Уже не отступление, а заключение, касающееся
привычек и характера декана Свифта
Свифт был высокого роста, смуглой кожи и с голубыми глазами, а черты выдавали суровость, гордость и бесстрашие его нрава. В молодости он был красив, а в старости выглядел благородно и внушительно, несмотря на худобу. И только перед самой смертью, когда перестал двигаться, пополнел. Он был прекрасным оратором и говорил с жаром. Бывшие министры королевы Анны жалели, что не сделали его епископом, и он не мог громить их оппонентов в палате пэров Ирландии. Характер Свифта заключал в себе противоположности – верный друг, до болезненности ранимый, а с другой стороны – равнодушный, холодный, нелюдимый. Его нрав многолик - от пророческого гнева до холодного презрения. Свифт не любил эмоциональную составляющую, считая ее фальшью. Одному молодому священнику, который думал, что возбуждает своих прихожан проповедями, он посоветовал пользоваться этим как можно реже. Некоторые биографы увидели в нем первого человека XX века, а именно преобладание рационального над эмоциональным. Хотя обычный штамп – это то, что Свифт человек бурного XVII века, случайно родившийся позже. Много говорят о мизантропии Свифта, я выше объяснил, какого рода она была. Сам он писал Попу (возможно, в шутку) что у него собран материал для трактата, что человек вовсе не animal rationale, а всего лишь rationis capax, а Болингброку, что хотел бы, чтобы тот вернулся назад в изгнание и писал, как раньше, человеконенавистнические письма. Свифт говорил, чтобы его мизантропию не приписывали возрасту, он с юности ненавидел людей.
– своего рода произведение искусства. Один раз, сидя в своей комнате без гроша, Свифт-студент увидел в окно комнаты матроса, который искал чью-то квартиру. Ему пришло в голову, что, может быть, этот матрос несет ему весточку от кузена Уиллоби из Португалии. Только его посетила эта мысль – дверь открылась, и матрос вручил ему большой набитый кошелек именно от его кузена! Свифт так обрадовался, что решил поделиться сокровищем с посланником, но честный моряк отказался. С этого времени Свифт, решил больше никогда не допускать случая, так впадать в нищету и до конца жизни вел счет всем своим расходам. По этим точным записям мы можем даже определить кое-какие факты из его биографии. Во время своего пятилетнего пребывания в Лондоне Свифт культивирует в себе качества добропорядочного буржуа – это своего рода игра, театр для самого себя. Но, начав играть однажды, Свифт играл всю жизнь роль исключительно практического человека. В его дневнике с умилительной точностью сообщается, сколько он истратил каждый день – уголь для камина, обед, проигрыш в карты (23 шиллинга за год!), новый парик (три гинеи! Свифт разорен!). Свифт утром питается молочной кашей – «Я ее ненавижу! Но это дешево». И тут еще эта страсть к книгам – 48 шиллингов за Лукиана, 25 шиллингов - Страбон и Аристофан, а кроме этого два пришлось отдать извозчику! Свифт постоянно жалуется на извозчиков, из-за скверного лондонского климата он не может ходить пешком. А ведь, стоило бы ему заикнуться, и у него была бы собственная карета. Этот практический буржуа приходит в отчаяние от потери шиллинга и одновременно вершит судьбами государств и карьерой герцогов! Но практический человек на то и практический, чтобы разбогатеть. В Лондоне Свифт встретился со своим школьным товарищем Стэнфордом – богатым коммерсантом из Сити. Свифт долго раздумывает и решается на сложную и глубокомысленную финансовую операцию с акциями Английского банка. Стэнфорд