так-то много других стран. Он так и не побывал в Греции, в Париже, в Лондоне, не был в Вене или Праге, хотя часто отправлялся на воды в Богемию, находившуюся недалеко от них. Дальше всего от Веймара была Сицилия, и от путешествий в Италию, а также в Швейцарию он сохранил незабываемые впечатления. Путешествовать тогда было утомительно, это требовало много времени, не говоря уже о средствах. Если в те времена, когда не было еще фотографии, радио и телевидения, люди хотели что-либо узнать о неведомых, далеких странах, они охотно обращались к описаниям путешествий. А кто сам побывал в путешествии или дальнем странствии, подробно рассказывал об этом или же сочинял целую книгу, если имел охоту их описать; такими были, например, "Путешествия в полуденные провинции Франции" (1791—1805) Морица Августа фон Тюммеля, "Виды нижнего Рейна" Георга Форстера (1791), "Прогулка в Сиракузы" Иоганна Готфрида Зёйме (1803), "Воспоминания о моем третьем путешествии по Швейцарии" Софи фон Ларош (1793) и "Путешествия по Германии" Фридриха цу Штольберга (1794). Достаточно часто изображение чужой страны (реалистичное или же идеализированное) помогало выделить ее своеобразие, найти в ней лучшие стороны, обратить внимание читателей на нерешенные проблемы в собственной стране.

Гёте, вслед за первыми опытами в письмах из Лейпцига (1765—1768), стал описывать свои путешествия в подробных письменных отчетах для Шарлотты фон Штейн, и уже второе путешествие в Швейцарию в 1779 году породило отдельное издание — "Письма из Швейцарии". Письма из Италии и созданное впоследствии на их основе "Итальянское путешествие" превзошли все то, что он сделал до тех пор в жанре путевых заметок.

Поездка в Потсдам и Берлин, которую Гёте совершил, сопровождая герцога в начале лета 1778 года, привела его на вершины и в низины тогдашних политических событий, в "великолепные города, наполненные шумом света и громом военных приготовлений" (письмо Шарлотте фон Штейн от 14 мая 1778 г.).

пострадать и оно. После кончины в 1777 году баварского курфюрста Макса Иосифа Австрия надеялась достичь соглашения об обмене некоторыми территориями с наследовавшим ему Карлом Теодором Пфальцским, который проявлял к Баварии лишь умеренный интерес — так Австрия пыталась частично компенсировать потерю Силезии, отошедшую под власть Фридриха Прусского. И действительно, согласно Венскому договору от 3 января 1778 года некоторые баварские территории были переданы австрийцам. Но такое укрепление позиций австрийского императора Иосифа, неприязненно воспринятое в самой Баварии, не могло не вызвать и ответной реакции прусского короля. Когда император Иосиф сразу после подписания Венского договора ввел войска на только что приобретенные территории, ситуация стала критической. Прежнее соотношение сил оказалось под угрозой, хотя Фридрих Великий надеялся, что его поддержат малые немецкие государства, которые должны были бы воспротивиться притязаниям австрийской короны на верховную власть. Вновь, как и в годы Семилетней войны, возникла опасность того, что герцогство Саксен-Веймар-Эйзенах окажется непосредственно затронуто военным конфликтом. Настали тревожные недели и месяцы, оставившие свои следы также и в дневнике Гёте (27 марта 1778 г.; начало апреля 1778 г.; 24 апреля 1778 г.).

Ввиду такой ситуации Карл Август, вместе с герцогом Дессауским, под предлогом родственного визита отправился в мае в Берлин, дабы составить себе более точное представление о намерениях Пруссии и о предпринятых ею конкретных шагах. Фридрих Великий был уже в Силезии, вместе со своей армией. В целом политическая обстановка развивалась впоследствии не столь неблагоприятно, как опасались поначалу: хотя 5 июля 1778 года прусская армия вошла в Богемию, что послужило началом войны, вызванной баварским наследством, но сражения там разгорелись незначительные. Народ прозвал эту войну "картофельной", поскольку войска в основном занимались раздобыванием провианта. Помимо того, у Фридриха Прусского были все основания придерживаться осмотрительной тактики: ведь ему не удалось побудить Россию и Францию к активному вмешательству в конфликт с императором Иосифом. Наконец Тешенский мир 13 мая 1779 года принес сложный компромисс, урегулировав интересы Австрии и Пруссии.