купил для него акций на 300 фунтов, а Свифт уплатил ему процент за ссуду в 30 шиллингов, а через неделю, когда акции поднялись, заработал пять фунтов! Свифт очень гордился этой операцией. Ему было невдомек, что Стэнфорд, ворочающий огромными суммами, заработал на информации, полученной от Свифта, гораздо больше, получив к тому же и 30 шиллингов процента. Свифт искренне был уверен, что он осторожный, подозрительный и практический человек. Ему и в голову не могло придти, что любой непрактический человек на его месте сделал бы себе крупное состояние. Любой биржевик заплатил бы ему тысячу только за информацию об изменении политической ситуации и о ближайших планах правительства, а он берет ссуду, платит проценты и зарабатывает пять фунтов! В старости же эта привычка к экономии, превратилась во что-то, схожее со скупостью. У Свифта был близкий друг – Томас Шеридан, отец его биографа и дед знаменитого драматурга. Именно у него в доме Свифт написал «Гулливера» и «Письма Суконщика», однако, когда в 1735 году тот по дружески упрекнул Свифта в скаредности, тот обиделся. Через некоторое время Шеридану через третьих лиц было объявлено, что он является нежелательной особой в доме декана, а Свифт в это время пишет Попу: «Я выставил своего вице-короля, потому что у него слишком длинные руки». Однако, экономя на себе, Свифт тратил часть своего дохода на благотворительность и всегда при себе носил мелочь для раздачи, но никогда не давал милостыню тем, кто, по его мнению, обманывал, а только тем, кто именно нуждался. Шеридан, видимо, попенял Свифту на слишком скудные обеды и вино. Когда кто-то собирался обедать у Свифта, он пожимал плечами с таким видом, как будто говорил: «Вы хотите меня разорить!». Свифт даже любил обыгрывать свою нарочитую скупость. Однажды в Лондоне, зная о такой черте Свифта, Поп и Гей пришли к нему, пообедав. «Эге, джентльмены, что означает ваш визит? Неужели вы покинули благородные салоны ради бедного декана? Ну уж, поскольку вы пришли, придется угостить вас ужином!» – «Позвольте, декан, мы уже ужинали» - «Неужели?! Ведь нет еще восьми часов. Но, если бы вы пришли на голодный желудок, мне пришлось бы вас угощать, а я не богат. Так, подумаем... Пришлось бы разориться на пару омаров, это приличное угощение – два шиллинга, кусок пирога – шиллинг, да еще бутылка вина» - «Честное слово, декан, мы предпочитаем говорить с вами, а не пить вино!»- «Итак, бутылка вина - два шиллинга, итого - два с половиной на брата. Держите, Поп, – это ваша доля, а вот вам, Гей. Я не собираюсь экономить на своих друзьях!» Поп, рассказавший эту историю, говорит, что Свифт таки заставил их взять деньги, как они не сопротивлялись. А вот еще один случай на обеде, рассказанный Шериданом:
«После ужина настоятель, выпив вина, слил остатки из бутылки в стакан и, видя, что они мутные, протянул стакан мистеру Пилкингтону и предложил выпить. «Знаете ли, - сказал он, - дрянное вино за меня всегда допивает какой-нибудь бедный священник». Мистер Пилкингтон поблагодарил его в том же тоне и сказал, что «не видит тут разницы, но в любом случае рад принять этот стакан». «В таком случае, - сказал настоятель, - не надо, я выпью его сам. Вы, черт возьми, умней ничтожного священника, которого я несколько дней назад пригласил к обеду; когда я обратился к нему с этими же словами, он заявил, что не понимает такого обхождения, и ушел, не пообедав. По этому признаку я определил, что он чурбан, и сказал человеку, который рекомендовал его мне, что не желаю иметь с ним дела».
«Громадная библиотека всегда наводит меня на грустные размышления: величайший автор стоит в такой же тесноте и так же неотличим от остальных, как какой-нибудь привратник во время коронации», - говорил Свифт. Сейчас стало модным обзывать Великобританию Мелкобританией, так вот этим умникам я хочу сказать, что Мелкобритания – Little Britain – это улица в Лондоне, где во времена Свифта находились книжные магазины, и где он сам покупал книги. Свифт писал еще в молодости своему кузену, что никто никогда не заставит его тратить время на философию. В одном свифтовском письме из Лондона, я прочитал, что он дал протекцию философу Джорджу Беркли и познакомил его с дальним родственником - лордом Беркли. Свифт похвалил Беркли, но заметил, что его философия слишком умозрительна. Возможно, здесь и заключен ответ. Эту догадку также может дополнить один случай, который произошел 18 февраля 1685 года в здании университета в Дублине, где проходил экзамен по логике на звание бакалавра. Я о нем рассказал выше, со слов Тэна. Студент Свифт уже один раз провалил экзамен, но с упрямством пришел опять, не открыв ни одной книги по логике. Эти книги, написанные средневековыми схоластами Смиглезиусом и Бургерсдициусом, его раздражали. Свифт был логиком-реалистом, учился чему хотел и не желал тратить время на бессмысленную зубрежку. Свифт всю жизнь не выносил математику, что и отразилось в сатирах в «Путешествиях Гулливера». Кроме математики, здесь осмеяны и философы – по большей части, Декарт. В других сочинениях Свифт направляет стрелы в Гоббса и Толанда, которых терпеть не мог из-за их атеизма. Локка Свифт ненавидел из-за его социальной философии, где бедняки и нищие являлись необходимой составной частью общества. Свифтовой сатиры не избежал даже сэр Исаак Ньютон. Причиной недоброжелательства к Ньютону явилось то, что Свифт не мог простить ему поддержку аферы Вуда. Тот портной, что измерял с помощью циркуля и транспортира рост Гулливера и принес неподходящий по размеру костюм – Ньютон. Известно, что Ньютон измерил расстояние от Земли до Солнца, но издатель приписал еще один ноль - и расстояние увеличилось в десять раз. Идея хлопальщиков в Лапуту – тоже намек на рассеянность Ньютона. Декан говорил Драйдену Свифту, что «сэр Исаак Ньютон был самым неприятным собеседником на свете, и что, когда ему задавали вопрос, он, прежде чем ответить, крутил и вертел его в своем мозгу». Говоря так, Свифт очерчивал над своей головой круги. Кроме того, декан рассказывал, что слуга Ньютона один раз пришел звать его на обед. Позвав раз, он подождал, затем вернулся и застал Ньютона в библиотеке, стоящим на лестнице с книгой в левой руке, подперев голову правой. Он так был поглощен своими размышлениями, что слуга, трижды обратившись к нему, был вынужден начать трясти лестницу. Если для одних подобный факт - признак гениального и глубокого ума, у реалиста Свифта он сходит за ненормальность. Нужно еще принять во внимание, что сам Свифт был блестящим собеседником и мог подстроиться под любую компанию, мог сочинять каламбуры на случай, любил играть словами и знал множество анекдотов. Об этом свифтовом качестве ходит множество историй. Например, одна дама мантией смахнула кремонскую скрипку, на что Свифт тут же привел стих Вергилия:
Mantua, vae! Miserae nimium vicina Cremonae.
«Nocte pluit tota, redeunt spectacular mane» (игра слов на латыни и английском очки - spectacles). Один раз, прогуливаясь с друзьями по саду, и видя, что хозяин не намерен угощать их фруктами, он сорвал сам, сказав прибаутку своей бабушки:
А когда приятель, с которым он совершал конную прогулку, упал в лужу:
The less hurt.