Дни, проведенные в Потсдаме и Берлине с 15 по 23 мая 1778 года, принесли Гёте немало впечатлений. Визитеры не упустили возможности осмотреть архитектурные достопримечательности обоих городов: знаменитый Манеж и королевские конюшни в Потсдаме, а также Берлинскую оперу, фарфоровую мануфактуру и храмы святой Хедвиг и святого Николая. В дневнике Гёте отмечено, например, за 16 мая: "После обеда Графф, Ходовецкий, Вегелин. Вечером "Соперники". Значит, были нанесены визиты к дрезденскому живописцу Антону Граффу, который жил в то время в Берлине, к известному граверу и иллюстратору Даниелю Николаусу Ходовецкому, а вечером — в театр, на комедию. Среди "визитов" следующего дня названа также "Каршин" — Анна Луиза Карш, берлинская "народная поэтесса". Прослышав, что Гёте приехал в Берлин, она сама навестила его в "пристанище чужеземных принцев": "Хотела застать там Гёте. Но он успел уже уйти, и на другой день, против обыкновения, я написала ему в полушутливом тоне" (из письма Глейму от 27 мая 1778 г.). Это была непритязательная, бойко зарифмованная записка ("Доброго утра, герр доктор Гёт', / Зашла я вчера к вам с приветом [...]"), и Гёте в самом деле явился познакомиться с ней. Небезынтересно, что Каршин рассказывала Глейму: "Говорят, что император собирается пожаловать его баронским званием и что потом он сможет обзавестись супругой из благородной семьи; я спросила его, не желал ли бы он насладиться чувством отцовства; мне показалось, что он не слишком далек от подобных мыслей. Он прекрасно ладит с детьми, и эта черта подает мне надежды, что со временем он станет хорошим супругом, а также, пожалуй, вполне добродетельным человеком, который когда-нибудь еще пожалеет, что в его сочинениях бывало кое-что безнравственное".

Похоже, что Гёте пришлась не слишком по душе жизнь в столице Пруссии, городе, где жил и некто Фридрих Николаи (кому он так и не нанес визита). "С окружающими я, впрочем, совсем не поддерживал отношений, и в прусском государстве я не произнес вслух и единственного слова, какое они не могли бы напечатать". Однако он многое заметил, и в том же письме от 5 августа 1778 года рассказывал Мерку: "Мы были там всего несколько дней, и я лишь глазел, как ребенок, на собрание редкостей. Но ты ведь понимаешь, что я весь существую в созерцании; и вот посетило меня тысячекратное озарение. Был я и вблизи от старика и видел самую суть его, все это золото, серебро, мрамор, обезьян, попугаев и порванные шторы, да слышал, как о великом человеке рассуждают его собственные холуи".

Еще из Вёрлица, где путешественников восхитил парк герцога Дессауского, Гёте с проницательностью драматурга, накапливающего жизненный материал, писал Шарлотте фон Штейн: как представлялось, "все лучше уясняю я себе суть драматургии, поскольку меня все больше занимает то, как великие мира сего играют судьбами людей, а боги — судьбами великих" (14 мая 1778 г.).

"особенно о большом старом зубчатом вале ФР (Фридерикус Рекс, то есть о короле Фридрихе)" (17 мая 1778 г.).

"Вот что только могу я сказать: чем огромнее мир, тем отвратительнее фарс, и, клянусь, все непристойности и глупости Гансвурста не столь омерзительны, как нутро великих, а заодно и малых сих, всех вперемешку. Я просил богов, чтобы они до конца не лишали меня мужества и прямоты характера [...]. Однако я не могу назвать своим именем то значение, какое все это приключение имело для меня, для всех нас" (19 мая 1778 г.).

Это значение, однако, поддается оценке. Чем больше видел деятельный наблюдатель, как люди на всех уровнях играют свою роль, порой совершенно как куклы, приводимые в. движение сложным часовым механизмом, тем более ощущал он потребность уйти в себя, оказаться в полном одиночестве, о чем он так часто говорил. Лишь наедине с самим собой мог он прийти к внутренней гармонии, если это вообще было возможно. Жизнь и поступки в большом мире представлялись ему теперь сомнительными. Возможно, что, достаточно рано осознав это, Гёте не находил для себя ничего привлекательного в мировых столицах, таких, как Париж или Вена. И считал, что его место — в скромном Веймаре, где пределы всего хорошо обозримы. Если в более широком кругу можно достичь более обширного воздействия, то в меньшем оно может быть увереннее и непринужденнее и порождение нашего ума скорее является нам" (письмо Ф. фон Шукману от 25 ноября 1790 г.).

В эту трудную пору, накануне войны, вызванной баварским наследством, и Карл Август и сам Гёте ближе, чем прежде, соприкоснулись с "большой политикой". Особенно деликатная ситуация сложилась в начале 1779 года, когда уже начавшаяся война грозила обостриться. Гёте, как член Тайного консилиума, то и дело участвовал в заседаниях по выработке политической линии, и все, что обсуждалось и решалось там, было делом в высшей степени тонким. Прусский король требовал согласиться на проведение рекрутского набора в Веймарском округе. К тому же стало известно, что прусские вербовщики уже нарушили границу герцогства. Напряженными были эти недели в Веймарском Тайном консилиуме, и тревоги той поры нашли свое отражение в дневнике Гёте. Вот записи за 14—26 января: "Меж двух огней — и беззащитны.

Еще несколько ходов пешками — и нам мат". Герцог Карл Август, правда, обратился было к Фридриху II с письменным требованием, чтобы тот пресек деятельность вербовщиков, однако король решительно отверг это. Что было делать дальше небольшому государству, которое в крайнем случае никак не могло оказать реального сопротивления?

бы то ни было, 9 февраля 1779 года состоялось совещание, на котором требовалось, наконец, разрешить проблему. Однако в положении "меж двух огней" не оставалось, во всяком случае, ничего другого, как уяснить себе, какие последствия повлечет за собой принятие решения в ту или иную сторону. В этой ситуации, когда столь отчетливо предстала перед всеми беззащитность отдельного небольшого государства, и родилась, должно быть, мысль о том, сколь желательно сотрудничество между нейтральными государствами, даже их коалиция. Лишь так удалось бы защититься от давления со стороны крупных германских государств и сохранить равновесие сил в империи. Тогда, пожалуй, и стали вырисовываться общие контуры идеи будущего союза князей, за которую позже не один год ратовал Карл Август.

Здесь невозможно изложить подробно все дипломатические соображения, которые принимались во внимание в ту пору. И если мы набросали в общих чертах тогдашнюю политическую ситуацию, то лишь потому, что после чрезвычайного заседания Тайного консилиума Гёте еще составил для герцога (в дополнение к решению отдельных членов консилиума) подробнейшую записку об обсуждаемом положении, а ведь в те весенние недели 1779 года различные возложенные на него задачи и его собственные устремления столкнулись особенно сильно, мешали друг другу.

В этой памятной записке под названием "Разрешать или не разрешать прусским властям набор рекрутов в герцогстве Веймарском" Гёте уверенно обобщил все точки зрения, которые следовало учесть, и проанализировал последствия, какие повлекло бы за собой любое из принятых решений. Это самый подробный документ, какой довелось писать Гёте на политические темы: это был анализ обстановки с целью помочь герцогу принять решение. Здесь также заходит речь о проекте возможного сотрудничества заинтересованных государств, который мог бы "побудить их вновь задуматься о столь необходимом объединении друг с другом". Но Карл Август не спешил принять решения о вербовке рекрутов, и лишь заключение Тешенского мира в мае того же года избавило его от неприятнейших последствий.

Стоит разобраться, о чем шла тогда речь в дневнике Гёте и в его переписке (главным образом в письмах Шарлотте фон Штейн). Лишь так можно наглядно себе представить, до чего мало мог он позволить себе или даже пожелать вести беззаботную жизнь поэта. Начиная с января его назначили председателем Военной комиссии. Тем самым все военно-политические проблемы стали непосредственно относиться к кругу его обязанностей. Экономическими вопросами он занимался уже давно. И наряду с этим: "Вечером мечтал об Иф.[игении] " (записано в дневнике 24 февраля 1779 г.). Противоречивые дела заполняли теперь его дни, часы работы, поглощали их, требовали его внимания.

"14 февраля: Утром начал диктовать Ифигению. Прогулка в долине. Купался с Фрицем и Карлом. Сообщили о дезертировавшем гусаре. Обедал дома. После обеда прорежал в саду деревья и кусты.

—23 февраля: Все это время большей частью пытался справиться с делами и при любых неожиданностях оставаться твердым и невозмутимым.

25 февраля: Утром военная комиссия, потом консилиум [день был будничный]. Среди дня Мельбер [франкфуртский родственник Гёте]. После обеда распрощался с ним. Ради Кроны пошел на 2-х благ. веронцев [пьеса]. Туман.

26 февраля: Первый отбор новых рядовых".

Широко известно письмо Гёте Шарлотте фон Штейн, написанное из Апольды 6 марта 1779 года, в связи с его отзывом о трагедии "Ифигения в Тавриде". Вместе с тем оно еще и свидетельствовало, сколь насыщена его жизнь в то время, сочетавшая служебные обязанности, поэтическое творчество и глубоко личные переживания:

"Весь день пребывал в искушении уехать в Веймар: как было бы прекрасно, если б Вы сами приехали сюда. Но такие порывы не в крови у тех, кто живет при дворе. Кланяйтесь от меня герцогу и передайте ему, что пока что прошу бережно обращаться с рекрутами, когда они явятся на выучку. Набор рекрутов — маленькое удовольствие, потому что одни уроды охотно идут на службу в армию, а красавцы большей частью желают иметь супругу.

Драма здесь не желает подвигаться, вот проклятье, ведь царю Тавриды надлежит выражаться так, словно в Апольде и намека нет на голод среди чулочников.

Доброй ночи, дорогая. Сейчас как раз отправляется один гусар".