«Бифштекс пережарен, заберите его на кухню и устройте так, чтобы он был зажарен в меру» - «Но ведь это невозможно, ваше преосвященство, если бы он был недожарен...», заикаясь от испуга, пробормотала кухарка. «Так вот, моя милая, если уж вам суждено делать ошибки, делайте те, что поддаются исправлению: сервируйте ваши бифштексы недожаренными!» Благодаря этому, многие специально искали его общества, и он был желанным гостем в любой компании. Если, старея, Свифт часто повторялся и забывался, все равно он был приятным собеседником. Граф Оррери рассказывал, что чувство юмора – это последнее, чего лишился Свифт из-за своей болезни. Единственный его недостаток в том, что, привыкнув владеть разговором, он тут же замолкал, если кто-то говорил фразу не к месту. В других сочинениях Свифта досталось многим философам, длинный ряд которых нет смысла перечислять. Однако это говорит, что он был знаком с их системами. Близкий друг Свифта, эрудит Арбетнот, осудил «Путешествие в Лапуту» как сатиру на науку (кроме Ньютона там досталось и Кеплеру), но эта сатира скорее на извращения в науке и научные ошибки, чем на саму науку. Причину такого отношения к естественным наукам можно отыскать в Дублинском университете, где преподавались они из рук вон плохо. Поэтому у Свифта был репетитор Сент-Джордж Эш, ставший впоследствии и его другом. Этот Эш состоял в Дублинском философском обществе, которое объединяло дилетантов в науке, любителей-экспериментаторов. Но эксперименты этого общества выглядели жалко и комично, а посему привили Свифту ироничное отношение к естественным наукам. И Эш, произнесший речь против насмешников над экспериментами общества, удивился бы, если бы узнал, что анонимные сатирические сочинения принадлежат перу его друга и ученика.
на представлении «Тома Тама» Филдинга. Свифт был знаком с его отцом, а сам Филдинг, между прочим, выпустил «Тома Тама» под именем Скриблерус Секундус. Роднил их и любимый Лукиан. Кроме него Свифт ценил Эразма и Рабле139«Себялюбие не только лежит в основе всех наших поступков, но и является единственным источником нашего горя».
равнодушен к литературной славе. При всей его «практичности», о которой я рассказал выше, он отказался выпустить отдельной книгой номера «Экзаминера», что принесло бы ему 500 фунтов чистого дохода. Единственный случай, когда он получил деньги – это 200 фунтов за «Гулливера», но договорился с издателем об этом Поп, а не сам Свифт. Стоит заметить, что Поп получил за свой перевод Гомера 6000 только благодаря подписке, устроенной Свифтом. Он помог с подпиской на «Генриаду» и Вольтеру, который на этом сильно нагрел руки. Кстати, Вольтер, упомянул о Свифте в своих «Английских письмах»: «Свифт - это Рабле, находящийся в здравом уме и живущий в хорошем обществе. По правде говоря, у него нет той веселости, но он обладает всею тонкостью, разумом, проницательностью, хорошим вкусом, которых не хватает нашему медонскому кюре. Его стихи отличаются исключительным вкусом и почти неподражаемы, милая приятность присуща ему и в стихах, и в прозе; но, чтобы понять его как следует, нужно совершить небольшое путешествие в его страну». Вальтер Скотт считает, что Свифт достиг совершенства во всех жанрах, за которые брался, за исключением пиндарических эссе и латинских стихов, а это большая похвала. Есть еще одно обстоятельство, которое отличает его как литератора - Свифт - оригинален, он сам говорил, что не украл ни у кого, ни одной идеи, и с этим же соглашается Самуэль Джонсон. Свифт обладал прекрасным стилем, и читать его легко, но это только на первый взгляд. Чтение Свифта – это постоянное напряжение ума, чтобы выяснить, где и что он говорит серьезно, а где иронизирует. Понять Свифта нелегко – его склад мысли слишком отличен от шаблона. Проблема еще и в том, чтоСвифта часто понимают буквально из-за совершенно серьезного языка. Он постоянно мистифицировал. Мистификации – это отказ Свифта примириться с современной ему культурой, потому что она - порождение безумия, лжи и насилия. Свифт считал, что дураки нужны писателю, но с другой стороны - «Я лучше отношусь к мошенникам, чем к дуракам, те опаснее, но эти обременительнее». Против Свифта было написано около 2000 статей с обвинениями, сам он прочитал из них несколько сотен.